Охота Бешеного - Виктор Доценко

— Спасибо, Учитель, — прошептал Савелий.

— А тебе, Андрюша, только счастья могу пожелать. Все остальное у тебя вроде бы есть.

— Спасибо, Батя!

Говоров повернулся, посмотрел на своих близких, подольше задержав взгляд на жене, выделяя ее среди всех прочих, благодаря этим взглядом за долгие годы счастья. Все поняв, женщина горько зарыдала, но тут же взяла себя в руки и замолкла, не отрывая глаз от умирающего мужа. А взгляд Порфирия Сергеевича становился все более мутным, казалось, он уже никого не видит, но вдруг он поднял слабую руку, положил ладонь Савелию на голову, словно благословляя, а потом бессильно уронил руку, но Савелий успел задержать ее, прижался к ней губами: рука была теплой, еще живой.

— Умер Батя! — тихо произнес Савелий с горечью и поднялся. — Порфирий Сергеевич просил остаться только родных, но просил их не плакать, не грустить и поставить на прощание его любимую песню Высоцкого…

— Я уже приготовила, — прошептала дочь Порфирия Сергеевича, вставляя кассету в магнитофон. И неожиданно зазвучал голос Говорова: казалось, он раздается с того света. Это было так страшно, что многие вздрогнули.

«Не ожидали? — Порфирий Сергеевич заразительно рассмеялся, заставив всех улыбнуться сквозь слезы. — Ладно, не сердитесь на старика: этой мой последний розыгрыш! Никаких напутствий и пожеланий говорить не буду: мой крестник вам все сказал. Живите долго, не торопитесь встретиться со мной, у нас еще Вечность впереди. — Он весело повторил: — Живите долго! Володя, давай!»

И тут же комнату заполнил голос Высоцкого: «Истопи ты мне баньку по-белому…»

Савелий покачал головой, низко поклонился своему земному учителю, потом выпрямился, подошел к неутешной вдове, обнял ее и прошептал:

— Вы о похоронах не волнуйтесь: мы, его ученики, все сделаем как надо! Как Батя хотел!

Та безропотно кивнула, прекрасно понимая, что ее муж был не просто военным, но и наставником, у которого несчетное количество подопечных и учеников, и они ДОЛЖНЫ отдать ему почести и проститься с ним.

— Спасибо всем, — сказала она и тихо добавила: — Прошу исполнить последнюю волю покойного.

Посторонние тихо вышли, оставив семью наедине со своим горем…

Савелий и Воронов сели в машину и несколько минут молчали.

— Нужно позвонить Богомолову, — сказал наконец Савелий, и Воронов тут же достал из кармана трубку сотового телефона. — Константин Иванович? Это Савелий!

— Ты что, все еще пьян? — спросил генерал. — Забыл, как тебя зовут? — Богомолов рассердился: нельзя допускать такие проколы.

— Константин Иванович… — снова начал Савелий.

— Что случилось?

Савелий помолчал немного и наконец собрался с духом.

— Батя умер.

— Филя?! — вскрикнул Богомолов. — Когда?

— Только что.

— Ты там?

— Да.

— Слава Богу! Он боялся, что не успеет благословить своего лучшего ученика.

— Когда он вам это сказал?

— Когда первый инфаркт получил. Ты в Америке был… Мощный старик!

— Генерал вздохнул. — Жаль, что меня не было рядом…

— Именно так он и сказал: «Жаль, нет сейчас рядом еще одного близкого мне человека… Представляю, как Костя расстроится…» Просил извиниться за него, что не дождался, но и расстраивать не хотел…

— Вот чудак, — с нежностью в голосе произнес Богомолов, опять вздохнул и спросил: — Займешься похоронами?

— Конечно.

— Только не экономь, пожалуйста: я выделю из фондов Управления.

— Кладбище какое?

— Разве ты не знаешь?

— О чем?

— Филя из очень древнего дворянского рода. По мужской линии все были военными, а прадед при Бородинском сражении прямо из рук российского императора получил высочайшую награду… Да, все они достойно служили Отечеству! — с гордостью за друга произнес Богомолов.

— Его прадед, дед и отец похоронены на Ваганьковском: у них даже фамильный склеп стоит, там же и его место есть. Он еще три года назад все оформил. Очень уж ему не хотелось лишние хлопоты доставлять своим близким. Высоцкий-то поет?

— Да, «баньку» он попросил. Напоследок такое учудил! — Савелий усмехнулся и рассказал о последнем розыгрыше генерала Говорова.

Они разговаривали с ним так, словно он был жив, просто находился не рядом с ними, а гдето в другом месте. Такое ощущение бывает всегда, когда не можешь примириться с тем, что близкий тебе человек ушел навсегда и ты уже никогда не увидишь, как он улыбается, не услышишь его голос. Никогда. НИКОГДА! Какое безысходное слово!

— Странно, — сказал Богомолов. — Разумом понимаешь, что человека уже нет в живых, а сердце никак не хочет с этим смириться, и все кажется, что сейчас откроется дверь, войдет Филя и спросит: «Ну что, здорово я вас разыграл?»

Богомолов будто «подслушал» мысли Савелия.

— Ладно. Михаил Никифорович все сделает, как нужно: пару-тройку дней генерал дома полежит, потом тело перевезут в Управление, для прощания.

— Генерал просил обойтись без этого, — твердо проговорил Савелий.

— Как так? — Богомолов растерялся. — Не положено!

— Константин Иванович, нужно сделать ТАК, как ОН просил! — настойчиво сказал Савелий.

— Да, но Говоров же военачальник, — возразил Богомолов.

— Единственное, что Батя разрешил, так это воинский салют на кладбище, — добавил Савелий, поразившись, что Батя оказался провидцем.

— Ладно, спасибо и на этом. Как ты понимаешь, наша встреча переносится на следующий день после похорон. Ребята поймут?

— Не только поймут, но и все будут на похоронах! — уверенно ответил Савелий.

— Ладно, звони, если что. Как же все не вовремя… — тихо сказал он.

— А смерть всегда приходит не вовремя.

— Я не о том.

— Вы не волнуйтесь, Константин Иванович, мы все успеем. Я правильно вас понял?

— Не сомневаюсь. Будь, сержант!

— До свидания, товарищ генерал.

Савелий повернулся к Воронову.

— Переживает? — спросил тот.

— Еще бы! Они же были давними друзьями. А ты знаешь, наш Батя, оказывается, из древнего и славного дворянского рода. У них даже фамильный склеп на Ваганьковском есть.

— Какая разница, где сгниют твои кости? — неожиданно буркнул Воронов. — Помнишь, у Шекспира? «Пред кем весь мир лежал в пыли — торчит затычкою в щели!» За точность слов не ручаюсь, но смысл такой.

— Нет, братишка, я категорически с тобой не согласен. Костям, может, и все равно где гнить, но родным умершего человека, да просто друзьям, не все равно. И я уверен, что каждый человек в глубине души хотел бы, чтобы на его могилу приходило как можно больше людей и поминали его добрым словом долгие годы.

— Поминали — да, но не надо делать из могилы место для преклонения. Или тебе привести для примера Мавзолей?

— Это совершенно разные вещи, — возразил Савелий. — Недавно я прочитал в какой-то газете, кажется в «Московском комсомольце», историю про то, как в русском селе были захоронены останки погибшего в Чечне русского солдата. И его мать почти каждый день ходила на эту могилку. А потом выяснилось, что останки эти, возможно, принадлежат совершенно другому солдату, и его мать не находит себе места, потому что не знает, где его похоронили, и не может пойти на его могилу и поплакать. Казалось бы, чего проще: проведи эксгумацию и все сразу же станет ясно. Однако все село встало против раскопок. Дескать, не надо тревожить прах. Но я уверен, что дело совсем в другом: они боятся, что там действительно не их сын и земляк. Где тогда они будут его поминать?

— А каково другой матери? — недовольно процедил Воронов.

— А чего это ты? Ты же сам и сказал, что все равно, где костям гнить, — подцепил его Савелий.

— Да нет, кажется, я погорячился. Я вдруг поставил себя на место этих матерей: предположим, мой сын погиб, а я не знаю, где лежат его кости.

— А если кремация?

— Что кремация? После нее остается прах. И вообще, чего ты ко мне прицепился? Я сам не знаю, что несу! Эта смерть просто выбила меня из колеи. — Казалось, Воронов сейчас взорвется.

— Ладно, — примирительно сказал Савелий. — Куда поедем? К тебе или ко мне?

— Давай к нам.

— Может, позвонишь сначала Лане?

— Не могу! Я не знаю, что говорить. Позвони лучше ты!

Немного подумав, Савелий пришел к выводу, что все-таки лучше предупредить Лану. Он решительно набрал номер.

— Привет, Лана! — Хотя Савелий старался говорить бодрым тоном, она сразу же почувствовала неладное.

— Что случилось? Что-нибудь… с Андрюшей? — с трудом выговорила Лана.

— Нет-нет, с нами все в порядке, — тут же заверил Савелий. — Говоров умер, — выдохнул он.

— Когда? — ахнула Лана и всхлипнула: этот человек очень много значил для нее.

— Только что.

— Вы у него?

— Нет, мы уже возвращаемся и скоро будем у вас.

— Я поняла. Все будет готово, я вас жду.

Лана положила трубку и заметила в зеркале свое отражение. Как все-таки меняет человека горе! Человек сразу будто становится старше на несколько лет. И так холодно, так тошно, что видеть никого не хочется! А иногда наоборот — боишься остаться один и готов искать сочувствия у первого встречного.