Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шеф завороженно смотрел, как обретает форму под его ударами эта вещь. В душе он знал, что занимался невозможным делом. Никто не в силах смастерить такое изделие, если заготовка извлечена прямо из горна. И все же он понимал, как можно этого добиться: надо выковать зубцы отдельно и после приладить к колесу. Вот только зачем это все? Ну, допустим, если насадить два колеса на оси так, чтобы одно вращалось стоя, а другое лежа над ним, то верхнее, лежачее, при вращении задевает зубцы стоячего и заставляет его вращаться…
Но какова задача? А ведь она есть. Это как-то связано с огромной, в два человеческих роста, конструкцией, что высится у стены и тонет во мгле.
Когда все чувства прояснились, Шеф понял, что к нему обращены и другие силуэты – огромные, под стать помещению. Он видел их нечетко и не смел оторваться от дела, чтобы лишний раз глянуть вверх, но безошибочно угадал чужое присутствие. Они стояли друг подле друга и наблюдали за ним, даже как будто обсуждали его. Это были боги Торвина, боги Пути.
Ближе всех к нему находился кто-то широкий и могучий, как многократно увеличенный Вига-Бранд; под рубахой с коротким рукавом перекатывались чудовищные бицепсы. «Это, должно быть, Тор», – подумал Шеф. Выражение лица исполина было укоризненным, враждебным, слегка встревоженным. За ним маячил другой бог с пристальным взором и острыми чертами лица; засунув большие пальцы за серебряный пояс, он взирал на Шефа со своего рода сдержанным одобрением, как на выставленного на продажу коня – породистого скакуна, которого дурак-владелец отдает по бросовой цене.
«Этот на моей стороне, – подумал Шеф. – Или считает, что я – на его».
Другие столпились за первыми двумя: самым высоким и стоявшим дальше всех был бог, опиравшийся на внушительное копье с треугольным наконечником.
Шеф осознал еще две вещи. Ему подрезали поджилки. Когда он передвигался по кузнице, ноги не слушались, и надо было перебирать руками, чтобы перейти с места на место. Высокие стулья, колоды и скамьи стояли вокруг на первый взгляд беспорядочно, однако в действительности, как он сообразил, служили ему опорами для перемещения. Он мог утвердиться на ногах и стоять, балансируя, как на ходулях, но мышцы бедер и голеней наотрез отказывались подчиняться. Выше колен распространялась тупая боль.
И за ним наблюдал кто-то еще: не великан, а карлик, скрытый в тенях задымленного зала. Торвин! Нет, не Торвин – этот человек был меньше и тщедушнее, с проницательным выражением на вытянутом лице: то и другое подчеркивалось редевшими волосами, отведенными назад с высокого лба. Но одет он был, как Торвин, сплошь в белое, с гроздьями рябины на шее. И в выражении лица имел что-то общее с мастером – задумчивость и пристальный интерес, но также осторожность и опаску. Этот маленький человек пытался говорить с Шефом.
– Кто ты, юноша? Странник из царства людей, угодивший во владения Вёлунда? Как ты попал сюда и по какому везению нашел Путь?
Шеф помотал головой, притворившись, что просто уворачивается от летящих в глаза искр. Он бросил колесо в ведро с водой и взялся за следующую заготовку. Три быстрых и легких удара, перевернуть, еще трижды стукнуть – и вот сияющий предмет плюхается в холодную воду, а на наковальне мгновенно возникает очередной. Шеф не понимал, что делает, но занятие наполняло его диким волнением, ввергало в неистовый раж, как узника, который знает о своем скором освобождении и не хочет выдать ликования перед тюремщиками.
Шеф заметил, как один из великанов идет к нему – самый высокий, с копьем. Человек-мышка тоже увидел это и юркнул в тень, обратился в пятнышко чуть светлее окружающего мрака.
Палец, похожий на ясеневый ствол, подцепил и приподнял подбородок Шефа. Глаз косо уставился с лица, подобного лезвию колуна, – лица с прямым носом, выступающей челюстью, остроконечной седой бородой и широкими скулами. В сравнении с ним лицо Ивара здорово выигрывало, оно, по крайней мере, было понятным, испорченным всего лишь людскими страстями: завистью, ненавистью, жестокостью. Это же было совершенно иным: Шеф знал, что достаточно прикоснуться к мыслям, скрывавшимся за этой маской, и тогда не выдержит самый крепкий человеческий рассудок.
И все-таки лицо не казалось совсем уж враждебным – скорее, задумчивым и оценивающим.
– Тебе предстоит дальний путь, человечек, – молвил великан. – Но начал ты хорошо. Молись, чтобы я не призвал тебя к себе слишком скоро.
– Зачем ты призовешь меня, Высочайший? – спросил Шеф, цепенея от собственной дерзости.
Лицо осклабилось – как будто от ледника отломился огромный кусок.
– Не вопрошай, – сказал гигант, наставив палец на Шефа. – Мудрый не суетится и не подглядывает в щелку, как служанка в поисках любовника. Он, свирепый серый волк, даже сейчас глядит во врата Асгарда.
Палец упал; ручища смела все, как ореховую скорлупу с простыни: горн, наковальню, инструменты, скамьи, ведра и саму кузницу. Шеф, кувыркаясь и теряя фартук, взлетел, и последнее, что ему запомнилось, – это крохотное, похожее на лицо пятно, которое следило за ним из теней.
* * *
В мгновение ока он вернулся на лесную опушку и понял, что лежит на траве под необъятным небом Англии. Но солнце сместилось, оставив его в тени. Ему вдруг стало холодно и страшно.
Куда подевалась Годива? Она потихоньку отошла, а потом…
Шеф полностью очнулся, вскочил на ноги и огляделся в поисках врага. Кусты ходили ходуном, там кто-то боролся и сдавленно звучал женский голос – так бывает, когда зажимают рот и обхватывают шею.
Едва Шеф бросился на звук, как поднялись люди, таившиеся за деревьями, и заключили его в роковое кольцо. Вперед вышел гадгедлар Мёрдох со свежим рубцом через всю физиономию, на которой читалось едва сдерживаемое злорадство.
– Ты чуть не удрал, мальчишка, – произнес он. – Надо было бежать дальше, а не устраивать привал с женщиной Ивара. Но горячий отросток – не друг благоразумию. Ничего, сейчас он у тебя остынет.
Шеф рванулся к кустам в отчаянной попытке найти Годиву, но его крепко схватили за плечи.
Она тоже в плену? Как их нашли? Остался след?
Болтовню гадгедларов перекрыл глумливый смех. Шеф узнал его, хоть и занят был в этот момент борьбой – настолько свирепой, что в драку с ним вступили все викинги. Это был смех англичанина. Его единоутробного брата Альфгара.
Глава
