Планета призраков - Александр Бушков

Чарльз Дарвин в молодости

В общем, Чарльз баловался естественными науками, поигрывал в карты в веселых компаниях, увлеченно охотился, путешествовал, ухаживал за будущей женой – за чем с возрастающим неодобрением следил суровый отец. Дело было не в деньгах, их у Дарвина-старшего было достаточно, чтобы оставить сыну немаленькое наследство. Но мучило его именно то, что легкомысленный сын так и останется без «надежной професии» и проведет жизнь праздным гулякой.

Финал оказался предсказуемым: меж отцом и сыном состоялся весьма серьезный разговор, в ходе которого была выдвинута идея: а не стать ли Чарльзу священником? Тоже неплохая профессия…

Подумав, Чарльз согласился и вскоре оказался в Кембриджском университете, в его «Коллегии Христовой» – то есть на богословском факультете. Нужно уточнить, что в Бога он к тому времени не верил совершенно. Один из его товарищей по колледжу вспоминал впоследствии, что однажды меж ними произошел примечательный разговор о выбранной профессии: «Дарвин спрашивал меня, мог ли бы я ответить утвердительно на обращенный к посвящаемому вопрос епископа: „Верите ли вы, что вы внутренне подвигнуты Святым Духом…“ и т. д., и когда я ответил, что не мог бы, он сказал: „Я также не мог бы и поэтому не могу сделаться духовным“.

Тем не менее, пройдя полный курс обучения, Чарльз через три года сдал соответствующие экзамены и получил степень бакалавра богословия.

Таким образом, наш драгоценный мистер Дарвин – не более чем самоучка. Классический английский джентльмен, имевший некое хобби: одни пили херес и гоняли лисиц с гончими, другие играли тюльпанам на трубе, третьи баловались со смазливыми служанками. Кто-то обозревал звездные небеса в телескоп, кто-то делал модельки кораблей. Ну, а Дарвин баловался науками. Посему вполне логично, что любой другой самоучка (вроде меня или еще какого-нибудь циника, не привыкшего гнуться перед дутыми авторитетами) имеет полное право разбирать по косточкам труды Дарвина, а также критиковать их в хвост и гриву. Поскольку это будут не более чем разборки меж дилетантами, ни один из которых не получил никакого специального образования и профессиональным ученым не является.

И Эдинбург, и Кембридж Дарвину, собственно, не дали никакой научной базы для его последующей деятельности. О чем он сам писал достаточно недвусмысленно: «Три года, проведенные в Кембридже, были так же потеряны мной в смысле академических занятий, как и годы, проведенные в Эдинбурге и в школе». Так-то…

Итак, с Кембриджем покончено… Однако новоиспеченный бакалавр богословия доставлял отцу лишь очередные неприятные эмоции. Священником он, это было ясно, становиться вовсе не собирался, так что три года обучения на богословском факультете, собственно, пошли псу под хвост. Какие сцены разыгрывались меж доктором и сыном, в точности неизвестно, но нет никаких сомнений, что строгий батюшка, отличавшийся, как мы помним, повышенной возбудимостью, в выражениях не стеснялся. Легко представить, что говорят родители в таких случаях, в любой стране это звучит одинаково:

– Что, и дальше будешь дурака валять? В твои годы пора бы и определиться в жизни. Доходили до меня слухи о твоей развеселой жизни в Кембридже…

Что-то вроде этого определенно звучало. Крыть было нечем. Дарвин сам писал впоследствии: «Время моего пребывания там (в Кембридже. – А. Б.) я считаю потерянным и даже более чем потерянным. Моя страсть к стрельбе, охоте, а за отсутствием ее к прогулкам верхом по окрестностям сблизили меня с кружком любителей спорта, между которыми были молодые люди прямо распутные и невысокой нравственности. Мы часто собирались вместе обедать; конечно, на этих обедах бывали люди и посерьезнее, но частенько мы пили не в меру, а затем следовали веселые песни и карты».

Кстати, любителям клубнички вовсе не следует на основании этих признаний считать, что Дарвин и его компания не вылезали из местных борделей: в те патриархальные времена «распутство» и «невысокая нравственность» сплошь и рядом означала лишь то, что молодые люди хлебали виски с пивком не из мелкой посуды, а потом орали песни после полуночи, будоража покой мирных обывателей. Хотя, несомненно, и девочки в той или иной степени присутствовали…

В общем, Чарльз очутился в подвешенном состоянии: священником он становиться не хотел категорически, но и не представлял, судя по всему, чем ему, собственно, теперь заниматься.

И тут обнаружился счастливый случай. Военный корабль «Бигль» под командованием капитана Фиц-Роя отправлялся в двухлетнее плавание к берегам Южной Америки, островам Южных морей и Индийскому архипелагу – экспедиция с сугубо научными целями, как было объявлено. Капитан искал толкового натуралиста, который согласился бы участвовать в экспедиции бесплатно. Одно немаловажное требование: поскольку жить этому натуралисту предстояло в капитанской каюте и, в общем, быть еще и товарищем по путешествию (наподобие попутчика шофера-дальнобойщика с хорошо подвешенным языком), то этот натуралист должен быть непременно настоящим джентльменом.

У капитана и Дарвина нашлись общие знакомые среди кембриджских профессоров, они Чарльза и рекомендовали – а он с превеликой охотой ухватился за эту возможность: два года научных занятий в отдалении от папеньки… Благодать!

Правда, при их первом знакомстве капитан Фиц-Рой испытал сильные сомнения по поводу предложенной ему кандидатуры. Нет, он не сомневался, что мистер Дарвин – настоящий джентльмен, но вот носик у него подкачал… Бравый капитан был ярым сторонником тогдашних модных теорий с мудреными, ныне совершенно забытыми названиями, гласивших, что характер и качества человека непременно отражаются на его внешнем облике. Так вот, нос у молодого мистера Дарвина был какой-то… не особенно и внушительный, этакой пипочкой. По глубокому убеждению капитана, люди с такими носишками не обладают ни должной энергией, ни решимостью, ни другими полезными для твердого британца качествами. Так что капитан едва Дарвину не отказал. Как в этом случае сложилось бы будущее Дарвина и его эволюционной теории, сказать трудно. Вполне возможно, что Дарвин так и остался бы «джентльменом с хобби»…

У самого Фиц-Роя (в чем легко убедиться по многим сохранившимся портретам) нос был что надо – этакий орлиный шнобель, которому позавидовал бы не один кавказский человек. Чуточку забегая вперед, скажем, что Фиц-Рою его «правильный» нос не принес ни счастья, ни удачи. Роберт Фиц-Рой – фигура интересная и в некоторой степени трагическая…

Начнем с того, что в его жилах текла королевская кровь. Без дураков. Капитан был потомком герцога Графтона, незаконного сына короля Карла II Стюарта от актрисы. Семья, надо сказать, была интересная, ничуть не напоминавшая обычных прожигателей жизни или пустых придворных кавалеров. Самый первый герцог Графтон, тот самый незаконный королевский отпрыск, носил прозвище Забияка, поскольку убил на дуэли парочку не менее знатных лордов. И погиб в звании адмирала в сражении с французами, на борту своего корабля, который скромненько назвал «Графтон».

Его сын служил камергером при дворе двух королей, Георга I и Георга II – но нравом пошел в папу и ни перед кем не прогибался. Сохранился рассказ о достоверном случае, когда будущий король Георг II, а в то время еще принц Уэльский, повстречался где-то во дворце с Графтоном, и тот нечаянно толкнул наследника престола. Принц проворчал:

– Шагу нельзя ступить из-за всяких ублюдков…

На что Графтон преспокойно ответил:

– Сэр, мой отец, как и ваш, был королевской крови… а что до матерей, то чем меньше о них будет сказано, тем лучше…

Принц это проглотил… О его матушке кружили всевозможные неприличные слухи, должно быть, достоверные, так что наследнику престола приходилось молчать в тряпочку.

Роберт Фиц-Рой впоследствии своими исследованиями и книгами внес немалый вклад в развитие метеорологии, о чем сейчас мало кто помнит. Но судьба, как уже говорилось, категорически не сложилась. Он дослужился до адмирала, начальствовал над Метеорологическим управлением Адмиралтейства, но потом в результате каких-то не вполне понятных процессов стал губернатором Новой Зеландии и на этом посту форменным образом провалил дело: обращался с населением, словно с матросами корабля, закручивал гайки, управлял в ежовых рукавицах, повышал налоги, притеснял всячески. Кончилось все форменным бунтом и поголовным требованием убрать адмирала к чертовой матери. Убрали. Он вернулся в Англию, через пару лет сошел с ума и в очередном припадке безумия перерезал себе горло бритвой – этот способ самоубийства был в свое время крайне моден среди британских аристократов, в том числе и военных, хотя логично предположить, что для военных предпочтительнее был бы пистолет…