Остров - Бьёрнсдоттир Сигридур Хагалин

Дом маленький, немного обветшал, но держится неплохо, тянется мансардой в вечернее небо; красивый сад опоясан кустами роз.

— Розовый сад, — шепчет Мария на ухо Элиасу. — Мы дома.

МАРА

Так или иначе, ко всему привыкаешь. Она не знает, как это происходит, словно какие-то маленькие вещи внутри нее перемещаются, их каждый день передвигают, все ближе к ее сердцевине.

Становится легче, когда что-то примешь, покуришь, понюхаешь или выпьешь вина, которое им раздает Сьонни, его делают из молока или сыворотки, или чего-то еще в этом духе, и пить его невозможно, если только не подмешать в него кокс, тогда оно еще ничего. И вот ты уже вовлечен в настоящий момент, находишься в хорошем настроении вместе с другими ребятами, сосредоточен на самосовершенствовании, на том, чтобы чувствовать себя частью группы, что-то рассказывать другим, заставляя их слушать и смеяться. Главная цель — быть вместе.

Легче было вместе с Храфном, вернее, пока она оставалась у него одна, потому что она по-прежнему с ним, хотя знает, что он встречается и с другими девочками, дарит им подарки, обнимает у всех на виду. Это причиняет ей боль, но она не собирается выставлять ее напоказ, только отбрасывает назад свои тяжелые темные локоны и смеется, когда ее спрашивают об этом; мы с ним свободные люди.

И когда мальчики приходят к ней в палатку или уводят на старый склад, пытаются поцеловать и все такое, ей кажется, что она мстит; пусть не думает, что она его собственность, она вольна целоваться с другими мальчиками. Некоторые из них даже довольно милые, но не такие голубоглазые и сильные, как Храфн, не настолько милы. Ее друзья.

Йоханна видит ее насквозь. Они загорают на крыше, одни во всем мире, и когда подруга напоминает, что Храфн спит и с ней, Мара чувствует, как закипает от гнева. Не проронив ни слова, она отворачивается, а Йоханна продолжает: просто он такой, спит со всеми. Не стоит особенно надеяться.

— У нас все по-другому, — произносит Мара сквозь зубы. — Он меня любит. А я люблю его. Но он не только мой, и я это принимаю.

Йоханна молчит. Она почти никогда не улыбается, задумчиво смотрит на мир своими темными миндалевидными глазами. Вообще-то Мара считает ее очень умной, но сегодня она просто невыносима.

— Может быть, он тебя и любит, но это какая-то недобрая любовь. Из-за него ты ходишь грустная, я же вижу. Иногда напуганная.

— Да замолчи ты. — Мара закрывает глаза.

Они не всегда торчат в торговом центре, иногда совершают вылазки по округе и проверяют престижные дома и пустые школы, затем идут в долину, где издавна держат кур, свиней и лошадей. Но там нужно быть настороже, хозяева охраняют животных и огороды. В коттеджи проникать легче, многие жители их давно покинули, другие ретируются, едва их завидев, запираются в спальнях, позволяют банде сорванцов все разграбить, далеко не каждый может встретить их с ножом, дубинкой или кастетом в руке.

Иногда отец семейства оказывает сопротивление, выходит к ним с оружием или с таким угрожающим видом, что они решают побыстрее смыться; некоторые хозяева состоят в отрядах спасателей, в их дворах по-прежнему припаркованы большие джипы, на окнах особые знаки, в такие дома лучше не соваться. Храфн говорит ей, что полиция даже как-то раз устраивала зимой облаву и он не хочет, чтобы это повторилось снова.

— Полицию и спасателей лучше не злить. Ты ведь понимаешь, мы, конечно, смутьяны и все такое, но их намного больше, и у них ружья. И нам жизненно необходимо иметь с ними хорошие отношения.

Им весело, они так молоды и сильны, что энергия струится по телу, когда они мчатся по пустым улицам на своих велосипедах, крича от радости.

Летом людей в городе совсем мало, многие, взяв с собой детей, уехали искать работу, заготавливать сено, выкапывать картошку, строить новые теплицы. Их дома теперь пустуют целыми кварталами, на столе в кухне открытая пачка хлопьев, у входной двери вопящий от голода кот.

Она не загадывает на будущее, не вспоминает о маме с Элиасом, держит их за пределами этого мира. Но иногда они приходят к ней во сне; просыпаясь, она не сразу понимает, где находится, думает, что мама сидит на кухне за чашкой кофе и читает газету, а тепло в кровати рядом с ней — Элиас, но там оказывается Храфн, и никакой кухни, никакого кофе, никакой любимой мамы.

Мама собиралась найти работу на востоке, Мара сказала, что она не раб, чтобы гнуть спину на картофельной плантации, корячиться в грязной жиже, выкапывая картошку. Они ссорились целый вечер. Мама кричала, что она совсем от рук отбилась, неблагодарная эгоистка, дрянная девчонка, не думает об Элиасе, а Маргрет в ответ, что ей пофиг, что это не ее сын, что таким, как Мария, вообще нельзя заводить детей. Элиас стоял в дверях с дрожащей нижней губой; когда она заметила брата, было уже слишком поздно, он все слышал. Маргрет выскочила, хлопнув дверью, и мама выбежала за ней с криками «ты мне больше не дочь» и «домой можешь не приходить», но потом, когда велосипед увозил ее прочь, вдогонку неслось «Маргарита, прости меня, не уезжай, возвращайся домой».

Но пустая квартира, где нет ни людей, ни еды, — это не дом; мама с Элиасом уехали, домашний телефон не отвечает, его отключили. Мама долго пыталась забрать ее отсюда и в конце концов, должно быть, сдалась.

На полках ближайшего «Бонуса» еды тоже стало совсем мало, и, хотя они об этом не говорят, она видит, что Храфн обеспокоен, слышит, как он вполголоса обсуждает это с большими ребятами. Их вылазки становятся длиннее, охватывая все новые районы и магазины, но, похоже, еды больше нигде нет. Молоко, мясо и овощи, которые привозят в город, теперь, как говорит Храфн, сразу же отправляются в гавань, там большие продуктовые склады, а оттуда распределяются по рынкам и магазинам центральных кварталов, и спасатели следят за тем, чтобы мы не грабили склады.

Иногда им везет, как, например, когда Сьонни достал целый мешок свинины, упавший с машины, когда его везли в город, и они устроили барбекю за домом, даже собаки были сыты.

Храфн приходит к ней вечером, и она старается не показать, насколько рада его видеть, старается быть холодной и расслабленной, не хочет прыгать вокруг него как щенок.

— Смотри, — говорит он, вытаскивая из кармана джинсов тонкую золотую цепочку. — Это тебе.

Цепочка слишком короткая, чтобы носить на шее, и слишком длинная для запястья, она надевает ее на щиколотку. Мара целует Храфна в щеку, удивленная и радостная, он уже давно не дарил ей подарков.

— Послушай, милая, у меня созрел план. Я знаю, что нам делать.

Он сильно возбужден, явно что-то принял, в глаза вернулся смех.

— Я тут встретил парня, своего школьного друга, мы учились в одном классе. Тогда он был полный псих, сейчас же стал спасателем, и, по его словам, все у него в шоколаде. Дел у них невпроворот. Я рассказал ему о нас, как мы здесь живем, а потом мне пришла идея устроить для них вечеринку.

— Для спасателей? Нам надо, чтобы они сюда приходили?

— Нет, нам ни к чему, чтобы они заявлялись и били нас, но если придут и повеселятся вместе с нами, тогда, возможно, захотят нам помогать. Принесут пожрать и все такое.

— Ладно, — соглашается Мара. Похоже, он знает, что делает, хотя идея насчет спасателей ей не особо нравится.

— И вот еще что. Мы должны помогать друг другу. Мы обеспечим вино и дурь, приукрасим немного бывший магазин игрушек, поставим там диджея. А вы, девочки, — он гладит ее по голове, накручивает волосы на палец, — уж будьте с ними поласковей.

— Что ты имеешь в виду? Танцевать и все такое?

— Да, танцевать и быть милой с ними. Мы пустим их в надувные замки.

— В надувные замки? — переспрашивает Мара. — Но они ведь взрослые.

И тут до нее доходит, что он имеет в виду.

— Мы пустим их в надувные замки, и ты поможешь их развлечь, — продолжает он, крепко взяв ее за волосы и потянув назад. — Понимаешь?

— Да, Храфн. Я понимаю.

ГОЛОДНЫЙ ДОМ

Собака лежит, надежно укрывшись позади меня, и тихо рычит. Как от сторожа от нее мало толку. Голова ватная, в ушах шум. Но все же я рад, что Тира со мной.