Как жили византийцы - Геннадий Литаврин

Воинские упражнения для юношей отнюдь не являлись безобидной забавой: объясняя мрачный аскетизм Никифора Фоки (не ел мяса, спал на полу, носил власяницу, молился ночами), Скилица сообщает, что полководец корил себя за недосмотр — его старший сын погиб от копья, попавшего в голову во время воинской игры с юным родственником. Знатные отроки порой уже в 14–15 лет участвовали в походах. Военные подвиги юноши Алексея Комнина возвели его на пост великого доместика, когда, по уверениям Анны, у него не было "и пуха на бороде". Юного Мануила Комнина, превосходного джигита, искусно владевшего луком, отец Иоанн II выдрал однажды за безрассудную храбрость в бою с сельджуками.

Разумеется, воспитание знатных юношей, особенно в крупных городах, полных соблазнов, далеко не всегда отвечало идеалам их родителей и наставников. Юноши нередко уклонялись от занятий, ускользали от надзора воспитателей, проводили время на ипподроме и на пирушках с мимами и танцовщицами, бродили ватагами по улицам, приставали к прохожим, издевались над юродивыми. Кекавмен советует поэтому с ранних лет воспитывать у детей "страх божий" и покорность родителям.[1] "Страх божий" и послушание воле матери, как драгоценные качества, присущие с детства Алексею Комнину, на тысячи ладов воспевает Анна.

*

Еще меньше, чем о воспитании мальчиков и юношей, знают историки о воспитании в Византии девочек и девушек. Кекавмен обещал написать особый трактат на эту тему, но его сочинение либо не сохранилось, либо так и не было составлено.

С определенностью можно сказать лишь, что девочку с самых ранних лет готовили к единственной роли — роли жены и матери. Весь "курс наук" простолюдинки, как правило, неграмотные (в лучшем случае они умели с трудом читать и считать), проходили на кухне, в саду, в поле, за прялкой. Рождению девочки в те времена радовались обычно меньше, чем рождению мальчика — надежды семьи, будущего кормильца; детство девочки кончалось еще раньше, чем детство мальчика, свобода ее была резко ограничена.

Положение в знатных семьях было, конечно, иным: здесь девочки и девушки располагали некоторым досугом, могли они (если родители не запрещали) заниматься и науками, и художественным рукоделием. Иногда девочка воспитывалась не на глазах матери, а в доме жениха, слушая с ним вместе одних учителей. Анна Комнин до восьми лет жила у императрицы Марии, жены свергнутых Михаила VII и Никифора III, с сыном которой от первого брака Константином была обручена еще в младенчестве.

Обучали, видимо, знатных девиц и верховой езде: Анна Далассина, мать Алексея I, во время мятежа сына, намереваясь вывезти из столичного дома весь гинекей, приказала оседлать коней и мулов женскими седлами.

*

Отношение к грамоте в Византии, в целом положительное, не было, однако, одинаковым в разные времена и среди разных слоев населения: отличались оценки уровня необходимых знаний, по-разному определялся и круг наук, которым обучали детей и юношество.

Для большинства народа грамотность детей представлялась трудно исполнимой мечтой. Бедные люди хорошо знали, что грамотность не всегда вела к благополучию, но им известно было также, что она гарантировала от нищеты. Уровень образования и сроки обучения определяли, исходя из сугубо практических расчетов: к занятиям какой профессией предназначали ребенка, как скоро рассчитывали получить его помощь, сколь долго могли платить за его обучение. Когда Михаил Пселл достиг пяти лет, семейный совет решил дать ему лишь начальное образование, а затем обучать ремеслу. Дело поправили мольбы грамотной матери Пселла Феодоты, заметившей незаурядные способности сына. В народной побасенке речь идет о моряке, внушавшем сыну, что грамматика ему нужна, а риторика нет: первая позволяет стать писцом, а вторая не дает ничего.

Правда, труд писца-нотария (или грамматика) в канцелярии или у частного лица был далеко не легок и не всегда прибылен. Михаил Пселл пишет об одном нотарии, которого "лучше назвать фракийским бедняком". Сам Пселл в юности служил асикритом — рядовым писцом в дворцовой канцелярии. В шуточной форме в панегирике Константину IX Мономаху (с этого панегирика и началось возвышение Пселла) он описал труд писцов и нравы в канцелярии. Писец трудится от зари до зари, мерзнет в холод, обливается потом в духоту и зной, у него нет времени поднять голову или почесать за ухом. При появлении выгодного вакантного местечка писцы интригуют, наушничают, ссорятся и даже дерутся.

Удачей считалось уже поступление на службу к адвокату-тавуллярию. Однако для этого нужно было выдержать нелегкий экзамен. В сборнике решений Евстафия Ромея рассказывается о судебной волоките, возникшей потому, что писец в слове «Эллада» пропустил букву и ответчик не признал законности документа. Впрочем, и неграмотно написанных официальных актов сохранилось немало.

Простые люди иногда полагали, что обучение музыке и пению важнее обучения грамоте, так как участие в хоре какой-либо церкви города или даже дворца сулит приличное вознаграждение. Многие еретики выступали вообще против обучения грамоте — они называли грамотеев «фарисеями» и избегали их. Но такое отношение к грамотности — редкость. Оно было следствием либо жизненных неудач (грамотность не помогла), либо озлобления угнетенных против чиновников, которые использовали свою грамотность как орудие произвола и насилия. Впрочем, даже философ конца XIII — начала XIV в. Иосиф Ракендит, сам вышедший из бедной семьи, полагал, что простым людям, занятым физическим трудом, изучать науки не только не надо, но и вредно: так вреден сильный огонь для стоящего к нему слишком близко.[2] Другой писатель — Михаил Аплухир вложил в уста некоего ритора монолог о том, что нет проку от наук: каменотес, грубый сапожник и торгаш, не могущий связать двух слов, живут, не ведая нужды, а ученый мудрец в нищете, так как ум на рынке не продашь. Таких жалоб ученых людей на свою участь сохранилось немало, но несравненно больше принадлежащих им же подлинных панегириков образованию и наукам. Тот же Ракендит, уроженец Итаки, ушел пешком, "одетый в рубище", чтобы пополнить образование у эрудитов столицы.

На положении ученых людей в обществе и на судьбах образования обычно серьезно отражалось отношение к грамотности и образованности правящего василевса. Одним это отношение было при Ираклии, который нередко использовал книги как орудие для избиения провинившегося сановника, другим — при Льве VI и Константине VII, которые не только читали книги, но с охотой сочиняли их сами. Вскоре после Константина VII наступил, видимо, упадок образованности в империи. Василий II не уважал ученость, но (удивительное дело! — восклицал Пселл) множество людей подвизалось на ученом поприще, хотя о деятельности прославленной Магнаврской школы, основанной еще в середине IX в., в источниках того времени нет никаких упоминаний. При Константине IX, по словам Анны, Константинополь "не испытывал недостатка в просвещении и словесности". Михаила VII Дуку даже образованные люди обвиняли в том, что он совсем забросил государственные дела, проводя время в научных беседах с Пселлом. Сомнения вызывают поэтому слова той же Анны, что Алексей I, воцарившийся через три года после низвержения Михаила VII, едва сумел раздуть "тлеющие уголья" погибавших наук. Если это верно, то лишь по отношению к «наукам» божественным. Отец и мать, сообщает Анна, днем и ночью, вместе изучали писание, а императрица читала сочинения отцов церкви и жития даже за завтраком, не в силах оторваться от книги.

Получить хотя бы начальное образование в Византии (научиться читать, считать, немного писать и разбираться в псалтири) было непросто во все времена. Безграмотность в византийской деревне была преобладающей. Немало неграмотных имелось и в городах, встречались они даже среди сановников и полководцев, вышедших из низов и не обучившихся грамоте в детстве. Сохранились документы, под которыми вместо подписи видного представителя власти стоит крест. Константин VII сообщает, что командующий царским флотом, затем ставший императором, Роман I Лакапин (920–944 гг.) был неграмотен.[3]

Прежние начальные школы, содержавшиеся в эллинистическую эпоху в городах и крупных селениях на общественный счет, давно исчезли. Дети из состоятельных и знатных семей получали начальное образование, как упоминалось, преимущественно дома, у наемных воспитателей. Публичные школы были в основном частными и платными.

Обучение детей при церквах и монастырях осуществлялось клириками и монахами и имело целью подготовку кадров низшего духовенства лишь для собственного учреждения.

Государственных школ было мало. В одной из них, в школе для сирот при орфанотрофии св. Павла, на рубеже XI–XII вв. обучали чтению и счету, а также скорописи и началам логики. Анна пишет, что среди детей-сирот, учившихся в этой школе, было немало иноплеменников. Во время урока дети стояли или сидели вокруг учителя. Ныне же, попутно замечает Анна, нет и того: после смерти Алексея I (1118 г.) досуг будто бы убивают, играя в шашки и прочие «нечестивые» игры, а наукам юношество предпочитает ловлю перепелов.