Белая ферязь - Василий Павлович Щепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если нет газет — в дело вступает сарафанный телеграф. Я даже удивился, встретив это выражение «сарафанный телеграф». Оказывается, оно существует сейчас, в начале двадцатого века. Ну, а почему бы и нет? Сарафаны есть, телеграф есть, значит, и сарафанный телеграф есть.
Во дворце и вокруг дворца работает множество людей. Не только и не столько лакеи, а обычные мастеровые, суть рабочий класс — сантехники, электрики, столяры, маляры и прочие. Есть и крестьяне — скотники, доярки, птичницы. И полно людей из сферы обслуживания — горничные, кухонные работники, смотрители, и, наконец, лакеи. Все они видят императорскую семью, а некоторые даже удостаиваются разговора — Papa запросто может поговорить с электриком о наилучших осветительных лампах, а с маляром — об особенностях покраски заборов. И это будет разговор знающего человека: Papa нередко и сам красит беседку или меняет лампочку. Он вообще не чурается физического труда — чистит дорожки, лёд на прудах, и тому подобное. Для здоровья полезно.
И вот о том, что видят и что слышат, люди болтают. Не громко, не публично. Муж расскажет жене, что вот сегодня, когда он чинил стул работы венского мастера, его похвалил Государь, мол, хорошо работаешь. Или горничная увидит, как Императорские высочества Великие княжны устроили битву на подушках, и тоже расскажет об этом матушке. Дело житейское, никто не ждёт от прислуги полного молчания. Да и беды в этом нет. Ну, живут люди, и живут. Да, богато, да, красиво.
Но ведь это скучно. А от них, от мужей, дочерей, просто знакомых, ждут необычного. Что Великие княжны ночами летают над парком на мётлах, а цесаревич каждое утро выпивает рюмку крови негра Джона, которого специально держат при дворце для этой цели.
Конечно, таких новостей нет. Но люди следят внимательно, жадными глазами и чуткими ушами. И потому визиты Распутина во дворец ни для кого не секрет. А о нём, о Распутине, слава идёт дурная. Намекают, что фамилия неспроста у него такая. И этой дурной славе просто ковровую дорожку стелют — заходи, дорогая, во дворец. Хотя фамилия совсем не о том, распутье — развилка дорог. Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — убитому быть…
После того, как я выгнал Распутина из покоев сестер, сарафанный телеграф провозгласил меня героем. Откуда знаю? А от товарищей по детским играм. Детям, конечно, такое не рассказывают, но уши у них есть. И в глазах Коли Деревенко я герой вдвойне — прогнал не просто Распутина, а нехорошего взрослого дядю Распутина.
Я готовился к разговору с Mama и Papa — как, опять я неласков с отцом Григорием! Даже приготовил маленькую речь, мол, кто же, если не я, даст отпор мужику, пробравшемуся в палаты царские, да к детям, да к великим княжнам!
Но речь не понадобилась. Никто со мною разговоров не затевал, наставлений не делал. Думаю, Распутин не стал жаловаться. Как, его взяли да прогнали взашей? Лучше об этом промолчать, а то потускнеет ореол старца. У старцев есть ореол? Ладно, потеряет авторитет, выйдет из доверия. Какое же доверие, если Наследник тебя выставил? И товарищ Маленков надаёт ему пинков. На такой риск Григорий Ефимович пойти не мог. Он умный, Распутин. Или хитрый. Я пока не понял.
Урок французского мсье Пьер провел, как всегда, отменно. Мы говорили о характере капитана Гаттераса. Кто он — безумец? Нет, одержимый. Нечто овладело его рассудком, и заставило стремиться на Север. Почему, зачем — то нам неведомо. Но Глас Севера описывают разные люди, в том числе и реальные полярники. Почему к себе так манит и зовет полярный круг? Нет, не всех, совсем не всех, но уж если услышал Глас — или Зов — то, считай, без Севера жизнь будет тусклой, скучной, неинтересной.
Может, и Седов услышал Глас?
И очень может быть.
Колчак принял предложение, и начал готовиться. Он планирует зафрахтовать шведский ледокольный пароход «Норд». С командой. Дорого, но, утверждает Колчак, оно того стоит.
— Сколько это будет в рублях?
— Ведутся переговоры. Шведы хотят тридцать тысяч рублей, плюс полную страховку, в сумме будет сорок пять тысяч. Но Александр Васильевич уверен, что согласятся и на тридцать пять.
— Такие деньги у нас есть, — не без грусти сказал я. Теперь понятно, почему никто не спешил полярникам на помощь.
И мы стали обсуждать другие статьи расходов. По-французски, разумеется. Мсье Пьер считает, что язык нужен именно для практической стороны жизни, не о погоде только говорить, а и о нужных предметах.
Вот и говорим.
Следующим уроком была лекция Алексея Сергеевича Еромолова, бывшего министра земледелия, большого специалиста по земельному вопросу. Лекция была предназначена для старших девочек, Ольги и Татьяны, но и нам, мелюзге, дозволялось присутствовать.
Ермолов рассказывал увлеченно, с жаром. Верно, думал заронить в нас идеи, которые мы позже проведем в жизнь.
В Думе идет спор между тем, как обустроить сельское хозяйство. Крестьяне мечтают отобрать землю у помещиков, отобрать и поделить. И не только у помещиков, а и казенные земли, и удельные, и монастырские, и даже у своего брата-мужика отнять. Всё отобрать, передать в общественное пользование, и поделить по-справедливости. По едокам, то есть. У кого много едоков — тому побольше, у кого мало — тому поменьше. Тут-то, думают они, счастье и начнется. Некоторые крестьяне считают, что привалит по сто десятин на хозяйство, более трезвые надеются на двадцать, а реально…
— Реально, если отобрать и поделить, причем отобрать всё-всё-всё, и помещичьи земли, и казенные, и удельные, то есть вообще все — пахотных земель в каждом крестьянском хозяйстве прибавится едва ли на треть. Что, конечно, в семь раз лучше, чем ничего, но никаких проблем не решит, — заключил Алексей Сергеевич. — И не только не решит, но и усугубит. В стране начнется голод.
— Это почему? — не выдержал я.
— Это потому, Ваше Императорское Высочество, что товарное производство зерна, зерна на продажу, есть удел хорошо организованных хозяйств, а мелкие хозяйства только-только кормят себя, и то не всякий год. И будущее именно за успешными
