Бисцион (СИ) - Шерри Ана

Уже изрядно стемнело, но Стефано не ослеп настолько, чтобы не увидеть старуху. Она была одета в старые лохмотья, а голову скрывал серый платок. Рука сама опустила клинок, хотя мысли были разные: в этом лесу, творилось что-то необъяснимое.

— Бери свою жену и пошли со мной, здесь оставаться опасно, — прошептала старуха и рукой указала на место, откуда слышалось песнопение и горел огонь, — ты можешь оказаться на месте того человека, если не послушаешь меня.

Стефано перевел взгляд на еретиков, отчетливо увидев в костре обгоревший труп.

— Откуда мне знать, что ты не одна из них? — Он кивнул в сторону язычников, обращаясь к старухе. Хотя, она не была похожа на члена той касты людей. Если их можно назвать людьми.

Старуха достала крест, висевший у нее на груди:

— Видишь это?

Другого доказательства не надо, это самое значимое. Язычники поклонялись разным Богам, но никак не Христу. У Стефано не было выбора, оставаться здесь с Дианой, которая находилась без сознания, было опасно.

Старуха пригнулась и медленно, шаг за шагом, двинулась в сторону лежавшей на земле девушки.

— Откуда ты знаешь, что она моя жена? — Прошептал герцог, только сейчас осознав слова этой женщины.

— Я много чего знаю, — она указала на свою голову, а потом перевела взгляд на Диану, — ты понесешь ее, а я поведу твоего коня.

Стефано слегка сощурил глаза, внимательно изучая старуху. Грязная, оборванная, таким место лишь в халупе. Две пряди седых волос по обеим сторонам лица выглядывали из-под платка.

— Почему я тебе должен верить?

— Потому что у тебя нет выбора, — спокойно произнесла она, взяла поводья и повела Неро вперед. Она ковыляла очень медленно, у герцога было время подумать, прежде чем поднять Диану с земли и следовать за старухой.

Они удалялись от песнопения язычников, что радовало. Но не радовало все остальное: Диана не приходила в себя, только простонала и снова провалилась в сон. Он не заберется в седло с ней на руках, а оставлять ее одну в лесу и мчаться за помощью, он не смел.

— Ее лошадь прибежала к моей хижине, — старуха начала говорить уже громче, но Стефано дал знак ей говорить тише, — не переживай, они сюда не придут. Это уже моя территория.

Ее слова даже позабавили:

— Как твое имя?

— У меня нет имени. Я живу одна в лесу, зачем мне имя?

— Ладно, старуха, это все моя территория…

— Ты думаешь, я не знаю кто ты?

— Откуда, если ты живешь одна и нет того, кто называет тебя по имени?

Старуха одарила его недовольным взглядом:

— Моя голова знает больше, чем знаешь даже ты. Мы пришли.

За разговором он не заметил, как очутился перед лачугой. Она мало напоминала дом, скорее сарай из веток и прутьев:

— Ты здесь живешь?

— А ты думал, что все живут в замках? Хватит разговоров, заноси ее внутрь, я осмотрю ей голову и заварю травы. А пока привяжу черную лошадь рядом с белой. Я так и думала, что случилось несчастье, когда Белая пришла ко мне.

— А как ты нас нашла?

— Песня еретиков притягивает к себе, так они ловят добычу. Твоей жене повезло, что она упала раньше, чем доскакала до них.

Стефано нахмурился, пока не желая думать об еретиках в своих лесах, но к этому вопросу он еще вернется. Он занес Диану внутрь лачуги и уложил на нечто напоминающее кровать. Это не была белоснежная перина, всего лишь тряпки, накиданные на голую землю. Девушка тут же вздохнула и рукой коснулась головы. Она приходила в себя, что очень обрадовало герцога. Он убрал ее руку, чтобы она не коснулась раны:

— Не трогай, пусть старуха обработает.

А надо было бы, чтобы герцогиню осмотрел самый лучший врач. Но увы, в лесу ходят только язычники и сумасшедшие старухи.

— Где я?

— Хотел бы я знать, — Стефано навис над ней, но девушка не открывала глаз. Может, бредила?

Старуха вошла в свой дом, быстро развела огонь и поставила ковш на него. Она не теряла время, тут же нарвала ветоши и окунула в бадью с водой:

— Промою рану, — пояснила она, подошла к лежащей Диане и принялась осматривать ее рану. Крови было много, она перевела взгляд на руки герцога, увидев, что они тоже в крови и тут же застыла, как под гипнозом. Ее глаза расширились и дыхание замерло, лишь губы прошептали:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я вижу эту кровь на твоих руках в конце ее жизни.

— Что ты мелешь, старуха, — после недолгой паузы возмутился герцог и тут же напомнил ей, — ты хотела промыть рану.

Старуха кивнула и принялась стирать с раны герцогини кровь, параллельно что-то приговаривая. Диана простонала и посмотрела в серые глаза старой женщины. Говорить совсем не хотелось, да и сил на это не было. Она ощущала только боль и желание спать.

— Я заварю траву, которая восстановит силы, — ковш с водой как раз закипел, старуха взяла небольшую ступку, насыпала туда травы и начала растирать их, — это не яд.

Сказано было герцогу, она пыталась не смотреть на него, но изредка все же кидала странный взгляд.

— Очень надеюсь, иначе расплатишься своей жизнью, — напомнил тот о своем статусе.

— Если бы я хотела вас убить, то оставила бы в лесу, — она перетерла травы и высыпала их в ковш с горячей водой.

— Я думал, что еретики ушли с этих земель, — после недолгой паузы произнес Стефано, — кто был тот человек, которого сожгли для ритуала?

Не хотелось бы думать, что они воруют людей с городов и деревень, но думалось против собственной воли. Он не слышал от горожан, что пропадают люди.

— Наверно, один из разбойников, язычники не ходят в города, они живут в вдалеке от них, — старуха будто прочитала мысли и стало как-то неуютно. Странная женщина, но в лесу нормальные жить не будут.

Окинув еще раз его едким взглядом, старуха принялась поить Диану. Она делала это очень умело.

— Проклятье на твоем роду, — после недолгой паузы произнесла она и это предназначалось герцогу. Она посмотрела на него, — вы теряете первенцев.

— Ты опять за свое? — Недовольство Стефано начало нарастать, — лечи герцогиню, если она встанет на ноги, я тебя щедро отблагодарю.

Старуха усмехнулась и снова начала поить Диану, которая уже отчетливо наблюдала за ними:

— Мне не нужны деньги, что толку от них, если я живу в лесу.

— Переедешь в деревню.

— Я ушла из деревни не для того, чтобы вернуться…

Ее перебило прикосновение к руке — это Диана коснулась, вопросительно смотря в глаза. Этот ясный взгляд старуха оценила, что-то прошептала и снова принялась ее поить. Но девушка проигнорировала и попыталась встать:

— Вы говорили о проклятье…

— Она много наговорила безумного, — тут же вставил герцог, — вам лучше? Тогда, мы уходим.

— Нет, — еще слабо произнесла Диана, смотря на Стефано, встречаясь с ним взглядом. Она была в беспамятстве, но слышала разговоры. И про еретиков, которых не видела, и про собственную кровь на руках герцога перед ее смертью. Взгляд герцогини снова коснулся старухи, — о каком проклятье речь?

Та отставила ковш и обернулась к Его Светлости, внимательно изучая медальон с бисционом, который висел на его шее. Она долго молчала, даже не моргала, будто гипнотизировала его:

— Дай руку, — она схватила его за руку, даже не дождавшись согласия, тут же закрыла глаза и начала быстро говорить на чужом языке. Он бы убрал руку, но интерес взыграл, поэтому стал внимательно наблюдать.

— Ты знаешь, что значит твой символ? — Наконец она открыла глаза и отпустила его руку, снова уставившись на бисцион.

— Сила и власть, — произнес герцог.

А Диана еще помнила легенду про сарацина и его щит, про Христа и победу.

— И потери, — монотонно прошептала старуха, — однажды на эти земли напало целое войско иноземцев. Их Бог был иным, они являлись иноверцами и хотели подавить веру местных людей и обратить ее в свою.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Старуха погрузилась в транс, она уже не смотрела на медальон, она даже не смотрела на герцога, она смотрела перед собой, но видела другие картины из прошлого:

— Было много огня и смертей: большинство домов они сожгли, насиловали женщин, убивали детей и мужчин. На этой земле творился ад из тел. Что ощущает мать, на глазах которой убивают собственное дитя? А что ощущает ребенок, когда его мать раздевают догола и забирают в рабство? А что испытывает мужчина, когда обнаруживает свою женщину, лежащей мертвой в кровати в собственной крови? Нет, — прошипела старуха, как змея, которая ползла между ветками дерева, — это не должно было продолжаться, чудовищу надо было дать отпор и выдворить с этих земель. На это решился миланский герцог. Он собрал воинов, которые еще оставались в живых и пошел на принца сарацинов. Но увидев, что тот сделал с его народом, рассвирепел и заколол его сына. И сделал это так, чтобы принц видел смерть собственного дитя, — старуха очнулась и перевела взгляд на эмблему на груди нынешнего герцога, — щит, который вырезал из дерева принц сарацинов, изображает змея, глотающего ребенка. Змей — это герцог, убивающий сына этого принца.