Веление сердец - Лаура Торн

«Моя любовь к тебе погасла, как свеча на ветру, было ошибкой с моей стороны поехать с тобой в Лондон… бросив глубоко уважаемого и от всего сердца любимого сэра Болдуина Гумберта. Я возвращаюсь с ним домой. Рядом с ним я буду жить как честная уважаемая женщина.

Великодушие сэра Болдуина не знает границ…»

Он перечитал несколько раз, как будто не мог поверить ни своим глазам, ни своему разуму, но слова оставались теми же самыми. Черным по белому стояли они на бумаге.

Какое-то время Кассиан оставался без движения и смотрел на буквы, как будто мог распознать в них какой-то обман или получить ответ на вопросы, которые, подобно надоедливым мухам, жужжали у него в голове.

– Катрин, – прошептал он, и отчаяние, темное, как ночь, охватило его. – Катрин, что случилось? Что произошло с тобой?

Позже он не мог сказать, сколько часов он бесцельно бродил по пустынным переулкам, невидящим взглядом скользя по белым крестам на каждом втором доме. Наконец он остановился перед маленьким домиком, в котором еще так недавно обитало его счастье. Стало ли ему легче, когда он увидел, что этот дом пощадила чума?

Да, да, да, от всего сердца да. Какой бы демон ни вошел в Катрин, самое главное, что она осталась жива. Отсутствие креста на двери вселило в него надежду.

Он постучал, затем нажал на дверь и вошел. Сначала темнота ослепила его, затем он разглядел толстую хозяйку с тяжелыми обвисшими грудями, ковылявшую навстречу ему. Женщина, казалось, состарилась на несколько лет с тех пор, как он ее не видел, хотя прошло не больше шести недель.

– Вы пришли, чтобы заплатить за квартиру? – спросила она, но голос ее не звучал злобно.

– Где моя жена? Вы ее видели? – спросил Кассиан, сделав вид, что не слышал ее вопроса.

– Гм, – старуха вытерла нос рукой. – Ее здесь больше нет. Она уехала отсюда в великолепном экипаже, с ней был мужчина. Я сразу заметила, что эта женщина не для вас. Она слишком утонченная особа для жизни здесь. Вам надо радоваться, что вы от нее отделались, и с оплатой за комнату вы можете не торопиться: наверняка, скоро ваши дела улучшатся.

Она почесала подбородок и внимательно осмотрела Кассиана сверху донизу, затем, казалось, приняла решение.

– Гм, – повторила она. – Вы исхудали, но только подождите, пока чума покинет город, потом мужчины с вашей статью и вашего возраста будут нарасхват, ваше счастье не замедлит, если вы удачно пристроитесь. Гм, гм, приходите сегодня к нам на ужин, вы приглашены, мои дочери, наверняка, будут рады. Они всегда о вас хорошо говорили, и они привыкли к тяжелой работе.

Кассиан с легким отвращением вспомнил об обеих дочерях старухи. У одной женщины двадцати с небольшим не было во рту ни одного зуба, зато фигурой она напоминала военный корабль, другая, несколько моложе, была худая, как палка, и ее искривленные губы никогда не посещала улыбка.

– Сейчас мне нужно пойти наверх, – неопределенно ответил Кассиан. – Я должен срочно вымыться и постирать себе одежду, позже мы еще увидимся.

– Я пошлю к вам одну из моих дочерей с ведром горячей воды.

– Спасибо, – пробормотал Кассиан, затем прошмыгнул по узкой деревянной лестнице на второй этаж.

Перед дверью комнаты он мгновение помедлил, затем решительно ее распахнул, а войдя, он прислонился к стене, закрыл глаза и полностью предался своему горю.

В комнате еще витал запах Катрин. Ему казалось, что здесь еще находится ее дух. Он медленно открыл глаза и обвел взглядом комнату. На шатком столе все еще стояли цветы в кувшине, головки их повисли, и лепесточки облетели. На постели все еще можно было увидеть вмятину от его тела. Кусочек сала, облепленного мухами, лежал на крошечной тарелочке.

«Цветы поставила Катрин, – подумал Кассиан, – от сала она отрезала небольшой кусочек и дала его мне с куском хлеба. Она взбила подушку, и вот там еще стоят остатки ее бальзама из календулы».

Все в этой крошечной комнате напоминало о былом присутствии Катрин. Его сердце болезненно сжалось. Он боролся со слезами, затем с силой оторвался от стены так, что даже зашатался, рванул дверь, выскочил из комнаты и побежал вниз по лестнице, не глядя на дочь хозяйки, которая, задыхаясь, с ведром шла по коридору.

Он бежал по переулкам так, как будто за ним гнались все чудовища ада, но бежал он не от них, а от воспоминаний о счастливых, полных надежды часах и днях, которые он провел с Катрин.

Он все еще не мог поверить в то, что она ушла с его заклятым врагом сэром Болдуином, но постепенно он начал ее понимать. Какую жизнь он мог ей предложить: тяжелую работу, мало еды, никаких платьев, никаких удовольствий и вдобавок еще чума в городе. Разве это было непонятно, что Катрин использовала первую попавшуюся возможность, чтобы избавиться от такой нужды.

Нет, все-таки он не мог понять, ведь они принадлежали друг другу, они не могли существовать друг без друга. Она предала все, что было для нее раньше так важно. Любовь должна быть сильнее смерти, должна быть самой главной и важной на свете, самой жизнью. Катрин хорошо понимала значение этих слов, но она пренебрегла любовью, пренебрегла им.

– Если бы только ты дала нам еще один шанс, – прошептал Кассиан как бы для себя самого. – Вероятно, мне бы удалось, нет, нам вместе удалось бы вести свою собственную, пусть скромную, но честную жизнь, но у тебя не хватило сил, терпения, веры, ты бросила меня, Катрин Журдан, в минуту, когда ты была мне нужнее всего. Ты бросила меня, когда мне было чрезвычайно плохо, ты предала меня и мои чувства к тебе. Я презираю тебя, но я все еще тебя люблю. Я должен убить любовь в моем сердце, даже если мне это будет стоить жизни.

Кассиан произнес эту длинную речь для самого себя, но когда он наконец выговорил все слова, которые разрывали его изнутри, он почувствовал себя лучше, по крайней мере, немножко лучше, но разочарование и отчаяние, ощущение покинутости глубоко проникли в его сердце. Он стоял в одном из переулков, посреди большого города, у него не было ни одного пенни в кармане, он был грязным, голодным и замерзшим, и он не знал, куда ему сейчас идти. Внезапно он спросил себя: стоит ли ему вообще жить, передвигать ногами, стоит ли ему дышать, его жизнь подошла к концу, жизнь без Катрин не была больше жизнью.

– Лучше бы я умер, – пробормотал он сам себе. – Зачем только меня пощадила чума.

Он упал от истощения и безнадежности на колени, сложил руки перед грудью, устремил взгляд в небо и спросил так громко, как он только мог:

– Господи, Господи, зачем ты меня покинул, зачем ты позволяешь умирать счастливым людям, которые привязаны к жизни, а меня ты, проклиная, заставляешь жить дальше, хотя для меня больше не остается никакого смысла жить на земле?