Мисс Силвер приехала погостить - Патриция Вентворт

Мисс Силвер поняла, что Алан не улучшил положение Сирила. Она с искренним любопытством спросила:

— Они в самом деле золотые?

Алан Гроувер рассмеялся.

— Нет, что вы! Мы просто фантазировали. Будь они из золота, они бы не стояли так просто на камине.

— Но они из золота, мистер Гроувер.

— Кто это говорит?

— Во-первых, мисс Крей. Я думаю, Мейхью известен этот факт, а значит, возможно, и вашему другу Сирилу.

Он вцепился в ее руку.

— Мисс Силвер, Сирил с этим не связан, клянусь вам. Может, он и был здесь той ночью, как говорят, но что касается того, чтобы украсть фигурки или хоть пальцем тронуть мистера Лесситера… Клянусь вам, это не он! Для того и искал вас. Ручаюсь, что Сирил не имеет никакого отношения к этому.

— Почему вы так уверены?

Он все еще держал ее за руку. Пальцы сжались еще крепче.

— Просто я знаю Сирила, вот и все. Если бы вы знали его, как я, вы тоже были бы уверены. Я все обдумал, вы только послушайте.

— Я с удовольствием вас выслушаю, мистер Гроувер.

— Ну так вот. Мистер Лесситер был в кабинете весь тот вечер в среду. Говорят, Сирил приехал в шесть тридцать и взял у Эрни Уайта велосипед, чтобы добраться сюда. Миссис Мейхью утверждает, что он не приезжал, но ей приходится так говорить. Ну вот, положим, он взял эти фигурки — когда он их взял? Если было еще рано, то там был мистер Лесситер, так? Если бы он ненадолго выходил из кабинета, то потом заметил бы их отсутствие — золото на черном мраморе ярко блестит.

— Когда мисс Крей уходила в четверть десятого, они были на месте.

— Вот видите! Говорят, мистер Лесситер был убит после девяти. Сирил никогда бы не осмелился взять эти фигурки, пока тот был в комнате. И я скажу вам и клянусь в этом, что он никогда бы не взял их, если бы рядом лежал мертвый мистер Лесситер.

— Почему вы так уверены, мистер Гроувер?

— Потому что я знаю Сирила. Я не говорю, что он не может взять чужое, он… у него есть эта слабость… но он этого не сделает, если почувствует хоть какой-то риск. А уж убить кого-то или войти в комнату, где находится человек с пробитой головой… я знаю, о чем говорю, он никак не мог этого сделать. Я видел, как он выбегал из кухни, заткнув уши, когда его мать собиралась прибить мышь. А уж когда убивали кролика или крысу, он был хуже девчонки: капля крови — и его тошнит. Говорю вам, он не мог войти в комнату, если там убитый мистер Лесситер, и уж тем более он не мог взять кочергу и ударить его, я убежден в этом. Видите ли, мисс Силвер, там совсем не было борьбы. Даже кролик сопротивляется, когда его загоняют в угол, каждое создание борется за жизнь. Сирил мог бы стукнуть фигуркой, если бы его на этом поймали, но такого не случилось. Кто бы ни убил мистера Лесситера, с этим человеком он чувствовал себя по-свойски просто. Он сидит за письменным столом, и кто-то стоит позади него у камина. Так можно сидеть только со старым знакомым. Это и был убийца. Ведь никакой борьбы! Не похоже даже, что они ссорились. Не станешь же ссориться, сидя спиной к человеку, правда? А он был у него за спиной, он задумал убийство, взял кочергу… Так вот, говорю вам, Сирил не мог этого сделать. Что-то люди могут сделать, а чего-то не могут. Я знаю его всю жизнь, он не мог пришлепнуть осу, тем более ударить человека кочергой по голове. Если вы скажете мне, что он прихватил какую-то мелочь, или марки ценой в шиллинг, я вам поверю, но убийство… или войти в комнату с трупом — нет, это полная чепуха, этого он сделать не мог.

Они дошли до конца Грина. Мисс Силвер оставалось только перейти дорогу, чтобы увидеть приветливый свет в окнах дома миссис Войзи. Она остановилась. Алан Гроувер отпустил ее руку.

— Вы меня чрезвычайно заинтересовали, мистер Гроувер. В том, что вы говорите, есть смысл, я это обдумаю самым тщательным образом. Спокойной ночи.

Глава 34

Прошло еще немало времени, прежде чем Рэндал Марч смог отправиться домой. Он был рад покончить с делами дня и расстаться с суперинтендантом Дрейком. Реакция Дрейка на следы, найденные мисс Силвер, была прямо-таки неистовой. Он был подавлен, оскорблен, унижен. Он высказал предположение, что следы могли быть оставлены и в любой другой день, а когда Марч напомнил ему, что в среду днем шел сильный дождь, снова разобиделся. Конечно, для офицера полиции нет ничего мучительнее, чем видеть, как ведется подкоп под его стройную версию, или как она рассыпается, так что никакими силами не удержать. Имея двух подозреваемых, Карра и Рету, Дрейк находился в состоянии блаженства и самодовольства. Это было его первое дело об убийстве. Впереди маячило повышение по службе. Общественное положение обвиняемых льстило его классовому сознанию. Ему не понравилось, когда Хоулдернесс выдвинул альтернативную фигуру Сирила Мейхью — никто и не стремился доставлять ему удовольствие, — но он повел себя достойно, как офицер, желающий только узнать правду.

И вот — следы ног неизвестной женщины, которая никак не вписывается в картину! Тут любой выйдет из себя, тем более что он должен был сам их обнаружить, за что шеф уже выговорил ему. Все обстояло бы еще не так плохо, если б это были следы мисс Крей, но они не ее, и у него нет никаких догадок. Он не желал, чтобы шеф указывал ему еще раз. С некоторой горечью Дрейк отметил, что если бы ему пришлось выбирать между делом, в котором нет подозреваемых, и делом, где они роятся, как мухи, он бы выбрал первое, да еще спасибо сказал — в этом шеф был с ним полностью согласен, что не часто случалось за время их сотрудничества.

Что ж, работа закончена — следы сфотографированы, залиты цементом, над ними натянут брезент, защита от перемены погоды. И Рэндал Марч отправился домой.

Он покинул Меллинг и медленно поехал по узкому темному проулку. С обеих сторон тянулась живая изгородь — неухоженные, разросшиеся кусты, местами прерываемые черными дырами. На дороге не было ни души — ни света фар других машин, ни низко висящего фонарика велосипеда, ни пешеходов, жавшихся к кустам. Одиночество и темнота были приятны. Физически он устал так, как не уставал долгие годы; смертельно болела и голова. В последние два дня его мысли шарахались из стороны в сторону, боролись, бунтовали. Даже когда он призывал их к порядку, удерживал равновесие между обвинением и защитой, выполнял работу без опасений и поблажек, он не был уверен, что чаша весов не перевешивает в ту или другую сторону.

Он ехал по дороге, освещенной фарами, и от души желал, чтобы так же светел был его путь.

В полумиле от Меллинга дорога делала крутой поворот влево, а вперед, в Рауберри Коммон, уходила грунтовая пешеходная дорога. Фары выхватили из темноты женскую фигуру. В момент поворота она стояла, ослепленная вспышкой света, с непокрытой головой, бледным лицом и широко открытыми глазами. Это было страшно — как лицо утопленницы.

Он проехал поворот, остановился и вернулся пешком. Услышал как поскрипывает гравий. Неописуемое облегчение окатило его с головы до ног. Он стал уверять себя, что причин для страха нет, хруст гравия звучал для него как самый желанный звук. Он окликнул женщину:

— Рета! Что ты тут делаешь? — и увидел, что она движется к нему, как тень.

— Я ходила в Рауберри Коммон. Не могла сидеть взаперти.

— Нельзя разгуливать в темноте. Это плохо кончится.

— Мне никто не сможет причинить зла, я слишком несчастна.

— А в темноте чувствуешь себя защищенной?

— Да. Люди тебя не тронут, ты один во всем мире…

— Рета, не надо так говорить!

— Я иду домой.

Она сделала шаг, и тут он сорвался. Марч был человек решительный, он не мог дать ей вот так уйти от него. Не раздумывая, он схватил ее — под руками оказалось грубое пальто — и обнял.

— Рета!

— Пожалуйста, отпусти меня!

— Не могу. Я люблю тебя. Ты это знаешь. Ведь знаешь?

— О нет!

— Что пользы лгать? Наконец-то мы скажем друг другу правду! Ты знаешь, что я тебя люблю.

— Нет…

— Перестань лгать, Рета! Если мы не можем ничего сделать друг для друга, то можем по крайней мере быть искренними. Если бы ты не знала, разве сидела бы у меня сегодня с обвиняющим видом? Как только я задаю тебе вопрос, ты на меня злишься, как только я устраняюсь и даю расспрашивать тебя этому чертовому Дрейку, ты меня обвиняешь. Если бы ты не знала, что я тебя люблю, ты бы так себя не вела. Ты знала.

— Да… знала. Но разве это важно? Это как узнать о чем-то таком, что давно умерло… прошло.

Он крепче сжал ее. Она почувствовала, какие у него сильные руки.

— Что ты говоришь? Думаешь, я дам тебе уйти?

Странным, рыдающим голосом она произнесла:

— Я… уже… ушла.

К нему вернулось беспокойство, которое он испытал, когда увидел ее в свете фар, похожую на утопленницу. Его мелодичный голос стал жестким и скрипучим.

— Не говори так, я этого не принимаю! Прошу тебя стать моей женой.

— Ты что, Рэндал?! И мы пошлем объявление в газеты? Вот уж они порадуются! Заголовок: «Главный констебль женится на главной подозреваемой в деле об убийстве Лесситера!» Хотя нет, это они смогут только после ареста — неуважение к суду или как там это называется? А как только меня арестуют, я буду осуждена. О, Рэндал, почему это с нами случилось! Мы могли бы быть счастливы!