Пекарня с сюрпризом для попаданки - Хелен Гуда

— Он поднялся на костыли? — я с беспокойством посмотрела на собеседника. — Но ему же очень рано.

— Да, сегодня был уже на костылях, — подтвердил мужчина, а мое беспокойство возросло. Как бы он не навредил себе и не травмировал свою ногу излишней нагрузкой. — Я велел отправить его домой на повозке и проследить, чтобы он не напрягался. Наша агент приставлена к нему на сегодня в качестве помощницы на пекарне.

— Ваша агент? — я озадаченно посмотрела на инквизитора. — Уж не та самая, к которой вы ездили узнавать про выжившего мальчика?

— Та самая, — и Винченцо усмехнулся. — Вы слишком проницательны и запоминаете то, что лучше бы забывать сразу же, как услышали, — сделал мне замечание мужчина.

— А что с Урсулой и ее сыновьями? И кто был тот мужчина? — я вспомнила ужасную картину развороченного тела, и мне чуть плохо не стало.

— Расскажу вам все позже. Одно скажу: они все живы, правда, не совсем целы. И ждут, пока я решу более важные дела, — ответил инквизитор.

— А что за более важные дела у вас сейчас? — я сперва не поняла, что же может быть важнее, чем поимка маньячки, которая орудовала в городке на протяжении многих лет.

— Поиски вас и вашей сестры, — и меня одарили такой нежной улыбкой, что по спине пробежали мурашки, а сердце превратилось в желе. Я накинула на голову капюшон и спрятала под ним свое лицо, так как щеки и уши горели огнем от смущения, а еще от такой приятной надежды. Чего уж греха таить, Винченцо тоже мне очень нравился. И его внимание ко мне только распаляло мою к нему симпатию.

Мы въехали в городок, и проходящие люди с любопытством смотрели на нас. Они шептались. Детвора, завидев нашу процессию, убегала куда-то и возвращалась с родителями, которые становились небольшими группками и тоже шушукались. Думаю, наше триумфальное возвращение будет обсуждать весь городок.

Всю дорогу до пекарни нас сопровождала толпа. Я чувствовала себя максимально неуютно. Ну а как еще можно ощущать себя, осознавая, что люди, идущие в нескольких шагах позади, обсуждают тебя, разбирая по косточкам.

Отец был рад невероятно. Когда он на костылях выбрался из пекарни, то я, не помня себя, бросилась к нему. Благо, что к этому времени успела слезть с лошади.

— Батюшка! — я обняла мужчину. Я помнила, что это по факту это не мой настоящий отец. Но за то, что он так переживал, беспокоился, я прониклась к нему искренними чувствами. Он не побоялся идти и требовать, чтобы инквизитор отпустил меня, полагая, что я в застенках инквизиции. Настоящий отец. И совсем неудивительно, что мать Сабрины и Дианы отказалась от жизни агента инквизиции и захотела спокойного семейного счастья. Просто мужчина слишком мягкий и потому пошел на поводу у Урсулы, когда матери девочек не стало. — Зачем же ты встал?

— Девочки мои! — папаша Джузеппе расплакался, прижимая меня к себе и опираясь всем весом, Сабрина прижалась к нам, обнимая и тоже плача. Так в обнимку мы и зашли обратно в пекарню. Люди инквизитора разогнали зевак и сами исчезли. Уверена, они где-то притаились и просто следили за порядком, чтобы любопытствующие не собирались в группки и не докучали нам.

В пекарне был порядок, что удивительно, так как отец явно в одиночку не смог бы это все поддерживать. Хлеба черствого на полках не было, и даже два свежих пирога были на витрине. Из кухни вышла Брунхильда Петеголла, младшая из сестер. Я непонимающе посмотрела на отца и вопросительно перевела взгляд на инквизитора. Тот в ответ лишь кивнул. Неужто одна из сестер-сплетниц и была агентом инквизиции?

— Потом, все потом, — шепнул снова мужчина. Ох, боюсь, у меня скопится слишком много вопросов, которые я задам, когда наступит это самое “потом”.

— Батюшка, нам надо привести себя в порядок, — честно, очень хотелось залезть в ванну и отмокать там пару часов. Но здесь не было такой роскоши и хотелось хотя бы просто помыться по-человечески.

— Да, конечно, доченька, — мужчина посмотрел на младшую сестру Петеголла. — Хильдочка, ты поможешь девочкам?

— Да, конечно, — и женщина так по-доброму нам улыбнулась, что я снова покосилась на Винченцо, а тот лишь развел руками.

Мы поднялись с Сабриной наверх, а Брунхильда в мановение ока натаскала воды в довольно большую ванну, которую вытащила из кладовки. Я с забинтованными руками была ей не помощник. Руки не болели, но было странное ощущение под повязками. Очень хотела посмотреть, как они, но одновременно было и страшно. Я помнила, что кожа на некоторых особенно поврежденных участках висела лоскутами. Если я и смогу в дальнейшем пользоваться руками, как и прежде, то явно они останутся изуродованными.

Ко мне подсела Сабрина.

— Как твои руки? — девочка уже к этому времени приготовила сменную одежду и мне, и себе. Брунхильда оказалась очень заботливой и вызвалась помочь мне, но я отказалась. Как-то неловко было принимать помощь совершенно посторонней женщины, поэтому я согласилась на помощь Сабрины. Брунхильда ушла, а сестра предложила помочь мне раздеться. Вообще-то, по-хорошему, сперва нужно было вымыть ребенка, но в связи с тем, что я была в более беспомощном состоянии, то омовение начали с меня. Девочка осторожно сняла с меня повязки, и я удивленно посмотрела на мои руки. Раны покрылись корочкой, а на местах, где старуха прикладывала лоскуты кожи, там они прижились и уже начали образовываться рубцы, что свидетельствовало о заживлении. Сабрина осторожно убрала пропитанные непонятной мазью повязки и осторожно промокнула мои руки. Было видно, как ребенку не по себе от вида моих рук, и я хотела их спрятать подальше, но она не дала. Она закрыла глаза и, положив мои руки себе на колени, накрыла их своими ладонями. Я, если честно, не понимала, что она делает, но не мешала. Между руками Сабрины и моими образовался какой-то неясный свет, который щекотал кожу рук. Я пораженно смотрела на то, что делала Сабрина.

Когда свечение прекратилось, сестра открыла