О Китае - Генри Киссинджер

Разъяснения Ким Ир Сена явно шокировали Мао Цзэдуна, и он рано закончил встречу, приказав Чжоу Эньлаю телеграфировать в Москву с просьбой дать «срочный ответ» и «личные разъяснения» от Сталина[196]. На следующий день пришел ответ из Москвы, где Сталин вновь возложил все бремя на Мао. В телеграмме разъяснялось, что «в своих беседах с корейскими товарищами [Сталин] и его друзья… согласились с корейцами относительно плана действий по объединению. В связи с этим сделано экспертное заключение, из которого вытекает, что окончательное решение проблемы будет зависеть от совместных действий китайских и корейских товарищей, а в случае несогласия со стороны китайских товарищей решение по данному вопросу должно быть отложено, а его обсуждение продолжено»[197].

Вынесение вето по этому плану, таким образом, возлагалось на одного Мао. Сталин, еще больше дистанцировавшись от исхода (и предоставив Киму дополнительную возможность для самовольства и произвольного толкования), предвосхитил ответную телеграмму из Пекина следующими пояснениями: «корейские товарищи смогут объяснить Вам детали разговора»[198].

Пока еще не стала доступной запись последовавшей затем беседы Мао Цзэдуна и Ким Ир Сена. Ким вернулся в Пхеньян 16 мая с благословением Мао на вторжение в Южную Корею, или по крайней мере так он сообщил об этом Москве. Мао, возможно, тоже посчитал согласие на захват Южной Кореи вполне реальной предпосылкой для советской военной помощи в случае последующего китайского нападения на Тайвань. Если так, он допустил серьезный просчет: даже если бы Соединенные Штаты остались в стороне от проблемы захвата Южной Кореи, американское общественное мнение не позволило бы администрации Трумэна проигнорировать еще одно военное действие коммунистов в Тайваньском проливе.

Десять лет спустя Москва и Пекин по-прежнему не могли прийти к пониманию о том, кто все же дал Киму окончательный зеленый свет на начало вторжения. На встрече в Бухаресте в июне 1960 года Хрущев, являвшийся тогда генеральным секретарем КПСС, в беседе с членом китайского Политбюро Пэн Чжэнем утверждал: «Если бы Мао Цзэдун не согласился, Сталин не сделал бы того, что он сделал». Пэн ответил, что все было «совершенно не так» и что «Мао Цзэдун был против войны… Это именно Сталин дал согласие»[199].

Оба коммунистических гиганта, таким образом, оказались втянутыми в войну, не ожидая глобальных последствий, если бы оптимистические прогнозы Ким Ир Сена и Сталина не оправдались. Но коль скоро Соединенные Штаты вступили в войну, им пришлось учитывать эти последствия.

Американское вмешательство: война сопротивления

Политический анализ не может предвидеть атмосферу момента, когда решение должно быть принято. И в этом заключается проблема политического планирования. Различные заявления Трумэна, Ачесона и Макартура правильно отражали американскую логику на тот момент, когда они делались. Характер американских обязательств по вопросам международной безопасности являлся предметом внутренних противоречий и никоим образом не затрагивал оборону Кореи. НАТО находилась в процессе формирования. Но когда американские политики лицом к лицу столкнулись с коммунистическим вторжением, они проигнорировали свои политические документы.

Соединенные Штаты удивили коммунистических лидеров после нападения Ким Ир Сена 25 июня не только тем, что они вмешались, но и тем, что они связали Корейскую войну с китайской гражданской войной. Американские сухопутные войска были направлены в Корею, чтобы установить оборонительный периметр вокруг Пусана, портового города на юге Южной Кореи. Это решение, поддержанное резолюцией Совета Безопасности ООН, получило возможность воплотиться в жизнь тогда, когда Советский Союз воздержался от голосования в знак протеста против того, что место Китая в Совете Безопасности все еще занимал Тайвань. Через два дня президент Трумэн отдал приказ Тихоокеанскому флоту США «нейтрализовать» Тайваньский пролив, стремясь не допустить военного нападения ни с одной из сторон по обоим берегам пролива. Преследовалась цель получения поддержки от как можно большего числа конгрессменов и общественности в отношении Корейской войны; нет свидетельств о рассмотрении в Вашингтоне вопроса о том, что война фактически может привести к началу конфронтации с Китаем.

До этого решения Мао Цзэдун планировал следующим военным действием напасть на Тайвань и для этого сконцентрировал к тому времени большие силы в провинции Фуцзянь на юго-востоке Китая. Соединенные Штаты сделали не одно заявление, включая выступление Трумэна на пресс-конференции 5 января, давая понять, что не будут блокировать этот шаг.

Трумэн решил направить Седьмой флот в Тайваньский пролив, намереваясь успокоить общественное мнение и ограничить американские риски в Корее. Объявляя о направлении флота, Трумэн говорил о важности обороны Тайваня, но также призвал «китайское правительство на Формозе прекратить все воздушные и морские операции против материка». Далее Трумэн предупредил: «Седьмой флот проследит, чтобы это было сделано»[200].

Для Мао Цзэдуна жест справедливости был непостижим; он расценивал доверие как лицемерие. В том, что касается Мао, Соединенные Штаты вновь вступали в китайскую гражданскую войну. На следующий день после заявления Трумэна, 28 июня 1950 года, Мао выступил на восьмой сессии Центрального народного правительства с речью, в которой он охарактеризовал американские действия как вторжение в Азию:

«Вторжение США в Азию сможет только поднять широкое и решительное сопротивление народов Азии. Трумэн сказал 5 января, что Соединенные Штаты не вторгнутся на Тайвань. А сейчас он сам доказал, что тогда он лгал. Он также разорвал все международные соглашения, гарантировавшие невмешательство Соединенных Штатов во внутренние дела Китая»[201].

Инстинкт игрока облавных шашек «вэйци» начал действовать в Китае. Соединенные Штаты, направив войска в Корею и флот в Тайваньский пролив, в глазах китайцев, поставили две фишки на игровой доске, обе из которых грозили Китаю страшным окружением.

Соединенные Штаты не вынашивали никаких военных планов относительно Кореи, когда разразилась война. Было объявлено, что американской целью в Корейской войне является намерение сломить «агрессию», это законное право, отвергающее несанкционированное применение силы против суверенного образования. Чем определяется достижение успеха? Означало ли это возврат к статус-кво, существовавшему до агрессии на 38-й параллели? В таком случае агрессор поймет, что самым худшим итогом для него может быть лишь то, что ему не удалось победить. Может ли это толкнуть его на еще одну попытку? Или требовалось уничтожение военной способности Северной Кореи совершать агрессию? Нет свидетельств того, что подобный вопрос задавался на ранних стадиях выполнения Соединенными Штатами своих военных обязательств, частично потому, что все внимание правительства было сосредоточено на защите периметра вокруг Пусана. Практический результат свелся к тому, чтобы дать возможность военным операциям определять политические решения.

После потрясающей победы Макартура в сентябре 1950 года в Инчхоне – где неожиданная высадка морского десанта далеко от фронта в Пусане остановила наступательный порыв Северной Кореи и открыла путь для освобождения столицы Южной Кореи Сеула – администрация Трумэна предпочла продолжить военную операцию вплоть до объединения всей Кореи. Она пришла к выводу, что Пекин примет присутствие американских войск вдоль линии традиционных вторжений в Китай.

Решение идти вперед и продолжить операцию уже на территории Северной Кореи было официально одобрено резолюцией ООН 7 октября, на этот раз Генеральной ассамблеей при помощи недавно принятого механизма парламентского типа, резолюцией Объединения ради мира, которая наделяла Генассамблею правом принятия решения по вопросам международной безопасности двумя третями голосов. Она разрешала «все правомочные действия» с целью восстановления «объединенного, независимого и демократического правительства в суверенном государстве Кореи»[202]. Китай, как казалось, не был способен вступить в бой с американскими войсками.

Ни одна из этих точек зрения даже близко не совпадала с тем, как Пекин на самом деле относился к международным делам. Как только американские войска вторглись в Тайваньский пролив, Мао Цзэдун отнесся к размещению там Седьмого флота как к «вторжению» в Азию. Китай и Соединенные Штаты были на грани столкновения из-за неправильной оценки стратегических планов друг друга. США стремились вынудить Китай принять их концепцию международного порядка, основанную на международных организациях типа Объединенных Наций, для которых они не видели альтернативы. Мао же с самого начала не имел намерений принимать международную систему, в которой у Китая не было голоса. В результате этого исходом американской военной стратегии в лучшем случае было бы перемирие вдоль линии какого бы то ни было разграничения – вдоль реки Ялу[203], определявшей границу между Северной Кореей и Китаем, если бы американский план победил, и вдоль любой другой согласованной линии, если бы Китай вмешался или если бы Соединенные Штаты в одностороннем порядке остановились, не доходя до северной границы Кореи (например, на 38-й параллели или на линии от Пхеньяна до Вонсана, которая появилась в письме Мао Цзэдуна Чжоу Эньлаю).