Дамы из Грейс-Адье и другие истории - Сюзанна Кларк

Мистер Уинстенли продолжал рассказывать о людях, которые могли, но не построили мост в Торсби или нанесли городу другие оскорбления тем или иным способом. С каждым новым персонажем жена отчаянно пыталась прервать поток глупостей, извергаемых мужем, но мистер Уинстенли не обращал на нее ровно никакого внимания.

Особое презрение мистер Уинстенли питал к Оливеру Кромвелю, чей портрет висел на почетном месте над каминной полкой. Кромвель собирался дать врагу решающее сражение под Торсби, но в последнюю минуту передумал, лишив городок участи быть сметенным с лица земли неприятельскими армиями.

— Неужели, — наконец не выдержал Давид, — вам в голову не приходила мысль построить мост собственными силами.

— Ах, — улыбнулся мистер Уинстенли, — вы тоже об этом подумали? Я даже вступил в переговоры с двумя джентльменами, которые дают деньги в долг другим джентльменам. Мистер Блеквел из Лондона и мистер Крамфилд из Бата. Мы с мистером Уитсом расписали обоим, какую исключительную выгоду они смогут извлечь, если возьмутся за постройку моста, но они отказались ссудить деньги. — Мистер Уинстенли уставился на пустую стену, словно ожидал увидеть там портреты мистера Блеквела и мистера Крамфилда, которые дополнили бы его галерею неудач и провалов.

— Но ведь сумма была поистине громадной, — вступила в разговор миссис Уинстенли. — Вы не назвали нашим гостям сумму. Мне в жизни не приходилось слышать таких цифр.

- Мосты в наше время дороги, — согласился Давид.

Затем миссис Уинстенли, очевидно, решив, что разговоры о мостах изрядно утомили гостей, задала несколько вопросов Давиду. Где он обучался медицине? Сколько у него пациентов? Если ли среди них дамы? От разговора о профессиональных материях перешли к обсуждению семейных радостей. Давид рассказал о своей жене и четверых отпрысках.

— А вы женаты, сэр? — спросила хозяйка у Тома.

— Что вы, мадам! — воскликнул тот.

— Нет, женаты, — напомнил другу Давид. — Сами знаете, что женаты.

Том сделал рукой неопределенный жест, вероятно означавший, что вопрос этот допускает множество толкований.

Сказать по правде, у Тома действительно была жена-христианка. В пятнадцать она славилась озорным хорошеньким личиком, миндалевидным разрезом глаз и ветреностью. Тому нравилось сравнивать жену с котенком. В двадцать она превратилась в лебедя, в тридцать — в лису. Затем последовательно становилась для него шавкой, гадюкой, василиском и, наконец, свиньей. С каким животным сравнивал ее Том теперь, никто не ведал. Жене перевалило за девяносто, и последние сорок лет она томилась в дальних покоях Кастель де тур сан номбр. Несчастной было строго-настрого велено никому не показываться, пока ее мужу не принесут долгожданную весть о ее кончине.

Истекли положенные приличиями полчаса, и Давид начал беспокоиться о своем пациенте мистере Монктоне. Однако мистер Уинстенли не мог смириться с мыслью, что новоявленные друзья собираются его покинуть. Он принялся уговаривать Тома и Давида погостить в Микелгрейв-хаус пару недель. Чтобы избежать неловкости, миссис Уинстенли пришлось прервать его монолог и пожелать гостям счастливого пути.

Во дворе путешественникам пришлось ждать, пока приведут лошадей, но тут из дома появилась Люси, поочередно оглядела друзей и смущенно произнесла: «Сэр, миссис Уинстенли хотела бы побеседовать с вами наедине».

— Вот как! — казалось, Том не особенно удивился приглашению.

— Нет, сэр! Не вы, сэр! — Люси сделала неловкий реверанс. — Госпожа хотела видеть иудейского доктора.

Миссис Уинстенли ждала Давида в большой, но довольно пустынной спальне. Там стояло кресло, сундук и огромная кровать с пологом и зелеными парчовыми занавесками. Хозяйка мялась рядом с кроватью. Все в ее позе — жесткая осанка, напряженный взгляд, сцепленные пальцы рук — говорило о крайнем замешательстве.

Миссис Уинстенли извинилась за беспокойство.

Что вы, никакого беспокойства, не тревожьтесь, — отвечал Давид. — Вы хотели о чем-то спросить?

Хозяйка опустила глаза.

— Мы с мистером Уинстенли женаты четыре года, но у нас до сих пор нет детей.

— Хм, — мгновение Давид размышлял. — Возможно, кто-то из вас двоих не расположен к супружеской близости?

— Нет, — миссис Уинстенли вздохнула, — по крайней мере, от этой обязанности мой муж не уклоняется.

Затем Давид задал обычные вопросы, которые задают в подобных случаях доктора. Миссис Уинстенли отвечала без ложной стыдливости.

— Насколько я могу судить, беспокоиться не о чем, — сказал Давид. — Не вижу причины, почему бы вам не понести. Берегите здоровье, миссис Уинстенли. Не падайте духом, и возможно…

— А я так надеялась… — миссис Уинстенли запнулась, — так надеялась, что, поскольку вы иностранец, возможно, вы знаете что-нибудь, чего не знают наши английские доктора! Ради ребенка я готова на все, согласна вытерпеть любую боль! Только об этом и думаю! Люси считает, что мне нужно есть морковь и пастернак и что я должна кормить этими овощами мистера Уинстенли.

— Зачем?

— Потому что они похожи на маленьких человечков.

— Ах, да, разумеется, понимаю. Пожалуй, это не принесет вреда.

Давид простился с миссис Уинстенли так сердечно, как позволяло их краткое знакомство. Он нежно сжал руку женщины и сказал, что верит в нее. Ее надежды обязательно осуществятся, ибо никто в целом свете не заслуживает этого больше.

Во дворе Том уже сидел в седле. Лошадь Давида стояла рядом.

— Ну, — спросил Том, — чего она хотела от вас?

— У нее нет детей, — ответил Давид.

— И что с того?

— Это ее огорчает. Именно поэтому она никогда не улыбается.

— От этих детей одни хлопоты, — заметил Том и задумался о своем.

— Для вас возможно. Однако женщины чувствуют иначе. Дети — наше продолжение. К тому же, все женщины — феи, христианки, иудейки — жаждут обрести достойный объект для своей любви. Вряд ли она когда-нибудь сможет полюбить мужа. Говоря это, Давид как раз садился на лошадь. Обычно это действие требовало от него максимальной сосредоточенности. Вскарабкавшись на лошадиную спину, он с удивлением обнаружил, что Том исчез.

«Куда это Том запропастился? — удивился про себя Давид. — Напрасно он думает, что я буду его дожидаться. Я весь день твержу ему, что меня ждут в Линкольне».

Однако не успел Давид выехать из города, как услыхал позади какой-то звук и обернулся, ожидая увидеть Тома.

Однако увидел только Пьюли Уитса на лошади, которую хозяин явно выбрал за сходство с собой: такую же костлявую, сивую и безобразную.

— Мистер Монтефьоре! — воскликнул Пьюли Уитс. — Мистер Уинстенли хотел, чтобы вы и мистер Ветер-в-поле хорошенько рассмотрели его владения, поэтому велел мне вас сопровождать. Я уже говорил с вашим другом, но оказалось, что у него в Торсби какое-то дело, поэтому он не располагает временем. Мистер Ветер-в-поле сказал, что вы разберетесь сами.

— Он так сказал? — удивился Давид.

Пьюли Уитс загадочно улыбнулся.

— Мистер Уинстенли считает, что вы собираетесь построить для него мост!

— Ради всего святого, что заставляет его так думать?

— Да полно вам! За каких тупиц вы держите жителей Торсби? Иудей и английский лорд и путешествуют вместе! Два богатея, которые только и думают, как бы набить свою мошну!

— Боюсь, я вас разочарую. Он — не английский лорд, а я — не тот иудей, который вам нужен. И я вовсе не путешествую, а направляюсь в Линкольн.

— Как угодно, как угодно. Однако, к вашему сведению, владения мистера Уинстенли расположены как раз по дороге. Вам все равно ехать мимо. — Пьюли ухмыльнулся и услужливо добавил. — Я поеду с вами и покажу все самое интересное.

В полях мистера Уинстенли травы росли так же густо, как и хлеба. Бледные и печальные мужчины, женщины и дети гоняли с полей птиц.

«Бедняги! — подумал Давид. — Вот кто действительно страдает от нравственного несовершенства других людей! Если бы мне удалось уговорить Тома построить для них мост! Но разве можно на это надеяться? Я даже не могу убедить его быть помягче с собственными детьми!»

Пока Давид предавался этим мрачным размышлениям, Пьюли Уитс сообщил ему размер доходов, который давали земли мистера Уинстенли (немало бушелей с акра) и поделился соображениями о том, как можно удвоить и даже утроить эти доходы, если осушить заболоченные земли и удобрить почву навозом.

Затем он показал на холмики, под которыми, по его словам, залегал мощный пласт глины, и заметил, что при желании мистер Уинстенли вполне мог бы заняться производством ваз и столовой посуды.

— Английский фарфор нынче в моде, — сказал Пьюли Уитс. — Некоторые джентльмены создают весьма доходные фабрики.[30]

— Слыхал про такое, — вздохнул Давид.