Как вернувшийся Данте - Николай Иванович Бизин

Как? А поместив свою «волю к жизни» к сути «поэта на мосту» и добавив к их симбиозу – нечто от Первочеловека.

Итак – нечто произошло с ним (с ними); но – для того ему (им) сейчас пришлось вспомнить своё (их) последнее убийство по уму (согласитесь – не всё же ему убивать пошлого поэта-альфонса Крякишева).

Мастерская художника – первого ли, второго ли, или третьего-четвертого-пятого уже по счёту, не всё ли равно?) тоже располагалась на втором этаже, а на первом была грязь, прорвавшаяся из подвала.

Удивительны такие совпадения? Повторю ещё раз (или – я этого ещё не говорил?): когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются.

И не важно, что мастерская того художника – тоже(!) располагалась в полуподвале (как обиталище Емпитафия); и не важно – что год от рождества Христова был ни в коем случае не 2015-й, а скорей всего лет на десять раньше этого помянутого года (или даже поболее, нежели десять).

Внешность реальности (тоже) – совершила видимый кульбит: (на сей раз) имя художника, конечно же, уже было не поэт Емпитафий Крякишев; но – так же и не фараон Рамзес III, да и женат он был (если и был) не на царице Тейе, и сына его звали (а был ли у него вообще сын – не знаю) никак не Пентавер.

Всё равно в Москву из Санкт-Ленинграда предстоит отправляться Пентаверу (совместно с частью души псевдо-Адама и энергией ци Цыбина).

Имело ли это значение теперь?

Нет. Но! Значимо (было) – место, где собирались произойти события, уже начатые мной быть описываемы: убийство очередного художника (нано-бога палитры или даже местного фараона нищей богемы) серийным душегубом Цыбиным.

Значимо (было) – планируемое им (а сейчас – он, воспоминая, опять его «планировал») душегубство; произойти оно должно было иметь место на улице Казанской, совершенно неподалёку от Храма, во дворе жилого дома.

Имело значение – что мастерская художника (подлежащего закланию) располагалась почти что в полуподвале. Что спустившись сначала по лесенке (как и в «Атлантиду») на несколько ступеней, посетитель оказывался перед железной (хотя с атлантидовой ни в какое сравнение не идущей) дверью.

Что за которой дверью располагалась сразу же за порогом обширная (совмещенная с прихожей) кухня; что перед лицом сразу же оказывалась лестница, влекущая сначала к туалету с умывальником (скрытым деревянною дверью), а потом непосредственно к мастерской, в коей «тот» художник (или тот «Рамзес III») и проживал-творил свои полотна.

«III» – не следует ли из цифры, что Рамзес тоже (не единожды и не дважды, а многожды перерождаясь) проживал свои прижизненные перерождения? Имевшие воплощение в описанных чуть выше версификациях видимой реальности.

У меня нет ответа на этот вопрос (я не Рамзес); но – продолжим: мастерская была большой, имела три окна, практически (благодаря подвальности всего помещения) расположенных едва-едва на уровне земли или чуть выше его, и была бы загромождена полотнами, когда бы они не были сейчас собраны вместе и составлены в угол.

В отличие от «Атлантиды» никаких зеркал на стенах здесь не было. Когда Цыбин (напоминаю, было это «словно бы» годы назад – так что это был другой Цыбин) спустился со двора (а подвальная мастерская, напоминаю, располагалась во дворе) к железной двери, он ведать не ведал, что для убийства живого бога потребна сильная магия.

Но! Ведь и для того, чтобы серийный убийца Спиныч вернулся в свой знакомый до слез город целым и невредимым (ис-целенным, собравшим свои прижизненные реинкарнации в кулак) тоже потребовалось некое стороннее вмешательство: одна из внешних величин, что именуется судьбой.

Итак – перерождение Цыбина (сделавшее возможным очистить его ци).

Оставим в стороне все эти глупые убийства. И оставим себе магию этих убийств – тогда, быть может, поймём перерождение Цыбина.

Итак – убийца Цыбин толкнул дверь в мастерскую, и она оказалась не заперта. На первом этаже подвала (напомню: пол представлял из себя засохшие потоки грязи, прорвавшиеся откуда-то «ещё ниже»); со второго этажа доносились звуки богемного загула (художник был известный в городе алкоголик).

Убийца Цыбин посмотрел на грязь под ногами: от порога к лесенке на второй этаж подвала были положены две доски; но (на самом деле) – он ещё и ведать не ведал, что (и как) перенесёт его по-над грязевою бездной.

Он (ещё и ведать не ведал) – в своём будущем, вернувшись из бомжевания по России, вот-вот соберётся сбежать в Москву, чтобы (безнадёжно и во «благо») попробовать убивать там; но – сейчас он пробует убить здесь.

Весь этот обрывок («прошлого будущего» в «настоящем будущем») – (не) мною включен в «настоящее происходящее» лишь затем, что в нем помянуто слово «чело(век)»; ибо – речь об обликах века (скоморошьиъх масках коллективного бессознательного).

Тот же самый Пентавер (по своей персонификации в за-говоре) – не более чем скоморошья маска его матери Тейе, не более; таким образом – когда убитый (мёртвый) фараон произносил приговор своим убийцам, он подвергал наказанию облики тогдашнего (и всегдашнего) века.

Все эти «лики чела», все эти человеческие разнови’дения самое себя (оказывающиеся иллюзией), и для этого их должно остановить посреди клокочущей пустоты перемен.

Итак – Цыбин проник в мастерскую. Но! Оказался на самом первом этаже подвала. Причём – если Крякишева убийца застал с избитой им женщиной, то в этой реальности художник-Рамсес (которому предстояло быть убитым) тоже находился несколько выше Цыбина и гулеванил с друзьями на втором этаже.

А ведь то, что Цыбин не смог подняться (сразу) и присоединиться к пирующим – это не только потому, что хотел остаться безликим в этом собрании босховых персонажей; но – потому ещё, что был словно бы перенесен в годы ок. 1185–1153 гг. до н. э., в настоящее продолженное время жизни живого бога которого собрался – во имя своей благой цели – убить).

Зачем я назвал примерную дату убийства того Рамзеса-отца? Сам не знаю.

Зачем он (нынешний Цыбин) – вспомнить именно то душегубство? Слишком было бы по’шло и про’шло, что именно здесь он (версификатор реальности) должен был на себе ощутить, что есть убийство живого бога; или пусть он сейчас осознает свою прошлую пошлость.

Да, именно