Личная помощница для мажора (СИ) - Рысь Кира

Я улыбнулся, представив горящие глаза Кати. Я любил её, и меня это спасало от всего, что творилось вокруг.

- О чём ты хочешь поговорить? – спросил меня отец.

Я поднял взгляд, и мне вдруг стало так отвратительно неприятно смотреть на него, что я почти поморщился.

Он придвинул мне чашку с кофе, и я сделал глоток. Обжигающе горячий и горький. То, что надо сейчас.

- О том, что я выхожу из игры.

- Это я уже слышал, - ответил отец зло. - Документы уже начали готовить. Ты останешься без всякой копейки, так и знай.

- Мама тоже выходит, - отозвался я, с огромным усилием сдерживая свою ярость.

Отец коротко посмеялся гулким басом, затем присел на стул и посмотрел на меня.

- А кто ей даст эту возможность? У меня на ней слишком много денег держится. Если она подаст на развод, то будет обязана выплачивать огромную неустойку, у нее таких денег нет. Так что будет при мне. Мне с неё процент хороший капает.

- Не будет капать. Она выходит. Можешь позвонить ей, она подтвердит. Это первое. А второе – никакой неустойки она тебе выплачивать не будет. Это ты ей заплатишь за всё.

Я был на пределе, и отец хорошо это видел. Он умел выводить меня на эмоции, и только мелькнувшая мысль о Кате, вдруг заставила меня проконтролировать свой пыл. Я закрыл глаза на секунду, вдохнул поглубже и сделал ещё два больших глотка кофе.

- С какой стати? – гадко улыбнувшись, спросил отец.

- С такой, что ты спишь с Алисой Соболевой уже много лет.

Лицо у отца вытянулось, он как-то разом побледнел, хотел что-то сказать, но спохватился.

- Кто тебе это сказал?

- Ты знаешь кто. Брат Кати.

- Ты веришь щенку, который что-то тебе наплел про нас с Алисой?

- И которого вы с Соболевым чуть не убили, кинув в яму в лесу.

- Ты не смеешь меня в этом обвинять, - прошипел отец, вскакивая с места.

- В этом нет, а вот в вашей связи с Алисой – да, - сказал я с победной улыбкой. – Там в библиотеке установлена камера, такая же, как и в коридоре. У меня есть кассета и доказательства, мы всё это предъявим, и вы не отмажетесь. Так что, мой совет – в следующий раз получше место осматриваете, в котором собираетесь трахаться.

- Дрянь! – вскакивая с места, заревел отец. Вскакивая, но тут же, тяжело дыша снова плюхаясь на стул. – Как же так?! Я говорил Алисе, что это плохая идея… Черт возьми… Она со своим экстримом… Дура…Перепихнуться в библиотеке после всего…Надо же…

Я выключил диктофон. Этого достаточно. Никакой камеры в библиотеке, конечно же, не было. Это был блеф. Но теперь правда будет на нашей стороне.

Я вышел из-за стола и направился к двери номера, повернувшись к отцу, сказал вместо прощания:

- Можешь начинать готовить документы на развод. И на компенсацию. Теперь тебе не выкрутиться.

Я покинул отель, как можно скорее. Мне не хотелось оставаться здесь ни одной лишней секунды. Я написал маме, затем Кате. Мама ответила почти сразу, Катя чуть позже. Ну, всё. Пора возвращаться. Не показалось ли мне тогда, что у меня слишком легко все вышло? Показалось. Но так оно и было. Просто я ещё не всё знал. Не знал, что уже давно готовил мой отец, не знал, как лгала мне Кристина, не знал, какой ужас нас будет ждать совсем скоро... Особенно мою Катю, мою возлюбленную Катю…

Я приехал под утро. Вернее, даже утром. Москва встретила красно-розовым рассветом. Ощущение радости от того, что я снова скоро буду дома, было непревзойденным. Ощущение радости и ощущение победы. Свет отражался в стеклянных окнах наших высоток, вид, должно быть, из гостиной сейчас невероятный.

Я поднялся на свой этаж, тихонько повернул ключ. Тишина, мягкий рассветный свет, и Катя, которая дома, здесь… Я улыбнулся, увидев её пальто, ботинки. Никогда не чувствовал такого удовольствия от того, что у меня кто-то живет.

Я тихо разделся в прихожей, заглянул в гостиную и улыбнулся. Катя спала, плотно укутанная одеялом, очки её лежали возле руки, на кровати, она едва-едва касалась их пальцами. Заснула, видимо. Так и не решилась лечь спать, не дождавшись моего возвращения, но сморило.

Я осмотрелся. На подоконнике стояла бутылка вина – из неё был выпит не больше, не меньше – один бокал. Он же и стоял рядом. Я прошелся до окна, и с восхищением отметил панораму, расстилающуюся передо мной. В комнате был идеальный порядок, одежда была аккуратно сложена на кресле, все документы прибраны, диски разложены...

Я подошел к Кате, взял очки и переложил их на тумбочку, затем опустился на колени возле дивана. Я наблюдал за тем, как Катя спит, как спокойно дышит, чуть приоткрыв пухлые губки, как прядки её темных волос стелятся по её щекам и спине. Едва ощутимо провел пальцем по её скуле, и она чуть сморщила носик, вздохнула и продолжила спать.

Не буду мешать. Она и так устала. Должно быть, волновалась. Я направился в ванную, и с огромным удовольствием насладился расслабляющим горячим душем. Уже после тихонько прошел в спальню и лег в постель, жалея только о том, что Катя сейчас спит в другой комнате, а не рядом со мной. Мне бы так хотелось её обнять…

Катя стояла у плиты и размешивала сахар в кофе. Она была в моей рубашке. Той самой белой рубашке, которую я дал ей вместо халата. Рубашка была велика, но едва прикрывала бедра. Ворот был расстегнут и распахнут почти до самой груди. Но это было не специально, просто, видимо, торопилась и не придала этому никакого значения. Иссиня-черные волосы были собраны в небрежный хвост, очки в черной оправе съехали на переносицу. Я сошел с ума в один миг. В очередной раз…

Я заметил, что на маленькой тарелке возле раковины, лежал кусок торта со взбитыми сливками, когда Катя повернулась ко мне и улыбнулась.

- С добрым утром! - весело поздоровалась она.

Взбитые сливки на щеке и ещё чуть-чуть – у самого уголка губ. Она даже не представляет, как притягательно выглядит.

- С добрым, - шепнул я, улыбаясь и подходя к ней вплотную со спины.

Она обернулась, уперев ладони в столешницу кухни. Щеки её зарозовели, в голубых глазах заиграли искорки.

Я подхватил её за подбородок, наклонился и поцеловал. Она вся задрожала. Прямо вот так, в моих руках, словно бы перышко. Её губы были такими мягкими, сладкими от торта. И я почувствовал, что сейчас взорвусь. Подхватив её за бедра, я приподнял и усадил на столешницу.

Теперь, чуть прикусив губу, она смотрела на меня чуть-чуть сверху.

- А когда-то мы договаривались про один несуществующий раз.. О котором никто и никогда не узнает, Маковецкий... Он же, вроде, уже был…

Она улыбалась.

- А теперь давай договоримся, что всех этих «раз» будет просто бесконечное число, - прошептал я, впиваясь в неё коротким поцелуем.

- Что же ты делаешь, Маковецкий? – впуская пальцы в мои волосы, шептала она, прижимаясь своим лбом к моему. - Что же ты со мной делаешь?...

Я провел губами по её шее. Прикрыв глаза, она всхлипнула, затем обхватила меня ногами, и я аккуратно стащил её на пол кухни. Её стон потонул в моем поцелуе...

Мы куда-то летели, куда-то так далеко, так нежно, так страстно...

И я понимал, что больше никого на свете, кроме нее, для меня теперь не существовало...

Я лежала на животе на ворсистом ковре, качая ногами и с усердием делая из своего конспекта короткие выдержки в блокноте. Это был конспект лекции, которую вчера вечером прочитал мне Маковецкий. А что, удобно – жить у аспиранта, который помогает готовиться к итоговым экзаменам и завершать дипломную работу. Не буду упоминать, чем после этой лекции занимались, но в любом случае, к диплому это никакого отношения не имеет.

Прошла уже неделя с тех пор, как мы прилетели из Куршевеля. Домой я заезжала лишь один разок – полить цветы и забрать кое-что из своих вещей. Родители написали, что Сережка полным ходом идёт на поправку, и скорее всего уже через неделю они вернутся.