Взлет и Падение Короля-Дракона - Линн Абби

Он действовал очень тщательно, потому что эти темплары принадлежали Инеенек, так что она легко могла внедриться внутрь одного из них. Он сам так делал, как с мужчинами, так и с женщинами, когда посылал их на войну.

С Нибенаем между их владениями Урик и Галг — Король-Лев и Оба — редко сражались друг с другом. Пока Борс был жив, Доблестные Воины Раджаата воевали только с ближайшими соседями, а с другими заключали договоры о мире, в основном вынужденные. До последнего момента Галг и Нибенай были врагами и только врагами, до последнего момента…

Хаману погрузил свой мысленный щуп глубоко в землю, чтобы определить место боя. Холод сковал его сердце. Битва произошла далеко от любой дороги, еще дальше от любой фермы или оазиса, глубоко внутри разоренных, пустых пограничных земель, которые являлись предметом спором между Уриком и Нибенаем по меньшей мере тринадцать сотен лет.

Хаману не сомневался, что Галлард знал, куда Иненек послала своих темпларов, но он очень сомневался, что его старый друг-враг знает, что она вступила в заговор с Раджаатом. В другие времена контакт с Принесшим-Войну был единственным преступлением, за которое Доблестные Воины единогласно осуждали и наказывали.

Да, но времена изменились. Все изменилось — за исключением Хаману, Льва из Урика. Пока Хаману думал о драконах и Доблестных Воинах, последний из темпларов Галга тяжело вздохнул в послений раз и перешел от жизни к вечному сну.

Король Урика тяжелым шагом подошел к временному лазарету, где хозяйничали двое его сержанта-хирурга. После битвы он предоставлял неограниченную магию целителям военного бюро для излечения раненых, и ожидал от них, что они сделают все, что возможно.

Тем не менее, не имея прямого доступа к магии, сержанты-хирурги были не слишком умелы в своем деле. Темплары стонали и визжали, пока хирурги обрабатывали их раны. После их лечения оставались огромные отвратительные шрамы, вроде того, который пересекал когда-то симпатичное лицо Павека.

Хаману использовал полный потенциал Невидимого мира, когда решил подлечить своих темпларов. Как восстановитель жизни и здоровья, он был более, чем компетентен, но даже его гибкое сознание не могло исполнить то, что надо для всех сразу. Он решил не выбирать немногих счастливчиков. И еще он решил сохранить свое сострадание темпларам, верой и правдой служивших ему, в тайне, и он мысленно оправдал свой выбор мыслью, что для самих смертных будет лучше, если они не будут опираться и ждать его милодсердия.

Бледный, истекающий холодным потом, Калфен ожидал его в точности там, где Хаману оставил его.

— Рассказывай, — скомандовал Лев, закидывая Невидимые псионические нити в сознание юноши.

Волшебство Хаману удерживало Калфена на ногах. Собственная воля эльфа только формировала слова и мысли, которые король собирал с поверхности его сознания.

Несчастье началось прошлой ночью, совершенно невинно, когда горстка беженцев подошла к лагерю темпларов. Они выглядели не такими истощенными, как обычные беженцы, и в их карманах было достаточно металла, чтобы купить себе ночную защиту у огня темпларов.

— С ними были дети, — объяснил Калфен.

Несмотря на то, что каждый эльф из племени был сильно привязан к своему роду и родственникам, по отношению к своим потомкам эльфы были совершенно не сентиментальны. Они могли оставить в пустыне любого, если было надо вставать и идти. С другой стороны племена, на попечении у которых были дети, были более преуспевающими и меньше боялись за свое будущее. Мысли Калфена были горькими от стыда. Он поддался взятке металлическими монетами, уступил женским чарам и предрассудкам своей собственной расы.

Хаману еще усилил его стыд, тысячи острых иголок пронзили сознание Калфена изнутри. Юноша не мог даже вздохнуть.

— Я умираю, — прошептал он.

Доверие и предрассудки — это еще одна двусторонняя монеты. Когда Лев из Урика доверяет своим смертным темпларам, он получает взамен их предрассудки. Калфен был не первым Урикитом, который купился на хитрость Обы из Галга. Заклинание Хаману сохранило юношу живым, и даже стоящим на ногах.

— Рассказывай, — потребовал он. — Что было дальше? Говори!

Увы, остальное было просто и предсказуемо: один из мнимых беженцев незаметно подлил что-то в вино. Неподверженные действию своих ядов, беженцы растворились в ночи, оставив темпларов умирать на восходе солнца. Но командир выпил меньше, чем Калфен и остальные. Он заметил говорящую без слов пыль на востоке и протрубил тревогу. А потом пинал, ругаясь, каждого в бок, пока все не встали. К тому времени, когда Калфен встал на ноги, звук сандалей, хлопающих по земле пустыни, был повсюду.

Больше сказать или узнать было нечего. Хаману освободил Калфена. Эльф падал на землю постепенно: сначала на колени, потом на локти, и наконец на лицо. С опозданием он прижал свои ладони с длинными пальцами к ушам и волосам, как если бы плоть смертного могла защитить его от вопросов Хаману. Его вырвало, и даже хуже, но он остался в живых. Огонь Льва испытывал его, и сумев не умереть, он был осужден на жизнь.

Мысли Хаману уже были далеко от эльфа. Быстрым шагом он ходил по остаткам лагеря, в поисках остальных частей головоломки, которую Иненек оставила для него. Ее план не удался, все у нее пошло наперекосяк: он появился слишком рано, пытаясь спасти своих темпларов, и ее ловушка сработала не в том порядке. Но она хотела , чтобы он появился — иначе зачем она залезла в сознание его офицера или приготовила вихрь, который ждал его в Серости?

То есть ключом был командир темпларов, его собственный офицер. Иненек хотела, чтобы темплар использовал свой медальон и призвал его в этот отдаленный уголок пустыни, хотя и не для боя. Отравленное вино и колебания в нижнем мире, все это было предназначено для того, чтобы держать его подальше, пока убивают его темпларов… Пока все, кроме одного единственного темплара не были бы перебиты…

Не считает ли Оба из Глага темпларов Урика идиотами? Ни один темплар военного бюро не согласится быть единственным выжившим, памятником чудовищной глупости. И он безусловно не вызовет своего бессмертного короля только для того, чтобы тот полюбовался на паническое бегство и разгром своей когорты. У командира должны была быть причина получше.

— Смирно! — голос Хаману загрохотал над полем боя.

Сержанты-хирурги продолжали свою работу, но темплары, которые собирали оружие, доспехи и вообще все ценное с трупов как друзей, так и врагов, встали, вытянув руки вдоль боков. Голова Хаману пульсировала — как она пульсировала все время, с тех пор как он вышел из нижнего мира. Боль была, можно сказать, совсем незначительная, по сравнению с той воистину смертной болью, на которую он привык не обращать внимания, и совершенно не удивительная, учитывая сколько волшебных сил было потрачено в этом негостеприимном месте.