Погружение - Евгений Анатольевич Аверин

черты. И здесь так же. Чуть меняются нужным образом линии, и человек становится страшен, как демон. Помнишь, мы гравюры китайские изучали? Там герои с мечами и копьями, но лицами демонов. Так художник передал впечатление от боя мастеров.

— Человек так может?

— Может. И это очень эффективно. Но опасно. В погоне за результатом, бывает, пускают реального демона, и уже он изменяет черты лица.

— А без нечести можно обойтись?

— Конечно, мастера так и тренируются. Глянешь на такого, и все желание драться отпадает. Как говорят, лучший бой, который не состоялся. Противник на тебя посмотрел и проиграл. Плюс воздействие страхом на определенные центры. Так взглядом можно вызвать непроизвольное оправление.

— Ну, Лев Михайлович, — толкает шутливо наставница того в бок, — мы же за столом.

— Прошу прощения, увлекся, — улыбается он, — в животной среде тоже встречается, наиболее выражено у существ, которые не желают близкого контакта. Снежный человек, допустим, или другие, которых считают мифическими.

— Но их же не видят, — специально спорю я, — и поймать никак.

— Да поймать то можно, только что потом, — хмыкает Художник, — а насчет «не видят», так спроси своих однокурсников, многие ли видели рысь в лесу. Или хоть кабанов. Они тоже не хотят на глаза показываться.

— И что, считаете, что Рик применил такую технику?

— Очень похоже на то. Но я не слыхал о проявлении таких способностей у собак. Здесь конечно, и работа с образами. И энергетический посыл. Уметь надо. Ты вот не спряталась.

— Я, да, расслабилась.

— Зато знаешь теперь, какой у тебя защитник.

* * *

Полина приехала перед Новым Годом. Мы гуляем по набережной. Впереди вышагивает Рик. Сказочные деревья блестят инеем. И все вокруг переливается. Она выглядит не по нашему. Дубленка несолидная, легкая, но уверяет, что тепло. Шапка стриженного меха с ушами отпущенными. Впрочем, ей идет.

— Вообщем, Участвую в работе народного фронта, — резюмирует она, — пойдем сейчас к нам. С народом познакомлю.

— Только с Риком.

— Да я уже поняла.

— А я не очень, насчет народного фронта. Ты же против демократии и политику не любишь. Или поменялось чего?

— Ничего не поменялось. Но вместе с народом быть, пока других путей не вижу. И проще так активных людей находить. И не за демократию, а против этой кодлы.

— Думаешь, лучше придут? — в ответ молчание.

Мы заходим в квартиру недалеко от набережной.

— Знакомься, это Петр, мой соратник, — представляет она бородатого мужчину лет сорока в очках и свитере, — а это Маша, моя подруга по тюремным перипетиям.

— Здравствуйте, Мария, — бородач наклонил голову, — очень приятно.

— Маша спросила, кто придет к власти, а я не ответила, потому что лучше тебя никто политических прогнозов не делает. Вы говорите, а я поставлю чай.

— Прошу присаживаться, — жестом указал он на кресло, — я затрудняюсь ответить не знаю контекста.

— Полина не любит демократов. Я не понимаю, зачем она опять в политику лезет. И чем лучше будут те, кого потом изберут. Так понимаю, все идет к честным выборам.

— К каким выборам? — Петр приоткрыв рот нагнулся, а потом засмеялся и крикнул в сторону кухни, — Поля, ты привела ребенка.

— Так просвети его, — донеслось вместе с бряканьем посуды.

— А как ты думаешь, власть что это? — повернулся он ко мне.

— Права, которые имеют определенные люди, что бы управлять.

— Ага, добавь еще — ко благу и процветанию народов, — с издевкой сказал он.

— Ну а что?

— Власть, это и есть эти люди. Точнее, особая сообщность, связанная семейными или другими узами. У нас это именно другие узы, хотя и семейные бывают тоже. И никто им эти права не давал. Они взяли их силой — путем убийств и правых, и виноватых. Без всяких на то оснований. Много били по головам направо и налево, чтоб никто и пикнуть не мог. Обросли материальными благами так, что считают своим все, что называется народным. И тут приходят желающие и говорят: «А давайте мы проведем честные выборы, чтоб все правильно. Вон, Машу выберем в президенты или генсеки», — смеется он, — а те отвечают: «Конечно, конечно, давно пора, засиделись мы тут. И дети, и внуки наши. Горбачев глаза нам открыл, журнал „Огонек“ почитали, и так нам стыдно стало за все зло, что хоть в петлю. Гоните нас, люди добрые. Даешь демократию».

— Тогда зачем им все это?

— Решили легализоваться. Хватит, мол, по подпольям сидеть. Славы им хочется, как Нерону, славы, понимаешь? Поклонения и обожания. Созрели уже. А поделить можно только через отказ от социалистической системы. Иначе даже самые простые работяги все поймут. А так — демократия, гласность, плюрализм. Назначили кризисного управляющего, который воплощает план.

— Он не решает? А кто?

— Глобально не решает, только в пределах рамок. Но план будет выполнять, иначе голову снимут.

— А КГБ?

— Так они с ними, и они — их и от них. Неужели ты думаешь, что существа, без сомнения хватающие, пытающие, убивающие самых заслуженных военных героев, профессоров, писателей, маршалов, не разбирающие, кто друг Ленина или кто у истоков революции, остановятся перед Горбачевым и Лигачевым? Будет приказ, расстреляют под всеобщее одобрение вместе Раисой Максимовной и всеми прорабами перестройки.

— Тогда кто им приказывает, кто эти загадочные «они»?

— А вот они и есть власть, но пока в тени. Очень жестокая и внимательная группировка. Всегда дрались и убивали за власть. Казалось бы, чего делить при коммунизме? Назначили — управляй. Справился, получил звезду, персональную пенсию, проворовался — в тюрьму. Ан, нет. Не от этого их судьба зависит.

— А от чего? Что за скрепы? Раньше королевская семья или царь. А сейчас?

— А сейчас нет однозначного ответа, точнее, однопланового.

— Давайте многоплановый.

— До конца никто не скажет. Но насчет крови — ничего не кончилось. Если ты думаешь, что допустят управлять кухарку, то сильно ошибаешься. Чужих туда не пускают. Никак и никогда. Только все тайно.

— Все наши правители — не наши? А как же тогда статьи про них и воспоминания современников?

— Эх, Маша. Жил я как-то на Сахалине. И был у меня в приятелях капитан КГБ один. На охоты ходили, семьями дружили, все праздники вместе. А потом его в Москву позвали. Жена его нам и говорит, мол, извините, общаться мы больше не будем, запретили нам. И вижу я потом этого капитана в качестве замминистра, под другой фамилией и с другой биографией. Так это мелочь какая!

— То есть, все они могут быть детьми каких-то известных фамилий, и даже королевских?

— Это один план, — не отвечая, продолжает Петр, — Помнишь картинку из учебника истории. Там вверху правитель, потом