Сатирикон и сатриконцы - Аркадий Тимофеевич Аверченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юмор развязки
Здесь юмористу приходится быть тонким психологом для того, чтобы, дав читателю серьезную, обоснованную фабулу, внезапно поразить его совершенно неожиданным веселым концом. Ничто так не действует в жизни и в литературе вообще, как внезапный переход к другой теме или неожиданный результат…
Попробуйте прийти к своему ближнему и начать нудный, но хорошо обоснованный рассказ о том, что вас уже более двух лет выгоняют за неплатеж из квартиры, в которой вы провели свою молодость, прибавьте несколько слов о малютках детях, и ваш собеседник неминуемо развернет вам картину и своего безвыходного положения, усугубленного недавней смертью дяди по отцу, которого не на что даже похоронить. Вам неминуемо придется идти занимать в другое место…
Но попробуйте поступить по-иному. Заговорите о последних международных событиях, возмущенно отзовитесь о падении балета, втяните его в горячий и шумный спор о шахматах — и вдруг, внезапно, стукнув себя пальцем по лбу, как будто вспомнив что-то веселое, резко просите двадцать рублей под честное слово.
На многих это действует так ошеломляюще, что они вынимают бумажник и просят принести вам пальто. Многие, впрочем, дают деньги.
По такой системе внезапности пишут и многие юмористы. Рассказы их начинаются приблизительно так:
«Была тихая беззвездная ночь — темная, как дно шахты, где работают под гнетом эксплуататоров шахтёры. По-терин ехал на пароходе и думал о том, что если бы построить громадный, изящной архитектуры дом из бумаги, то в нем нельзя было бы жить. Плескались колеса. Вода бурлилась около кормы и отражала луну, которая была где-то наверху. А вода — внизу. Потерин сидел и думал…»
Дальше идет красивый лирический рассказ о воспоминаниях Потеряна по поводу любимой девушки, ушедшей к другому, описания природы и отражения их в душе Потерина, сочно и ярко рассказанные на протяжении четырех страниц, погружающих читателя в спокойное, утешающее настроение.
И вот тут-то, когда даже самый ненаблюдательный человек вправе ждать обстановочного самоубийства, вырастает внезапное веселое окончание рассказа:
«Каково же было удивление Потерина, когда он увидел, что сидит не на пароходе, а на чужой шляпе, да еще в приемной Пупкина, которому должен восемнадцать рублей…»
Юмористика гражданская
Здесь рассказ несравненно проще и имеет явный уклон к общественной сатире.
«Чиновник Федотов сидел, пил кофе и брал взятки (когда-то исчезнет этот «варварский» обычай в России?). В это время подходит «интендант» Хапугин, который тоже брал «взятки» с сукна по 3 р. 24 к. за «штуку» (считая, что номинальная цена штуки 64 р. 86 к., а штук обыкновенно привозилось 240). Два взяточника сидели и разговаривали о фекалепроводе (скоро ли он будет в нашем городе?). Через некоторое время…»
Заканчивается такой юмористический рассказ блестящим утверждением, что берут взятки даже почтовые чиновники, а город без приличной мостовой и правильно организованной поливки улиц — хуже скарлатины.
Есть еще юмористы, не сознающие Вложенного в их душу дара смешить. Как часто, читая критические статьи ежемесячных журналов, я думаю об этих тихих тружениках, вносящих, незаметно для себя, ценный вклад в юмористическую литературу… Как часто, вчитавшись в солидное исследование теоретика театра о современных пьесах, я думаю: какой бесценной для настоящего, здорового смеха была бы эта книга, если бы ее умело иллюстрировал хороший карикатурист.
1914
Чего не успел написать Гейне
Сказала раз Клара поэту:
«Мне надо героя в мужья;
Пойди и постранствуй по свету.
Вернешься героем — твоя».
Фриц понял, что плохи делишки, —
Хозяину продал часы.
Взял Шиллера томик под мышку
И в сумку кусок колбасы…
Немало с тех пор миновало;
Он сотни земель исходил,
И счастье поэта ласкало,
И случай ему ворожил.
Он был: музыкантом, артистом.
Врачом, полотером, судьей.
Маркёром, писцом, футуристом,
В нужде — городским головой.
Судьба не перечила хмуро.
Удаче он не был чужой:
Он стал королем Сингапура
И даже индийским раджой.
«С открытой душой паладина
И с жутко неполной сумой
В родной переулок Берлина
Фриц взял и вернулся домой.
Из окон увидевши Фрица,
Сдержавшего строгий обет,
В истерику впала девица,
Любовь сохраняя шесть лет.
В восторгах два дня пламенея.
Поэт ей событья раскрыл,
Вдруг Клара спросила, бледнея:
«А ты… в унтерах не служил?..»
«Что? Я — в унтерах?! Да к чему же:
Я так покорю тебе мир». —
«Как, — вскрикнула Клара, — быть мужем.
Не зная, как носят мундир?!.
Иди! Потеряла охоту
Быть нежной с таким дураком!»
И верите ль: в ту же оубботу
Венчалась с одним денщиком…
Фриц запил… И с видом апаша
В пивных напивался и сох,
А вежливый Кларин папаша
Кричал ему ласково: «Hoch!»[2]
«Новый Сатирикон», 1914, № 12
* «Ура!» (нем.).
Вспомните!
Юбилейное
Много вас, в провинциальной тине
Утопивших грустно имена.
Все еще питается доныне
Распыленным прахом Щедрина.
Много вас, с повадкой хитрой, волчьей.
Под цензурным крепким колпаком
Подбирает капли едкой желчи.
Оброненной умным стариком.
Ваш читатель ласковей и проще.
Чем у нас, — он любит простоту.
Но устал: от гласных, и от тещи.
И от нравов граждан ТЯмбукту…
Знаю я: когда сосед — Европа,
Тяжело перо переломить.
Между строчек, с
