Охота на монстра - Виталий Романов

Зябко передернув плечами, майор Галактической Безопасности ступил в полутемный коридор. Слава богу, стены у него оказались неподвижными и никакой слизи на них не обнаружилось…

- Вы из полиции? - неприязненно, скорее, даже с ненавистью предположил врач, бросив на Клауса Фертихогеля такой взгляд, от которого офицер ГСБ должен был вспыхнуть, будто рождественская свеча. - Подите к черту, я не стану с вами разговаривать! И к Юргену Шлиману не пущу!

- Почему вы решили, будто я из полиции? - майор Галактической Безопасности невольно усмехнулся.

Он не понимал, чем вызвана такая реакция начальника медлаборатории.

- На лбу написано! - резко, с вызовом ответил Герхард Липински. - И не смотрите на меня так! Можете проваливать!

Майор Фертихогель грустно вздохнул. Он-то надеялся на понимание со стороны лечащего врача, на то, что получится выведать дополнительные подробности от Липински. Без давления и угроз.

- И все-таки я бы хотел узнать, чем вызвана такая неприязнь к федеральной полиции? - вкрадчиво спросил офицер ГалаБезопасности.

Он хотел дать врачу последний шанс.

Герхард Липински будто что-то почувствовал. Нервно вскочил со стула, засунул руки в карманы, пробежал по кабинету взад-вперед.

- Четыре года назад я уже сделал глупую ошибку! - с горечью воскликнул он. Видимо, эхо прошлых событий еще жило внутри. - Пустил к Юргену Шлиману вашего коллегу, некоего Сантоса Ортегу! Так вот, этот недоношенный идиот показал моему пациенту фотографии с «Медузы»! Вы представляете?! Мы три года вытаскивали Шлимана из комы! На первой стадии приборы не фиксировали вообще никакой электрической активности в коре головного мозга! Понимаете?! Нет, вам не понять, вам - не понять… Куда там… Это был уникальный случай, у моего пациента будто начисто стерли мозг…

- Стерли? - невольно перебил Фертихогель. Он очень хотел прояснить для себя этот момент. - Сознательно?!

- Не знаю! - с раздражением отмахнулся врач. - Такая предыстория событий меня не интересовала! Факт в том, что пациент Шлиман поступил в мою лабораторию в состоянии комы, клинической смерти. За три года мы вытащили его из небытия, вернули к жизни! И что?! Этот недоразвитый идиот, ваш коллега, напросился на разговор. Пустите, мол, это важно для следствия. Причем я объяснял придурку: не следует перегружать мозг Шлимана!

Больной только-только начал восстанавливаться после тяжелейшей болезни. А дегенерат Ортега взял да и показал фото с «Медузы»! В том числе с центрального поста, где погибла любимая девушка Юргена! Как вы думаете, какой мог из этого получиться результат?!

- Какой? - поинтересовался Фертихогель.

Он готов был говорить с врачом о чем угодно, лишь бы это касалось «Медузы»: секретной лаборатории физики, страшной катастрофы и самого Юргена Шлимана.

- Какой!!! - Липински будто стал выше ростом, навис над сидевшим на стуле офицером ГСБ. - Три года мы восстанавливали мозг пациента, можно сказать, по крупицам собирали его сознание! И вот появился Сантос Ортега - убогий недоносок - и отправил Шлимана в глубочайшую нервную депрессию, с нарушением логических и эмоциональных связей! Вот какой результат! А потому, господин Фертихогель, даже не надейтесь, что я вновь позволю говорить с Юргеном! И сам больше не скажу ни слова! Довольно того, что ваш коллега лишил меня всего! Славы! Заслуженной научной награды! Званий! Уважения коллег!

Клаус Фертихогель невесело усмехнулся, помассировал большим и указательным пальцами левой руки переносицу, покачал головой.

Оказывается, «праведный» гнев медика был вызван не тем, что у Шлимана поехала крыша, нет. Липински искренне негодовал оттого, что лишился премий и места в Храме Славы. По сути, ему не было никакого дела до Юргена Шлимана, и бесился он лишь потому, что некий недоносок испортил «действующую модель» научного открытия.

В общем, получалось так, что Герхард Липински ничем не отличался от того, кого люто ненавидел, - от Сантоса Ортеги. Врача волновали свои проблемы, следователя - свои. Для обоих Юрген Шлиман был лишь инструментом достижения цели, не более.

Впрочем, как и для самого Клауса. Решив, что играть в угадайку больше нет смысла, майор выложил на стол удостоверение офицера Галактической Службы Безопасности.

- ГСБ?! - с недоумением выдохнул Липински и осел на стул, изумленно глядя на красные «корочки». - ГСБ…

- Будем верифицировать через компьютерные базы? - спокойно уточнил майор. - Если необходимо - пожалуйста, никаких проблем. Я с пониманием отношусь к тому, что свидетели и допрашиваемые желают проверить мою личность.

Клаус сознательно выделил голосом слова «свидетели» и «допрашиваемые», как бы давая понять врачу: от первых до вторых - дистанция небольшая.

- Чего вы хотите? - голос медика стал совсем другим.

Фертихогель почувствовал: ГСБ внушала Липински страх, точно так же, как и многим обывателям.

- Думаю, нам все же лучше поговорить здесь, - покровительственно улыбнулся Клаус, отметив для себя, что «давить» на собеседника уже не требовалось. Тот сам готов был рассказать все, что знал о космической лаборатории. - Честное слово, мне бы не хотелось забирать вас в свое ведомство, проводить допрос в других условиях. Нет-нет, я все понимаю! Понимаю! Уважаемый человек, масса срочных дел. Побеседуем о катастрофе на «Медузе» прямо сейчас.

- Но… но… - Липински закашлялся, пытаясь прочистить горло. - Сэр, честное слово, я почти ничего не знаю о «Медузе»! То есть я никогда не интересовался этим в деталях! Знаю, там была лаборатория экспериментальной физики, случилась какая-то авария, все погибли, кроме Юргена Шлимана.

- А вас никогда не удивляло, что все погибли или пропали, а Шлиман уцелел? - быстро спросил Фертихогель.

Врач смущенно пожал плечами.

- Нет… Я просто не думал об этом. Мне привезли интересного пациента, уникального пациента. Я работал по факту, от того момента, когда Шлиман попал в клинику.

Майор ГСБ поверил. Чувствовалось, медик не врет. Возможно, Герхард Липински что-то узнавал о «Медузе», наводил справки, копался в деталях, но все это он делал не из любопытства, а лишь для того, чтобы составить более подробное впечатление о человеке, над которым проводились медицинские эксперименты.

- Хорошо, верю, - успокоил офицер. - А когда Шлиман вышел из комы, он с вами разговаривал о чем-то таком ? Ну, необычном, запоминающемся, касательно «Медузы»?

- Нет, - Герхард Липински ответил почти без колебаний. - Возможно, вас удивляет мой скорый ответ, ведь с тех пор, как пациент очнулся, прошло четыре года… Но я хорошо помню тот день. Шлиман пришел в себя и сразу же попросил устроить встречу с его товарищами: Марком Айштейном, Янушем Боку. Еще спрашивал про Монику… Монику Траутман. Это все люди с базы… с «Медузы», в смысле… Я замялся, не зная, как ответить: все они погибли, но говорить правду было нельзя. Тогда Юрген отказался разговаривать с нами, врачами и медсестрами, пока к нему не придет кто-то из вышеназванной троицы. Или, на худой конец, директор института физики Дуглас Дрешер.

- Дуглас Дрешер… - невольно повторил майор ГСБ, услышав хорошо знакомое имя.

- Да, но я не мог привести к нему тех, кого нет в живых, - нервно продолжил Герхард. - А мистер Дрешер отказался беседовать со Шлиманом, сославшись на крайнюю занятость.

- И тут под руку попался Сантос Ортега, который хотел говорить с Юргеном, - предположил Фертихогель.

- Недоносок! - вновь разозлился Липински. - Я же три раза объяснил этому идиоту, какие вопросы можно обсуждать с больным, какие нельзя! А он, дубина деревянная…

- Ясно! - перебил майор: разговор пошел по второму или третьему кругу. - И больше вы ничего не знаете?

- Ну… - врач пожал плечами, - Шлиман подвинулся рассудком через пару дней после выхода из комы. Побеседовать с ним толком мы не успели… С тех пор мы его лечим больше из «спортивного» интереса… Конечно, я знаю, что бормочет Юрген, находясь в бреду или трансе. Однако, думаю, это не имеет никакого значения.

- И что же он бормочет? - поинтересовался Фертихогель.

- Всякую ерунду… - поморщился врач. - Такую ересь, что просто руки опускаются. Мозг серьезно поврежден. Бормочет про дверь, которую надо закрыть. Мол, ее никогда не следовало открывать. Это у него чаще всего бывает. Еще, случается, несет околесицу про то, что даже мысли о двери опасны. Потому что

они

всегда приходят на запах мыслей.

- 

Они?

- переспросил майор ГСБ, чувствуя, как по спине пробежал холодок, ибо врач произнес это слово очень странным голосом.

- Они, - повторил Липински. - Кто «они» - не знаю. Я сказал так же, как говорит Шлиман.

- Понял, - Фертихогель вытер лоб. - И

они

приходят на запах мыслей?

- На запах мыслей о двери, - подтвердил врач. - Думаю, вы сами понимаете, какой чудовищный бред несет пациент. Просто не имеет смысла пересказывать…