Крещение Руси – благословение или проклятие? - Михаил Сарбучев

Третий персонаж и вовсе уникальный Станислав Лазовер, или Лазоверт (в литературе встречается и так, и так), не кто иной, как британский пехотный капитан Вернон Келл. Личный близкий друг Уинстона Черчилля еще по Бурской войне. Опять британский след! Можно много иронизировать на тему: «это все придумал Черчилль в восемнадцатом году»… но факт есть факт – большего русофоба и убежденного пламенного борца против России история не знала. То есть «добрый доктор» Лазоверт просто кадровый сотрудник английского ГРУ. Теперь ответьте на вопрос: могли ли все эти люди радеть за интересы России, убивая Распутина? А раз не могли и рука убийц направлялась из Лондона (сейчас участие английской разведки в этом деле уже ни у кого не вызывает сомнений), то эта смерть для России уж точно не во благо. Странно ведь – английская разведка предпринимает титанические усилия для того, чтобы уничтожить какого-то прощелыгу, клоуна, наркомана и бабника? Блюдет чистоту веры православной… Как-то не стыкуется… И с какой это стати бравым британцам заниматься чисткой русских «авгиевых конюшен»? Ведь им чем хуже – тем лучше! И тут остается только одно объяснение – видимо, шепот старца был вовсе не таким уж бессмысленным и бредовым, раз ради того, чтобы заткнуть ему рот, потребовалась такая серьезная операция.

И вот передо мной три царя. Три ключевые фигуры в российской истории. Два из них отличались исключительной набожностью и христианским мироощущением, один никакого особого христианского рвения не проявлял. При этом двое возвеличили свою страну, расширили владения, добились повышения международного авторитета, повысили уровень жизни подданных, а один пустил все их завоевания прахом.

Комплекс Иова

В последнее время все чаще можно услышать весьма самоуверенные заявления представителей Церкви типа: «Если бы не было тысячелетней христианской истории России, то России не было бы вообще как таковой» [63] . Интересно, может ли подобное прозвучать, например, из уст папы римского. «Если бы не было католичества – Италии (Франции, Австрии) бы не существовало». Почему опять во всем мире одни законы всемирного тяготения – а в России все как-то особо ? Почему подобное изречение звучит абсурдным в отношении Греции? Болгарии? Даже Украины? Пусть все живут, как живется, и только у России есть Миссия…

Если еще кто-то не понял, я не рассуждаю о том, «хороша» христианская религия или «плоха». Я пытаюсь решить вопрос, насколько она «русская». Насколько способна стать «русской идеей», если за 1000 лет ею не стала? Слово «русский» здесь никоим образом не «знак качества». Mercedes-Benz – марка автомобилей не русская и очень популярная в России, итальянское бельканто – явление исключительно итальянское, и это не значит, что русским певцам следует «запретить» овладевать этой нерусской техникой, водопровод… ну ладно, водопровод мы «возьмем», это все-таки Рим… Я пытаюсь понять, насколько современная православная религия может стать государственной идеологией в России. Понятие «православие» в данном тексте, здесь и сейчас, для меня – чисто политическое понятие. Основа для каких-либо политических шагов. Вопрос звучит так: может ли православие в современной редакции (без Грозных и Распутиных) стать «национальным кодом» русских? Может ли способствовать превращению русских в политическую нацию?

Библейская традиция дает практически неограниченные возможности для смысловых интерпретаций. И то, что один российский монарх ассоциировал себя с архангелом Михаилом, воителем, победителем сил тьмы, а другой – с многострадальным Иовом, вопрос не «правильной» или «неправильной» интерпретации традиции, а скорее, личностных качеств конкретного монарха. Так, как мы уже отмечали, не менее деятельный, не менее легендарный царь Петр I (Великий) не проявлял особого усердия в молитвах и постах, однако в деле умножения военного и экономического могущества вверенной ему державы достиг не менее впечатляющих результатов. «Гонителем» Церкви он не был, но и священного трепета, внушаемого верой, также, судя по всему, не испытывал. Скорее всего он относился к религии как к инструменту управления. Когда в нем возникала необходимость, он к нему прибегал, когда отпадала – отправлял в запасник. Когда на то имелась военная необходимость, мог отдать приказ переплавлять колокола на пушки, когда политические интересы того требовали – мог легко «отставить» патриарха, и, хотя злые языки уверяли, что-де царь наш, батюшка, «лютеранам продался», никаких особых «духовных» последствий эта сделка, видимо, также не имела. Полагаем, у Петра Алексеевича Романова достало бы «политической воли» перекрестить хоть всю Русь в «веру немецкую» (как достало на все остальное). Но нет, не только не перекрестил, но даже и сражался с оплотом лютеранской «ереси» – Швецией и победил ее, чем утвердил веру православную на балтийских землях, лично участвовал в закладке православных храмов и т. д. И тут у православных оппонентов аргументы в пользу «еретика» на троне благополучно иссякают. Тем не менее, вопрос о канонизации Петра не стоит на повестке дня и, вероятно, никогда не встанет. Удивительно другое. Удивительно, что с канонизацией, например, Николая II, царя не менее набожного, чем Иоанн Грозный, но результатом правления которого стала национальная катастрофа, проблем было куда меньше [64] .

Почему же этот «страдательный залог» стал своего рода «мейнстримом» русской духовной культуры? Когда в 1942 году Константин Симонов написал:

…Так убей фашиста, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Так хотел он, его вина, —

Пусть горит его дом, а не твой,

И пускай не твоя жена,

А его пусть будет вдовой.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать.

Так убей же хоть одного!

Так убей же его скорей!

Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

(«Если дорог тебе твой дом…», 1942)

это была своего рода революция. Симонов совершенно осознанно спорит с традицией! С традицией изображения доблести, в том числе воинской, исключительно в «мученическом» ореоле. Шока не последовало, потому что на войне, еще раз повторюсь, все средства хороши, а может, потому, что общество тогда было и без того шокировано происходящим, и культурологические диспуты были не к месту. Но обратите внимание, как сначала советский, а затем и российский истеблишмент испытывал заметное неудобство при комментариях потом, когда опасность миновала… каким диссонансом видится текст Симонова с большей частью военной и, главное, послевоенной литературы. («Молодая гвардия» А. Фадеева, например, исполнена почти в канонической традиции жития великомучеников.) Как ту́пили взор школьные учителя, когда речь заходила о «неудобных» строках. Строках, ставших впоследствии «неудобными», а тогда, когда их писал автор, – поднимавших солдат в атаку. Ведь стихотворение Симонова – не что иное, как поэтическое осмысление пресловутого приказа народного комиссара обороны СССР № 227 от 28 июля 1942 года, известного также как «Ни шагу назад!». Что же случилось потом? Не иначе писателям «приказали» решать тему исключительно в мазохистском ключе. Кто? Ясно – не Церковь. Но каким образом в российском сознании был сформирован этот «комплекс Иова»? Этот комплекс настолько въелся в мозг, что даже доказательство собственной победы мы выводим от размера потерь в войне. Хотя со времен Гнея Помпея известно, что нанесение противнику максимального урона в живой силе есть форма победы. (Именно так действовал в свое время великий русский полководец Михаил Кутузов.) Кто и почему предлагает нам столь сомнительные смыслы наших же исторических событий?

Недавно Первым каналом был представлен красиво снятый, с большим бюджетом и мгновенно ставший знаковым фильм «Адмирал», где один из ключевых эпизодов связан с ликом этого христианского святого. Эпизод, кстати, не имевший ничего общего с реальностью! Реальную икону Колчаку передал вовсе не государь император, а именно Распутин. Тут мы сталкиваемся с почти «официальной» сусальной историей о Колчаке, так позитивно и «православно» поданной киноиндустрией. После просмотра фильма, наверное, должно сложиться впечатление о Верховном правителе как о фанатичном монархисте и истовом христианине. Несомненно, воспитанный в рамках доктрины православие – самодержавие – народность, Александр Васильевич не мог быть атеистом, а вот насчет его преданности делу монархии – фильм бесстыдно врет. Реальный адмирал Колчак приветствовал приход Временного правительства, более того, собирался баллотироваться в Учредительное собрание. Так что историчность образа, созданного Хабенским, под большим вопросом. Почему именно он? Ведь были и другие яркие личности в Белом движении. И снова у нас поблизости из кустов торчат «аглицкие» ушки. Ведь именно о Колчаке в свое время сказал Черчилль: «Это единственный в России, с кем можно иметь дело!» И образ «многострадального Иова» как будто освящает слова английского морского министра. Ясно, что Иов – это не просто «историческое совпадение». Это – символ. Более чем странный символ для главы великой державы (тем более для диктатора, каким объявил себя Колчак). Ты страдаешь, тебя грабят, убивают, насилуют – и в том есть великий «промысел Божий», но как только «дубина народной войны» адекватно отвечает – тут коллективное сознание (не без помощи «агитпропа») совершает какой-то фантастический кульбит и начинает осуждать адекватность ответа. «А не слишком ли адекватно мы отвечаем?» Что это? Необходимая плата за столь своеобразное понимание «национального единства»? Единство в нищете? Единство в обиженке? Или попытка сформировать новый «национальный код»? Неожиданным эхом этого малинового звона отдается строка Высоцкого «мы тоже пострадавшие, а значит, обрусевшие». Какое будущее может иметь нация, осознающая себя исключительно как коллективный «страстотерпец»? И какую роль в формировании этого комплекса сыграла Церковь? Думается, значительную.