На перепутье: Воительница (СИ) - Вин Милена

Она старается говорить монотонным голосом, похоже, не желая показывать, как больно даются ей такие воспоминания. Но ее выдают дрожащий подбородок и тусклые глаза.

В горле застревает неприятный комок невысказанных слов жалости, и я быстро нахожу в себе силы проговорить их, пусть и тихим, слабым голосом:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне очень жаль.

Валери кивает — должно быть, благодарно — но продолжает избегать моего взгляда, как источника тревоги. Она подливает себе вина, и спустя недолгое время оно постепенно начинает развязывать ей язык.

— Джон тогда был сам не свой, все порывался бросить службу, вернуться в Сеул, несмотря на неприязнь к нашему отцу… Но я запретила. У них с Сэмом было важное задание, и я просто не могла позволить им посчитать его не столь важным. Правда, кое-что произошло, и после этого Джон сам оставил службу…

— Он недолюбливает своего отца так же, как и брата? — все же решаюсь утолить свой интерес, пока Валери разговаривает со мной так открыто. — Почему они враждуют?

К моему удивлению, девушка усмехается, кажется, не заметив в заданном вопросе ничего странного.

— Сэм нам не родной брат. Сводный. Наши родители развелись, когда мне было лет десять. Отец привел в дом другую женщину, да еще и с сыном… Они с мамой не стали судиться, решать, кто будет воспитывать меня и Джона. Отец позволил маме забрать нас. Я тогда мало чего понимала, а вот Джон видел ситуацию иначе, такой, какой она была на самом деле. Папа бросил нас — вот какова была правда. Променял на другую семью, оставил маму, зная, какая тяжелая и важная у нее была работа. Поначалу я не злилась на него… Ничего не понимала, обижалась, а вот Джон возненавидел его всей душой.

Валери замолкает, снова подливает себе вина, и я уже подумываю о том, чтобы остановить ее, но она так шустро осушает бокал, вцепившись второй рукой в почти пустую бутылку, что я давлюсь изумлением и откладываю попытку отобрать у нее напиток.

— Поэтому брат забыл обо всех обещаниях, данных отцу, — продолжает она, разворачивая очередную конфету, — и пошел по стопам мамы. Я жутко завидовала ему, завидовала, что он станет агентом, и тогда поставила перед собой цель: тоже стать такой, как мама. Но поступить в академию я так и не успела… Мама умерла, отравившись угарным газом. Джон уже был совершеннолетним и мог сам строить свою жизнь, а меня забрал отец обратно в Корею. Но я не жалею, что мне пришлось вернуться. Там я встретила Мин Хо…

Тонкие губы неожиданно трогает ласковая улыбка. Подпирая щеку, Валери покручивает в руке бокал, следя, как бордовая жидкость омывает хрустальные стенки.

— Он был дизайнером одежды, — каким-то сладким, мечтательным голосом говорит она, а я не осмеливаюсь перебить ее. Наблюдать за ней — такой расслабленной, забывшей о реальности — одно удовольствие. — Он был очень красивым и смелым. Самым лучшим… Ему пришлось долго ухаживать за мной, чтобы завоевать уважение моего отца и мое доверие. Правда, мне приходилось скрывать от него, что я стремлюсь стать агентом ЦРУ… Я заканчивала академическую подготовку, когда узнала о беременности. После рождения Мэй мне удалось проработать только год. Джон до сих пор думает, что я по своему желанию оставила службу… Но я просто завалила очередной экзамен, — горько усмехается она. — Только после ухода я поняла, что искренне никогда не желала работать в разведке. Мною двигала зависть… И знаешь, в какой области я наконец почувствовала себя собой?

Девушка вскидывает на меня глаза, затуманенные воспоминаниями. Я отрицательно качаю головой, и она с воодушевлением выпаливает:

— В дизайне, представляешь? Думаю, нам с Мин Хо просто суждено было встретиться… Он многому научил меня до того, как… ну… уйти… В итоге я пошла по стопам любимого, а не одного из родителей. Папе до сих пор не нравится, что я трачу время на эскизы и шитье. Но мирится с этим, в основном посвящая все свободное время внучке…

Валери продолжает рассказывать о себе и своей семье, больше не затрагивает грустных моментов и невольно заставляет меня смеяться вместе с ней, когда говорит о том, как подшучивала в детстве над братом и родителями.

Она была счастливой. Тогда, в далеком детстве, когда родители, по ее словам, любили друг друга, а брат брал пример с отца. Пусть она и умалчивает об этом, но я понимаю, что она очень скучает по тому времени, по времени, которого не вернуть. Скучает и жалеет, что счастье так быстро оставило ее семью. 

Каким бы заразительным ни был ее звонкий смех, я все равно ощущаю рождающуюся внутри пустоту. Ее воспоминания оказались ключом к моим. Только сейчас я вдруг поняла, как сильно скучаю по детству, по времени, когда все мои родные были живы, а Норфия цвела и благоухала, как один большой ароматный цветок.

Глава 26. Хочу подарить тебе огнецвет...

Джон

Дом встречает меня мраком и удивительной тишиной, которая внезапно оказывается разорванной дружным смехом. Ко мне даже не выбежала Бонни, что не случалось еще ни разу с момента ее появления в моем доме. Включив свет, снимаю пальто и, переобувшись в тапки, заглядываю на кухню, освещаемую одним настенным светильником. 

Пожалуй, это самое последнее, что я ожидал увидеть.

Валери и Наари сидят за столом, разговаривают, потягивая вино и уминая за обе щеки крылышки. Замечает меня только моя амазонка, сидя ко мне лицом, но я качаю головой, пресекая ее попытку поприветствовать меня, и ухожу в комнату, на ходу расстегивая рубашку. Стоит переступить порог, как Бонни вскидывает свою мохнатую голову, тихо рычит, но, похоже, признав во мне хозяина, сразу успокаивается. Больше не издает ни звука, не вскакивает, продолжает лежать на кровати у ног Мэй, словно охраняя ее сон и страшась покидать пост.

Укрыв мелкую одеялом, которое она неосознанно скинула на пол, достаю из гардероба серый лонгслив и домашние штаны и ненадолго пропадаю в ванной комнате.

Умывшись и переодевшись, я захожу на кухню с твердым намерением прекратить веселый вечерок девушек. Как раз вовремя, ведь Валери уже начинает рассказ о моем неудачном признании девочке из параллельного класса…

— Он тогда так забавно репетировал свою речь…

— Ну все, довольно, — отбираю у нее бокал с вином и тотчас ловлю возмущенный, затуманенный алкоголем взгляд. — Думаю, с тебя достаточно…

— Эй, ты чего как кот крадешься? — шипит Валери и по-детски обиженно складывает на груди руки. — Мы вообще-то тебя ждали.

Наари кивает, позевывая, но молчит. Лишь улыбается какой-то глуповатой, загадочной улыбкой, и я стараюсь не смотреть в ее сторону, чувствуя, как от ее внимательности кровь обжигает изнутри лицо.

— Ты же знаешь, что тебе нельзя столько пить, — говорю серьезно, поднимая сестру со стула и беря под локоть. Голос слегка дрожит — то ли от какого-то странного волнения, то ли от недовольства. — Как можно быть такой безответственной?

— А как можно быть таким занудой? — передразнивает она меня, но при этом опирается на мою руку, похоже, боясь упасть. — И чего ты вообще ворчишь? Мэй мы уложили, с Бонни погуляли… А теперь вот отдыхаем.

— Уже двенадцать часов ночи, и… — замолкаю, заметив на столе помимо бутылки вина шесть баночек корейского напитка. — Где вы вообще взяли соджу?

— Заказали, — хихикает Валери, многозначительно переглядываясь с моей амазонкой. — Доставщик был очень учтив и через полчаса принес нам еще яичных роллов… Но мы их съели.

Странный смех девушек и блеск в их глазах вводит в ступор и начинает порядком раздражать. Я с юных лет отличался от Валери самообладанием и рассудительностью, но в этот раз, после сегодняшней перепалки в кабинете шефа, хватит одного грубого слова, чтобы вывести меня из себя.

— Пойдем, тебе пора отдыхать, — улыбаюсь — но, скорее всего, жесткой улыбкой — и увожу сестру из кухни. — А ты сиди здесь! — бросаю резко, заметив, как Наари поднимается со стула. Она тут же опускается обратно, провожая нас широко распахнутыми глазами. — Сейчас вернусь…