Екатерина Великая - Вирджиния Роундинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Летом императрица совершила длительное паломничество в Свято-Троице-Сергиевский монастырь. Она решила пройти пешком весь путь в тридцать миль от Москвы до храма, делая по две с половиной мили в день, с несколькими днями отдыха после каждого дня пути. Тем временем Екатерину с Петром отправили пожить в усадьбу под названием Райово, расположенный между Москвой и монастырем и принадлежащий Марии Чоглоковой. Екатерина проводила все время на охоте и в верховых прогулках. «Я скакала как сумасшедшая весь день; никто меня не останавливал, и я при желании легко могла сломать себе шею — никто не вмешивался, никто обо мне не волновался»{115}. Петр тоже все время был на охоте. Пара встречалась только за едой и в постели — причем Петр являлся, когда Екатерина уже спала, и уходил до того, как она просыпалась. В некоторые дни монотонность существования прерывалась визитами графа Кирилла Разумовского, брата фаворита. Через много лет он признается Екатерине, что у его визитов была причина: он был влюблен в нее, о чем она в то время даже не подозревала. Когда великие князь и княгиня присоединились к императрице, Елизавета была в шоке от того, как загорела Екатерина, и велела ей класть на лицо примочку из лимона, яичного белка и водки. Это средство (которое Екатерина рекомендует также при герпесе{116}) произвело желаемый эффект.
Несколько следующих месяцев Екатерину мучила хроническая зубная боль, которая усилилась во время обратного переезда в Санкт-Петербург в конце года: они с Петром ехали день и ночь в открытых санях. По прибытии она вызвала доктора Борхава и попросила удалить ей больной зуб. Он не смог отговорить ее от этого шага и пригласил ее хирурга Гийона помочь ему. Екатерина села на пол, Борхав и Чоглокова устроились по обеим сторонам, чтобы держать ее, пока Гийон будет рвать зуб. Операция оказалась нелегкой — Гийон повредил челюсть. По словам Екатерины, боль была столь сумасшедшей, что «из глаз и из носа лились потоки, будто воду лили из чайника»{117}. Ее положили в постель; промучилась она около четырех недель (даже после жестокой операции один из корней зуба остался в челюсти). У нее были такие синяки, что она не могла появиться на публике до середины января.
Во время Великого поста 1750 года императрица предприняла еще одну попытку выяснить, почему нет ребенка. Через Марию Чоглокову она направила внимание на то, чтобы раскрыть, «чья это вина»{118}, и послала акушерку обследовать Екатерину, и доктора — обследовать Петра. Но дав выход своим чувствам, она поняла, что гнев ее снова утих. Отсутствие наследника у великих князей повсеместно становилось признанным фактом. Более чем за год до того лорд Хайндфорд доложил правителю Ньюкасла, что, возможно, великий князь никогда не будет иметь детей{119}. В середине марта Елизавета поехала в Гостилицы праздновать день рождения Алексея Разумовского, а Петр с Екатериной наведались в Царское Село. С ними поехал их двор и гофмейстерины императрицы под началом принцессы Курляндской. Петр очень симпатизировал принцессе — вероятно, еще и потому, что она говорила по-немецки, и несмотря на то, что ранее Екатерина с презрением уволила ее как «низенькую и горбатую»{120}. Екатерина считала, что всех мужчин Голштинского дома привлекают некрасивые женщины, имея в виду своего дядю, епископа Любекского и в недалеком будущем короля Швеции, у которого «все любовницы были или горбатыми, или хромыми, или одноглазыми»{121}. Она утверждала, однако, что не слишком волнуется за Петра, убежденная, что его чувство к принцессе «никогда не пойдет дальше вялых нежных взглядов»{122}. Великокняжеская чета и ее окружение днем развлекались прогулками по окрестностям, охотой и качелями, а по вечерам игрой в карты. Канцлер великого князя, некто Сергей Салтыков, влюбился в одну из гофмейстерин императрицы, Матрену Больк, когда та качалась на качелях, и так сильно, что предложил ей выйти за него замуж. Она приняла предложение, и вскоре они поженились.
Однажды вечером в Царском Селе Екатерина рано ушла спать из-за головной боли. Мадам Владиславова предположила, что истинной причиной была ревность, спровоцированная вниманием великого князя к принцессе Курляндской, и выразила великой княгине сочувствие — чего гордая Екатерина не желала слышать. Когда великий князь пришел спать — будучи еще и навеселе, — он начал рассказывать жене, как обожает принцессу, и взбесился из-за того, что она, притворившись спящей, не пожелала ему ответить. По словам Екатерины, он повел себя с супругой неподобающе, а именно «два-три раза сильно пнул в бок»{123}. Кто может ручаться, что произошло в действительности? Определенно известно, что Петр напивался, и описание того, что произошло следом, похоже на правду: «Ямного плакала этой ночью из-за всего сразу — и из-за того, что он ударил меня, и из-за своего положения, со всех сторон и неприятного, и безрадостного. На следующий день он, похоже, устыдился того, что сделал. Он не упоминал об инциденте, а я сделала вид, что ничего не произошло»{124}.
Екатерина продолжала много времени проводить в седле. Императрица боялась, что езда верхом уменьшает шансы великой княгини забеременеть, поэтому ей приходилось ездить в дамском седле — во всяком случае, пока ее видела Елизавета. Однако у нее было особое седло ее собственной конструкции, которое можно было перекладывать вместе со стременами, чтобы ездить верхом по-мужски, когда никто не видел. Обычно она ездила в камзоле из лазоревого шелкового камлота (похож на камвольную ткань, которая «садится» под дождем и растягивается на солнце, так что его постоянно нужно было заменять) с серебряным галуном и хрустальными пуговицами. К нему она надевала треугольную черную шляпу, украшенную ниткой бриллиантов. Юбка имела разрезы, так что могла падать по бокам лошади (и таким образом не позволяла увидеть, едет ли всадница в женском седле или нет). Екатерина понимала, как хороша она верхом, и рада была покрасоваться перед императрицей.
Этим летом, когда молодой двор переехал в Ораниенбаум, охоты устраивались каждый день.
