Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната

Знала бы она, что я даже английский по школьной программе не освоила, где уж было изучить самостоятельно итальянский…

– Осталась минута, – напомнил Слободан. – Последний вопрос. Номер девять, прошу вас.

– Последний вопрос, – шепнула мне Ягушевская, прикрыв микрофон рукой. – Всё хорошо, ты умница.

– Разрешите обратиться к госпоже Красновой, – в зале поднялся щуплый остроносый мужчина.

Я вдруг узнала его – он был на соревновании нашего института и «ПриМы», и закричал «это невероятно!» во время моего выступления. Потом он же задавал вопросы ректору… Какие-то неприятные вопросы…

– Госпожа Краснова, – вперил в меня колючие водянистые глазки остроносый. – Вы говорите, что не желаете покидать страну, а в частности – менять место обучения, потому что вас всё устраивает, у вас друзья и так далее. Но разве истинная причина, что вы выбрали этот институт, не в вашем романе с господином Невмертичем? Скандал в прошлом году…

У остроносого господина вырвали микрофон быстрее, чем он закончил фразу, и быстрее, чем я успела осознать, что, вообще, было сказано.

В следующую минуту упирающегося гостя потащили под ручки. Он что-то выкрикивал, пытаясь сопротивляться, но его выпроводили и закрыли двери. Только тут до меня дошел смысл происходящего, и я медленно и мучительно покраснела, боялась пошевелиться и поднять глаза. Мне казалось, все смотрят на меня, и все уже знают мою тайну…

– Дамы и господа, – произнес Слободан громко и грозно, – попрошу всех соблюдать нормы приличия. Мы здесь для того, чтобы представить вам нашу ученицу. Мы не намерены выслушивать необоснованные оскорбления. Конференция закончена. Благодарю всех.

В зале зашумели, кто-то требовал еще тридцать секунд на вопрос, но Ягушевская подняла руку, призывая всех замолчать.

– Вопросов больше не будет, – сказала она в абсолютной тишине. – Но мы обещали показательное выступление жар-птицы, поэтому прошу внимания. Сейчас Василиса создаст для вас маленькое чудо.

Поехали, теперь надо показать иллюзию, сильно не напрягаясь.

Именно так выразилась Ягушевская, когда инструктировала меня перед встречей с представителями Западного ковена. Не напрягаться…

Я вышла из-за стола, встала на краю сцены и вообразила самое легкое – яблоневый сад. Он всегда удавался мне легко, стоило лишь подумать о Коше Невмертиче…

Вот и сейчас я почти сразу почувствовала аромат цветущих яблонь и дуновение свежего, утреннего ветра.

– Вы видите то, что вижу я? – спросила дама-итальянка, заворожено глядя на яблоневый сад, появившийся на сцене.

– Мы все видим то, что создает своим воображением жар-птица, – прокомментировала Барбара Збыславовна. – Весна, цветущие деревья, утро… Слышно, как поют птицы, на траве – роса, и ветер срывает яблоневые лепестки.

Будто в подтверждение ее слов, ветерок забросил несколько бело-розовых лепестков в зал, и гости принялись торопливо их ловить. Наверное, каждому хотелось убедиться, что лепестки – совсем как настоящие, их можно ощутить ладонью, понюхать и даже попробовать на вкус.

Я перехватила одобрительный взгляд Ягушевской, и осталась очень собой довольна. Пусть этот противный остроносый тощак вынюхивает про меня и Коша Невмертича дальше. Никого не касается, что происходит между нами…

Дверь в зал открылась медленно, словно нехотя, но никто не вошел – по крайней мере, так мне показалось сначала.

А потом я заметила черное пятно на красной ковровой дорожке. Это пятно ползло, странно дергаясь и двигаясь рывками. Потом из пятна высунулась черная птичья голова с красным клювом…

Лебедь! Чёрный лебедь!.. Но откуда он? Я ведь не создавала иллюзию лебединого озера…

Удивительно нелепый, неуклюжий, черный лебедь ковылял от входа к сцене, вытягивая коротковатую шею и почти прижимая голову к полу. Птица разевала клюв, но это не походило на беззвучный смех, как в моём сне в кабинете Ягушевской. Лебедь вдруг тяжело завалился на бок, загребая крылом, дёрнулась ещё пару раз, и из клюва хлынула чёрная кровь, пятная ковровую дорожку.

Я замерла, с ужасом глядя на издыхающую птицу, попятилась и невольно вскрикнула, но не услышала своего крика. Зато созданная мною иллюзия колыхнулась, и визгливо дёрнулись птичьи голоса – будто диджей крутанул пластинку.

Ягушевская оказалась рядом со мной и приобняла за плечи.

– Всё хорошо, – услышала я её спокойный голос, – всё хорошо, убирай иллюзию постепенно. Дамы и господа, встреча окончена! – сказала она громко, уводя меня со сцены. – Всего доброго!

– Там птица… – забормотала я, цепляясь за Ягушевскую и не позволяя себя увести. – Там умирающий лебедь…

– Василиса, – Барбара Збыславовна остановилась и легонько встряхнула меня за плечи. – Какой умирающий лебедь?

Я указала на ковровую дорожку, и Ягушевская посмотрела в ту сторону.

– Ничего не понимаю, – сказала она. – Какой лебедь?

На дорожке и правда никого и ничего не было. Даже пятен крови. Мне почудилось?.. Я перехватила хитрый и пристальный взгляд блондинистой дамы, и уже сама удрала за кулисы.

– Расскажите же толком, что произошло! – начала сердиться Ягушевская.

К нам подошел Слободан и присел передо мной на корточки, заглядывая в лицо.

– Эй, Краснова, – позвал он. – Что за неполадки с иллюзией в самом конце? На вас это не похоже.

Сбиваясь и глотая слова, я рассказала им про чёрную птицу, и преподаватели выслушали меня внимательно и серьезно.

– И вы испугались? – спросила Ягушевская.

– Да, – ответила я озадаченно. Странно, почему я так испугалась какой-то птицы? Подумаешь, птица… Пусть и издыхающая…

– Опять чёрный лебедь? – удивился Слободан. – Если не ошибаюсь, вы видели его у меня на уроке?

– Наверное, – промямлила я, понимая, как глупо выглядела, и как глупо было бояться какой-то там иллюзии.

– Я всё проверю, – сказала Ягушевская. – Возможно, имело место вмешательство в иллюзию. А возможно… вы опять кого-нибудь притянули в свои мечты.

– Никого я не притягивала, – краснея возмутилась я. – Но там правда был лебедь. Чёрный.

– Я сам проверю, – сказал Слободан Будимирович и умчался, как на крыльях.

– Не ходите сегодня на занятия, Краснова, – Ягушевская поправила подвески на моём кокошнике и подтолкнула меня к выходу со сцены. – Отдохните. Вам нужен отдых.

Сделав два шага, я оглянулась и спросила:

– А чем занят Кош Невмертич, что не пришел на пресс-конференцию?

Ягушевская смерила меня задумчивым взглядом и ответила, вздохнув:

– По-моему, вам надо поменьше думать о Коше Невмертиче. И побольше – об учебе. Идите уже.

– Иду, – ответила я с раздражением. Вот зачем она тоже заговорила о ректоре с намёками? Кому какое дело, вообще?!

Уже подходя к своей комнате, в корпусе общежития, я вспомнила черного лебедя и сообразила, что меня так испугало. Глаза. Птица смотрела на меня вполне осмысленно, по-человечески. Со злобой и ненавистью.

14

Незнакомый парень – кудрявый и симпатичный, плюхнулся на стул рядом со мной. Он начал доставать из рюкзака учебники и тетради, а я удивленно уставилась на него – кто это решил занять Борькино место?

– Привет! – сказал парень. – Говорят, ты вчера на конференции перед Западным ковеном выступала?

– Борька! – ахнула я, наконец-то узнав его. – Что это с тобой случилось? А где очки?!

– Поменял на линзы, – ответил он и весело пожал плечами.

Пока я ошалело смотрела на него, мимо проходила Зайцева – белобрысенькая, маленькая, и остановилась, хихикнув.

– Боря! Тебе идет! – похвалила она.

Анчуткин кивнул ей, и этот довольный, ленивый кивок поразил меня ещё больше. Так мог кивать… Царёв! В ответ на восхищение Машки Колокольчиковой!.. Но никак не ботаник-Борька!

– Так что с конференцией? – напомнил он.

– Вообще ничего интересного, – ответила я, думая о странности его преображения. Анчуткину в очках я сразу выложила бы о лебеде, но сейчас не смогла рассказать об этом. Что-то останавливало. – А с тобой что случилось? С чего вдруг линзы?