Грабители золота - Селеста Шабрильян

Жоанн горячо обнял мадам Жозеф и, чтобы ей стало полегче, пошел немного медленнее.

– Я спешу так же, как и вы, – сказала добрая женщина, отдуваясь, – и я шла бы еще быстрее, если бы могла.

Приближаясь к дому, где жила Луиза, он совсем замедлил шаги.

– Что с вами? – спросила мадам Жозеф.

– Со мной? – Жоанн провел рукой по лбу. – Не знаю. Но я не осмелюсь войти первым.

Жоанн и его спутница свернули на нужную им улицу и увидели перед домом мисс Никсон телегу, нагруженную мебелью. Жоанн остановился, ничего не понимая в происходящем, когда прачка, у которой работала Луиза, вышла к извозчику.

– Вы переезжаете? – спросила мадам Жозеф, даже не поздоровавшись с ней. Она боялась ей не удастся немного передохнуть.

– Как! Мадам Жозеф! – воскликнула мисс Никсон. – Что вы здесь делаете? Вы вернулись в город? У вашего мужа хорошо идут дела? Вы же должны были взять на обслуживание мою клиентуру на приисках – получили бы много денег.

– Вы переезжаете? – повторила мадам Жозеф, между тем, как Жоанн пристально смотрел на дом, словно мог что-то увидеть сквозь стены.

– Да, – ответила прачка с огорченным видом. – Одна из моих работниц умерла. Я боюсь оставаться в доме, где был мертвец.

При этом ответе дыхание Жоанна пресеклось, Он не осмелился ни о чем спросить, тогда как прачка добавила:

– О! Но вы же ее хорошо знаете, ведь вы вместе с ней шли до приисков. Бедная Луиза! Мне так ее жаль! Она умерла совсем молодой.

Жоанн почувствовал, что у него подкашиваются ноги, он больше не видел и не слышал ничего. Кровь прихлынула к его груди, он задыхался. Мадам Жозеф посмотрела на него, подошла ближе и взяла за руку.

– Мое дитя! – повторила она. – Мое бедное дитя! Затем она повернулась и бросилась в дом, крича:

– Вы сошли с ума! Этого не может быть!

– Уверяю вас, что это правда, – сказала прачка, следуя за ней. – Видите, дом пуст. Луизу похоронили позавчера.

Жоанн в отчаянии стукнулся лбом в стену, словно желая пробить ее.

– Как она умерла? – спросила тихо мадам Жозеф, выходя из дома.

– Она проболела только десять дней, – ответила мисс Никсон. – Восемь дней она совсем не жаловалась, у нее была лихорадка и боли в голове. Когда позвали врача, было уже поздно. Эта болезнь погубила в этой стране много детей и молодых людей.

– Бедная девочка! – вздохнула мадам Жозеф, заплакав. – Если бы я находилась возле нее. И она вам ничего не говорила о своем будущем? Ничего не сказала о женихе?

– Нет, – удивилась мисс Никсон. – Вы же знаете, она никогда не говорила о своих делах. Она мне только вручила письмо за час до своей смерти, которое я уже переслала бы на прииски, если бы не хлопоты с переездом.

– Дайте его, – сказала мадам Жозеф с нетерпением. – Оно для него. Молодой человек уже сходит с ума.

Мисс Никсон порылась в вещах и нашла коробку, в которой находилось письмо Луизы. Мадам Жозеф схватила его и устремилась к Жоанну. Взяв его за руку, она привлекла его к себе.

– Смотрите! Вот ее последний привет. Мужайтесь, Жоанн, отвага больше нужна для того, чтобы жить, а не для того, чтобы умереть.

Жоанн хотел распечатать письмо, но он ничего не видел, глаза его застилали слезы. Мадам Жозеф пошла в гостиницу и сняла комнату. Едва они разместились там, как она села возле него:

– Поплачем, мой бедный друг, поплачем вместе. Слезы успокаивают душу. Этого хотел Бог, он может разрушить то, что создал. Все мы ему подвластны.

– О! Пусть Он забудет также и меня, – прошептал Жоанн. – Я не могу жить без нее. Господи! Господи! Поимей жалость ко мне. Я хочу умереть.

Мадам Жозеф даже не пыталась остановить первый взрыв отчаяния Жоанна. Она предоставила ему лить слезы, убежденная, что выплакавшись, он успокоится. Но скоро ужасающее спокойствие сменило это безумное отчаяние. Жоанн погрузился в состояние какого-то оцепенения. Мадам Жозеф воспользовалась моментом, когда он, казалось, пришел в себя, чтобы протянуть ему письмо Луизы.

Молодой человек попытался прочесть его, но тут же закрыл лицо руками.

– Нет, я никогда не смогу. Читайте. Мадам Жозеф взяла письмо и начала чтение, часто прерывая его слезами и рыданиями.

«Милый Жоанн! Я вам написала вчера и сегодня начала новое письмо, которое намерена послать вам, когда мне станет лучше, так как не хочу беспокоить вас ни жалобами, ни рассказами о страданиях, которые вас могут огорчить или убедить в том, что у меня меньше мужества, чем у вас, и что я вас обманываю, чтобы заставить вас приехать. Мое сердце слишком любит вас, ибо не может не понимать все величие вашего. Этой ночью в два часа я проснулась от болей в боку. Я подумала сначала, что меня ударили кинжалом и закричала. Женщины, спавшие в одной комнате со мною, подскочили испуганные. Конечно, никакого кинжала не было. Никто ко мне не прикасался. И все же я не заснула. Казалось, железный обруч сжал мою голову и не отпускал ее, а мало-помалу стискивал все больше. Что можно было предпринять против неизвестной болезни? Призвать все свое мужество и смириться, что я и сделала, думая о вас. Когда настал день, я немного успокоилась. Наверное, у меня была очень сильная лихорадка. Моей голове стало лучше. Да будет славен Бог! Я надеюсь послать вам письмо завтра. Сегодня десятое июня, значит, вы приедете через 10 дней. О, мой милый Жоанн, если я еще буду больна, ваше присутствие меня излечит».

«11 июня. Не могу отправить свое письмо, я провела ужасную ночь. Восемь часов я мучилась и кричала, а когда забылась тяжелым сном, стала жертвой кошмаров. Я думала о каких-то странных вещах, о которых мне никогда не говорили, и мне страшно. Если бы вы, по крайней мере, появлялись в моих снах, это меня утешило бы. Сегодня утром меня спрашивали, не послать ли за доктором, но я отказалась и работала с большой выдержкой. Разве вы не будете здесь через девять дней? Мне всегда холодно. Я жмусь к огню, пью по нескольку чашек горячего чая, ноне перестаю дрожать. Все работают и мало обращают на меня внимания, но я совсем не избалована и не жалуюсь, так как скоро буду вознаграждена за все, У меня не осталось сил для работы, я сижу у камина, слушаю потрескиванье дров, смотрю на пламя и думаю о вас.

12 июня. Я провела эту ночь также, как и другие. Очень странно. Мне кажется, что я находилась в какой-то длинной и глубокой дыре, куда не достигал свет. Земля сырая и мне холодно. Этим утром я получила письмо от вас, я спрятала его на груди, у сердца, оно меня согревает. Мне лучше, но я испытываю общую слабость. У меня немеют конечности, и я весь день провела в постели. Что я делала? Перечитывала ваше письмо, пока глаза не устали, а потом думала о вас. О! Если бы моя бедная мама могла очутиться здесь через восемь дней! Как она была бы счастлива назвать вас своим сыном! Мы возвратимся в Европу, не правда ли? Когда я повидаюсь с матерью и сестрой, мы поедем к вам на родину в Остенде и будем жить на берегу моря. Вы можете иногда плавать, только не слишком далеко, а то я буду умирать от беспокойства. Я ловкая, могу делать все, любую работу. О, если бы я осмелилась, я отослала бы вам мое письмо и написала бы: «Приезжайте скорее!» Но ждать вас уже совсем немного, я каждый день отсчитываю по календарю. Надо мною все посмеиваются. И, кроме того, я могу вас напугать. До завтра, больше писать не могу.