Под черным знаменем - Сергей Семанов

Видимо, посланец от врангелевцев действительно побывал в Гуляйполе: более осмотрительная политика вран-гелевских белогвардейцев, в противовес Деникину, подобное соглашение предполагала. К тому же многие бывшие «добровольцы» и казаки по собственному опыту могли оценить боевую силу быстрых тачанок и влияние Нестора Махно на местных селян. Так не разумнее ли приобрести в его лице союзника, нежели врага? Ясно и то, что батько и все его присные никак не могли принять союза с Врангелем: «обновленная» белогвардейщина была для трудящихся столь же неприемлема, как и прежняя, «добровольческая», в те накаленные времена оттенки программ плохо различались.

Махно не был авантюристом или кондотьером, каких развелось тогда вокруг множество, он твердо держался родной почвы, отчего и имел здесь верную опору. Связанный духовной близостью с селянством пестрого социально-национального Левобережья и низами тамошнего городского населения, он никак не мог принять посулы белогвардейцев, какими бы заманчивыми они ни казались. Учитывая все это, опять-таки Махно было выгодно публично отмежеваться от «барона Врангеля», а лучший тут выход – всенародно убить посла, потом же похвастаться этим. Ну, дело жестокое и безнравственное, но тут Махно ни первый, ни последний в те времена.

Однако возможность соглашения Махно – Врангель чрезвычайно встревожила третью сильнейшую сторону – советскую. Угроза эта, случись она на деле, могла бы существенно изменить всю расстановку сил на Юге России. В августе 1920-го в центральной, а особенно – украинской советской печати появились сообщения о тайном союзе махновцев с крымскими белогвардейцами. Верили в Москве таким сведениям или нет, неважно: публикации подобного рода бросали тень на популярного батько среди украинского селянства.

В середине сентября, после поражения советской армии под Варшавой, врангелевские войска усилили наступление: 19-го они заняли Александровск, а 22-го – узловую станцию Синельниково, что поблизости от самого Екатеринослава. Махновцы оказались под угрозой прямого удара по своей опорной области, а командование Красной Армии могло ожидать развала всего своего Южного фронта в ближайшее время. Эти обстоятельства и предопределили дальнейший ход дела.

Как сообщал осведомленный Я.Яковлев, 20 сентября в ставку Махно прибыл уполномоченный реввоенсовета Южного фронта В. Иванов (кто он такой, установить не удалось, возможно, тут не имя, а кличка). Есть свидетельство, что сам батько проявлял некоторые колебания относительно союза с красными, а С. Каретников и бывший левый эсер Д. Попов прямо выступили против. Но делать было нечего, деваться некуда, махновцы сочли необходимым подписать соглашение с правительством Советской Украины. Сделали это в Харькове виднейшие атаманы В. Куриленко и Д. Попов (сам батько благоразумно оставался в степи со своими верными хлопцами).

Предусматривались по тому договору амнистия всем махновцам и анархам, находившимся в советских тюрьмах и лагерях, возможность издания газет, участия анархистских групп на выборах в местные Советы. Главное же в военно-политическом смысле состояло в ином – отряд повстанцев включался в состав советских войск, наступавших против Врангеля (это соглашение подписали М. Фрунзе, С. Гусев (Драбкин) и бывший венгерский военнопленный Бела Кун). Особо оговаривалось, что махновцы не должны принимать дезертиров из Красной Армии в свои ряды (охотников-то находилось немало…).

Действительно, в Харькове стала издаваться газета «Голос махновца», вышло несколько номеров, красные части перестали теснить отряды батьковых атаманов, но решающим стало то, что после 15 октября в Северную Таврию выступил сильный отряд Махно. Он находился под командованием старого друга батько Каретника и состоял из конного подразделения во главе с другим его верным сподвижником Марченко, а также пехотно-пулеметной группы на тачанках: всего, как согласно сообщают очевидцы, около 3500 бойцов. То была сильная и хорошо вооруженная по тем временам группа. Махно, естественно, совместно с красными частями не пошел (и не зря; с Куриленко, Каретником и Поповым он больше не увиделся). Сообщили красным: болеет, мол, батько… Любопытно, что Галина Кузьменко полвека спустя кратко, но твердо это мне подтвердила:

– Во время боев у Перекопа Нестор, будучи серьезно ранен, находился в Гуляйполе. (Не был он тогда ранен, но вдова его даже полвека спустя повторяла прежнее.)

И красные, и махновцы понимали, что соглашение их – до поры. Последние с присущей им политической простотой об этом даже заявили вслух. В своей походной газете «Путь к свободе», которая вновь стала выходить, Нестор Махно без обиняков напечатал 13 октября: «Вокруг перемирия создались какие-то недоразумения, неясности, неточности; говорят о том, что, мол, Махно раскаялся в прежних действиях, признал Советскую власть и т. д. Мы всегда были и будем идейными непримиримыми врагами партии коммунистов-большевиков», а потому не следует путать «военный контакт» с «признанием Советской власти», чего не могло быть и не будет». Ясно, что советская военная и политическая разведка быстрехонько доносила это и подобное т. Троцкому, а он и иные только дожидались подходящего часа. Вскоре он настал.

В последних числах октября Красная Армия (вместе с махновским отрядом) выбила врангелевские войска из Северной Таврии. Готовился решающий штурм крымских перешейков. 5 ноября был отдан приказ Фрунзе, согласно которому махновцы должны были наступать в составе 6-й советской армии. Те выполнили приказ и успешно перешли холодный Сиваш, а потом устремились в Крым. Следует признать, что махновцы проявили достаточное воинское умение и боевой дух.

За ними пристально наблюдали, а наблюдатели без труда заметили многочисленные случаи, когда махновские хлопцы пополняли свои седельные сумки или тачанки барахлишком из богатейших крымских дворцов и вилл. Это охотно смаковалось потом в советской печати. Было такое, только красные кавалеристы порой тоже подобным не брезговали, так что как посмотреть. А советское военно-политическое руководство смотрело холодно и просто: представился удобный случай нанести сокрушающий удар по неуловимым отрядам батько. Уже 23 ноября (недели не прошло после занятия Крыма!) Фрунзе отдал приказ включить «все части армии Махно в состав 4-й армии», что означало, по сути, их расформирование; правда, было добавлено, что советское командование «до 26 ноября будет ждать ответа от т. Махно». Из Гуляйполя ответа к указанному сроку не поступило (да и неизвестно, попал ли приказ туда и отсылался ли вообще), а махновские командиры отказались выполнять этот самоубийственный для них приказ.