Гримпоу и перстень тамплиера - Рафаэль Абалос

— Круг, который, играя словами, мы замыкаем, проясняя то немногое, что нам известно, и огромное количество того, что для нас тайна, — заключил Гримпоу, и оба рассмеялись, так как никто из них ничего подобного уже давно не проделывал.

Долину Ульпенса покрывали обширные виноградники и поля пшеницы, маленькие деревеньки иногда возникали на фоне этого пейзажа на берегу широкой реки, зигзагами бежавшей между густыми тополиными рощами. По обе стороны вдалеке виднелись гряды холмов, на чьих вершинах возвышались каменные замки, ленивые и сонные часовые долины. Многие сеньоры комарки Ульпенса примут участие в турнире на празднике весны в замках Эльзаса, а некоторые уже отправились в путь к крепости барона де Вокко вместе с дамами, оруженосцами и слугами, а также знаменами, оружием и доспехами. Пожитки Гримпоу и Сальетти были весьма скудными, их кортеж состоял лишь из мула, нагруженного доспехами, штандарта и украшения для лошади с гербом герцога де Эсталья.

Они добрались до пересечения дорог. В центре перекрестка стоял скит без окон и дверей, крохотная часовенка со сводчатым крыльцом, которое поддерживали две круглые колонны. Рядом со скитом виднелся колодец и поилка для лошадей. Старый отшельник, присматривающий за часовней, загорал на каменной скамье, держа в левой руке длинный посох с изогнутым концом: правая его рука притягивала взгляд отсутствием ладони.

Отшельник улыбнулся беззубым ртом, облаченный в ветхую власяницу, подпоясанную столь же ветхим кушаком. Босой, растрепанный, он казался безумным.

— Бегите, бегите прочь, покуда еще возможно спастись от гнева Господня, несчастные дети дьявола, или войдите в святой скит и преклоните колени перед крестом мученика и просите милости Господа и прощения грехов ваших! — вскричал он, стоило Гримпоу и Сальетти спешиться, чтобы напоить лошадей.

Старик поднялся, оперся на посох и продолжил свою пламенную речь, недоверчиво поглядывая на молодых людей.

— Трубы Апокалипсиса снова звучат с небес, а на земле черви извиваются в могилах, прячась от всевидящего света! Вечный огонь готов разгореться в ваших душах! Вы будете пылать в аду! Предатели веры! Рабы похоти! Слуги чревоугодия и алчности! Слушайте предвестие конца! Коса смерти низвергнет ваше высокомерие в грязь, а ваши головы будут безжалостно растоптаны копытами ваших же лошадей! Ни к чему вам будут ваши копья и мечи! Предсказания сбудутся! Я раскаялся, а вы помолитесь со мной! — Он встал на колени и принялся неразборчиво молиться.

Сальетти жалостливо посмотрел на старика и прошептал Гримпоу:

— Притворяется, милостыню добывает.

Прежде Гримпоу доводилось вместе в Дурлибом прикидываться и слепыми, и увечными, чтобы просить подаяния на паперти или на рынке; он знал, что многие плуты и мошенники, с пустыми животами шатающиеся по дорогам и деревням, готовы на любые ухищрения, только бы получить кусочек хлеба. Но во взгляде этого отшельника Гримпоу увидел искреннюю печаль.

— Он говорит все это не нам, — сказал юноша.

Сальетти осмотрелся.

— А кому еще? Здесь больше никого нет, кроме мула и лошадей.

— Он обращается к рыцарям-тамплиерам. Возможно, в своем бреду он перепутал нас с ними.

— И с чего ты это взял? — поинтересовался Сальетти.

— Вспомни слова, которые он произносил.

— Я не понимаю, о чем ты. Все что он говорил, мог сказать любой предвестник конца света.

— В том, что он перечислил, обвиняли тамплиеров, чтобы выставить их еретиками, — пояснил Гримпоу. — Когда он нас увидел, то посоветовал бежать, пока еще возможно избежать преследования, и именно поэтому назвал нас детьми дьявола и говорил о червях, прячущихся от всевидящего света, об адском огне, в котором будут гореть наши души, о том, что мы предатели веры, рабы сладострастия, слуги чревоугодия и алчности, о смерти, которая покончит с нашим высокомерием, и о головах, растоптанных копытами лошадей, так что нам не понадобятся ни копья, ни мечи.

Сальетти озадаченно покачал головой.

— Ты прав, Гримпоу, тамплиеров обвиняли в поклонении дьяволу, в том, что они скрываются, подобно червям, под землей, устраивают свои обряды, прячась от всевидящего Божьего ока. А также в предательстве веры, в грехе сладострастия, в поедании мяса в пост и в накоплении богатств, да таких, что они почувствовали себя богами.

— И их ведь действительно разгромили папа и король Франции, прежде весьма к ним расположенные, — добавил Гримпоу, — так что ни копья, ни мечи не помогли им избежать костра.

Гримпоу слез с коня, оставил Астро пить воду, а сам подошел к старику, продолжавшему стоять на коленях с опущенной головой. Он помог отшельнику подняться, и они вместе пошли к скамье рядом со скитом. От шелковицы на землю падала густая тень, а с ветвей доносился птичий щебет.

— Как вас зовут? — спросил Гримпоу старого отшельника.

— Какая разница! — недовольно буркнул тот.

Гримпоу помог ему сесть на каменную скамью. Тут-то он и заметил у старика под подбородком метку в виде восьмиугольного креста, выжженную раскаленным железом, точно такую же, как на белом плаще и на мече Ринальдо Метца в подземной келье аббатства.

— Вы тамплиер? — без обиняков спросил юноша.

— Едва ли орден еще существует, — ответил старик, устремив взгляд в пустоту.

Усевшись рядом, Гримпоу начал рассматривать его правую руку, точнее, обрубок, заканчивавшийся чуть выше запястья.

— Как вы потеряли руку? — спросил Гримпоу.

— Мне ее отрубили, чтобы я не мог больше держать меч, — ответил старик.

Сальетти подошел к ним и встал так, чтобы заслонить солнце, уже начавшее клониться к западу. Гримпоу взглядом велел ему не вмешиваться.

— Кто? — уточнил Гримпоу.

— Палачи короля Франции, — ответил старик.

— Вас пытали?

Старик утвердительно кивнул.

— У нас не было возможности защищаться. Они ворвались в Тампль на рассвете, как лисы в курятник, всех похватали, отобрали наши бумаги и сокровища. Не осталось ничего, кроме сотен сожженных трупов тех, кто мечтал упокоиться в Святой Земле. — Отшельник предавался воспоминаниям, а Гримпоу молча слушал. — Меня отделили от остальных, кинули в темницу, кишевшую крысами, где я просидел в заключении долгие годы, не видя света, подвергаемый самым страшным пыткам. Они твердили, будто мне известно то, что они хотят знать, и собирались вырвать из меня признание клещами инквизиции.

— Как же вам удалось сбежать?

— Они посчитали, что я настолько спятил, что никто мне не поверит. Инквизитор Бульвар Гостель (я считался его сенешалем, пока был членом ордена Храма) решил проявить снисходительность и позволил мне уйти после того, как я во всем сознался. Я долго бродил по стране, пока не нашел пристанище в этом заброшенном скиту, и здесь я дожидаюсь конца своих дней, зову смерть, ее прихода я жажду так же, как пустыня ждет дождя. Нас оклеветали, наших братьев убили, и все ради того, чтобы вызнать наш секрет.

Сальетти подскочил, будто его ущипнули.

— О каком секрете вы говорите? — спросил он.

— О том, который, по легенде, узнали девять рыцарей в Иерусалиме более двухсот лет назад, еще до того, как был сформирован орден Храма.

Сальетти подмигнул Гримпоу.

— Я так понимаю, вы знали этот секрет, — проговорил Гримпоу.

— Нет, — отрезал старец и замолчал, будто не желая продолжать разговор, причинявший ему видимую боль.

— Вы хотите сказать, не было никакого секрета? — встрял Сальетти.

— Я хочу сказать, что девять рыцарей Храма не открывали никаких секретов, они всего лишь перевезли что-то из Иерусалима в Париж по просьбе тайного общества мудрецов взамен на внушительное количество золота. Их миссия заключалась в том, чтобы уберечь содержимое загадочной кареты от мусульман и доставить во Францию. Они даже не знали, что везут. Никто и никогда не знал.

Сальетти, похоже, разочаровал ответ старика, но все, что тот говорил, подтверждало подозрения Гримпоу по поводу того, что погибший рыцарь был не тамплиером, а преследуемым мудрецом.

— Откуда вы это узнали?

— В парижском Темпле хранились старинные пергаменты, которые это подтверждали: письма, соглашения, чеки. Мне было поручено спрятать их, что я и сделал. А потом меня начали пытать и я рассказал, где укрыл бумаги.

— А в этих пергаментах называлось имя тайного общества мудрецов? — спросил Сальетти.

— Уроборос, — ответил старик, словно перекатывая это слово во рту, как лакомство.

«Да!» — мысленно воскликнул Гримпоу.

Сальетти вытаращил глаза, будто тоже догадавшись, о чем говорит отшельник.

— Вы разумеете змею, кусающую себя за хвост? — спросил Гримпоу.

Старик кивнул.