Конг: Остров Черепа - Тим Леббон

Одно слово – «фубар»[43]. Полный. Полнее некуда.

Даже сама местность представляла собой сплошной кавардак. Миновав полосу джунглей, пришлось протискиваться сквозь густые заросли бамбука с толстыми, твердыми стеблями и исключительно острыми листьями, о края которых Миллс сразу же и порезался. С костяшек пальцев закапала кровь. Вспомнив огромный отпечаток на скале, Миллс принялся оставлять там и сям, на самых толстых бамбуковых стеблях, отпечатки собственной пятерни.

Что-то коснулось шеи. Миллс судорожно смахнул его рукой. Черный паук размером не меньше большого пальца упал на землю и поспешил убраться с глаз долой.

– А, черт!

– Что там? – невозмутимо спросил Коул.

– Паук. Терпеть не могу пауков.

– Уверен, уж они-то о тебе самого высокого мнения.

– От них требуется всего лишь заниматься своими делами. Не лезь ко мне, и я тебя не трону. Все по-честному.

– Ты слышал сказку про льва, мышь и колючку? – спросил Коул.

– А что?

– Ничего. Просто напоминаю – на случай, если снова встретимся с этим зверем.

– Погоди, сказка вроде про то, как мышь подружилась со львом, вытащив из его лапы колючку, – сказал Миллс.

– Ничего подобного, – возразил Коул. – Мышь прикончила льва этой колючкой.

– Это кто тебе сказал?

– Моя мать.

Миллс удивленно поднял брови, но промолчал. Да, Коул был одним из них, «Небесным Дьяволом», но кроме того – еще и крутым парнем с запальным шнуром переменной длины. Поджигать этот шнур, проявив непочтительность к его матери, совсем не стоило.

Бамбуковые заросли впереди сделались еще гуще. Встав во главе колонны, Паккард принялся рубить твердые, упругие стебли, расчищая тропу.

– Слышь, ну и вонь здесь, – заметил Миллс.

– Да, видать, что-то крупное сдохло, – сказал солдат, шедший справа. Его прозвали Глушителем, а почему – Миллс уже не помнил за давностью времени. Глушитель отер пот со лба и поднес к губам фляжку.

– Нет, – возразил Миллс, – совсем не мертвечиной тянет. Кем-то живым…

Оглядевшись, он поднял стол винтовки и повел им слева направо, описывая широкую дугу. Нет, никого. Только бамбук, бамбук – бамбук без конца и края.

– Что за?.. – послышалось спереди.

Паккард остановился, уставившись на только что срубленные толстые стебли. На срезах выступила густая, черная, сладко пахнущая жидкость, вязкая и тягучая, словно мед. Один из обрубков приземлился на ботинок полковника. Срубленный стебель зашевелился, и Миллс мгновенно понял, в чем дело.

– К бою! – отчаянно заорал он. Но было поздно.

Едва Глушитель опустил фляжку, длинный, толстый стебель бамбука вонзился ему в горло и вышел между лопаток. На землю брызнула кровь вперемешку с ошметками плоти. Глаза Глушителя вылезли из орбит. Он широко раскинул руки и забился в судорогах, расплескивая воду из фляжки, которую так и не успел закрыть.

Миллс поднял взгляд, одновременно вскидывая винтовку в направлении атаковавшего их врага и нажимая на спуск. Поначалу он ничего не мог разглядеть – в глазах рябило от колышущегося над головой бамбука. Казалось, тяжелые листья вдруг налились жизнью, вскормленные выстрелами и страхом. Но в следующий миг он увидел прямо над головой зловещую темную массу.

Паук! Огромный, ужасный, туша – в человеческий рост – возвышается над зарослями на длинных, пятнадцати футов в высоту, лапах в ожидании, когда под него забредет ничего не подозревающая жертва.

На этот раз жертвой оказались люди. Влажные паучьи жвала, щелкнув, сомкнулись в предвкушении пищи. Длинная лапа потянула еще бьющегося в судорогах Глушителя вверх, к многоглазой голове хищника.

Миллс открыл огонь. Винтовка заплясала в руках, очередь оглушительно ударила по ушам, но в глазах отчего-то помутилось. Он моргнул – раз, другой, и тут лицо, плечи и грудь опутало теплым и клейким. В этом прикосновении чувствовалось нечто ужасно интимное. Солдат попробовал было поднять винтовку, но руки внезапно отяжелели, словно под водой. С каждым вдохом становилось труднее дышать.

«Паутина!» – в ужасе подумал он.

Опутав Миллса шелком, паук потянул новую добычу кверху. Палец нажал на спуск, но магазин оказался пуст. Снизу, словно откуда-то издали, затрещали очереди, раздались отчаянные крики друзей, пытавшихся спасти его от столь мрачной участи.

– Миллс! – Казалось, голос Коула звучит совсем далеко, в противоположном конце длиннющего туннеля.

Миллс рванулся, забился, стараясь порвать паутину, но невероятно легкие, почти невесомые нити оказались прочны, как сталь. Снизу вновь раздались крики и стрельба, и тут он увидел…

…зубастую, влажную от яда пасть. Восемь глаз – каждый величиной с кулак, в каждом из восьми – его отражение. Мех, вздыбившийся на жуткой паучьей голове, словно шипы. Захотелось зажмуриться и хоть так спрятаться, скрыться от ужасной смерти, но не вышло. А если бы и вышло, такого кошмара все равно не забыть…

«Не выношу пауков», – подумал Миллс.

Вдруг мир качнулся вбок. Солдат упал набок, больно ударившись о твердую землю, судорожно разевая рот в попытках сделать вдох. Перед глазами блеснуло лезвие, и паутина разом расселась.

Подоспевший на выручку Коул наклонился к Миллсу, чтобы помочь ему освободиться. Поверженный паук конвульсивно взбрыкнул лапами, пытаясь подняться. Бамбук затрещал, острые щепки свистнули в воздухе, точно шрапнель. Миллс с силой оттолкнулся ногами от паука, а Паккард, подойдя ближе, поднял пистолет, прицелился и выпустил в паучью башку всю обойму.

Паук снова взбрыкнул – и обмяк, медленно поджав лапы к брюху. Когти заскребли по земле, вырвав с корнем несколько настоящих стволов бамбука, среди которых прятался хищник. Тело Глушителя, все еще насаженное на один из когтей, проволокло по земле и прижало к кровоточащему подбрюшью паука.

Теперь вокруг в самом деле запахло смертью.

Миллс вцепился в Коула мертвой хваткой и никак не желал отпускать. Его трясло с ног до головы. Он смотрел и смотрел на мертвое чудовище, не в силах оторвать от него взгляд.

– Все о’кей, дружище, – сказал Коул. – Эй, очнись. Пусти-ка, я тебе помогу. Все о’кей.

Высвободившись, наконец, из объятий Миллса, он принялся сдирать с него паутину. Та затрещала, отлепляясь от кожи и ткани. Вскоре руки и ноги Миллса оказались свободны, и он смог подняться. Колени его тряслись.

– Проклятье, – дрожащими губами проговорил бедолага.

В ответ Коул лишь молча поднял брови.

Остальные топтались вокруг, перезаряжая винтовки и понемногу оправляясь от потрясения. Теперь все внимательно смотрели не только по сторонам, но и вверх. Во Вьетнаме смерть могла прийти откуда угодно – сверху, с пулей засевшего на дереве снайпера, снизу, с острым колом убийцы из подземного хода, не говоря уж о вьетконговцах, без единого звука возникающих из густых джунглей в двух шагах от тебя. Казалось, и здесь сами джунгли ополчились на незваных гостей.

– Встряхнись, боец, – сказал Паккард. – Я и мысли не допускал, что та горилла – единственное чудовище на весь остров.

Но Миллс словно окаменел. Он никак не мог прийти в себя.

– Неужто никто не заметил? – огрызнулся он дрожащим голосом. – Меня только что чуть не сожрал гигантский паук!

– Видали и хуже, – непреклонно сказал Паккард. – А ты жив, солдат. Выдвигаемся!

Больше всего на свете Миллсу хотелось сесть, обхватить себя за плечи и никуда не двигаться. Но он понимал: если на этом острове где и безопасно – то только рядом со всеми.

Уивер понимала, что чувствовать себя в безопасности не стоит: эта деревня была самым странным и непривычным местом, какое она только видела, да и о монстрах из-под земли забывать не следовало. Но среди островитян-иви отчего-то было спокойно. Их молчаливое гостеприимство, их очевидная способность жить и процветать в таком ужасном мире, сила в их взглядах, спокойствие и изящество в каждом движении – все это внушало уверенность.

Она бродила по деревне в одиночестве, держа наготове камеру. На небольшой круглой площадке в центре деревни играли дети. Они метали разноцветные камешки в сложную сетку, выведенную в пыли толченым мелом. Игра явно шла на очки, но правил Уивер понять не смогла. Дети смеялись и визжали, но ничего, похожего на слова, слышно не было. Некоторое время она наблюдала за ними, присев у края круга, и сделала несколько снимков. Ее присутствие никого не удивило и не встревожило.

Мало-помалу Уивер прошла через всю деревню. Пожалуй, подсознательно она с самого начала чувствовала, куда ее влечет, а когда деревня кончилась, в этом не осталось ни малейших сомнений. Великолепие огромной стены манило к себе. Войдя в ее тень, Уивер огляделась, нет ли кого вокруг. Местные жители не возражали, видя, что она покидает деревню, и, пробиваясь сквозь высокую траву и папоротники, она не заметила никаких признаков слежки. В траве имелись тропинки, протоптанные за многие годы и почти не заросшие, но ими, похоже, пользовались нечасто.