Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945 гг. - Вернер Герберт

Я снова встретил Ивонну на следующий день не днем, а вечером. Она не хотела появляться со мной на публике. На закате солнца у калитки под покровом сгущавшейся темноты ей было не так страшно. С этого времени я стал ее постоянным гостем. Когда бы я ни приходил к Ивонне, мой пистолет всегда хранился в кобуре на поясе, поскольку я не был уверен, что встречу ее, а не своего палача, какого-нибудь «маки» на уединенной аллее Бреста. Я уходил из дома Ивонны на восходе солнца, никак не раньше, потому что должен был хорошо видеть всякого прохожего, следовавшего за мной по улицам города. Я никогда не пытался выведывать у Ивонны тайны. Она говорила, что любит меня. Вот все, что я хотел услышать от нее. В свою очередь, я обещал ей все, что возможно, за любовь, которую она мне дарила.

Я был счастлив в эти дни осеннего солнца и цветов. Однако уже через две недели возникла необходимость сообщить Ивонне о разлуке в связи с моей новой командировкой. Мы договорились встретиться, как только я вернусь. Я надеялся вернуться весной, когда зацветут вишневые деревья. Последним напоминанием об Ивонне стал ее светлый развевающийся шарф, который скрылся в ночной тьме, когда мой поезд уходил от перрона.

Прибыв на парижский вокзал в Монпарнасе, я импульсивно принял решение остаться на день в столице и отправиться в Германию вечерним поездом. Осмотрел Лувр, прошелся по Елисейским полям, постоял на площади Этуаль, полюбовался городом с высоты Эйфелевой башни, посидел в кафе «Мир», наблюдая через окно, как проходит мимо блестящая публика. Когда церковные колокола оповестили об окончании дня, я остался доволен тем, что хоть ненадолго, но познакомился с жемчужиной всех городов мира.

На следующее утро, когда поезд пересекал Рейн, стоял глубокий туман. Однако ко времени, когда экспресс прогромыхал сквозь сосновые леса к югу от Франкфурта, туман испарился под лучами солнца. Никто не встречал меня на главном вокзале, поскольку я и не оповещал о своем прибытии. Мне хотелось, чтобы все было именно так. Я не сторонник сентиментальных встреч на публике.

Недалеко от привокзальной площади, на тихой аллее, располагался дом моих родителей. Свернув на знакомую улицу, я увидел впереди себя пару стройных ножек. Только со второго взгляда я понял: а ведь это моя сестра.

— Труди, — произнес я одно лишь слово. Она обернулась и заключила меня в свои объятия. Ее слезы увлажнили мои щеки.

— Почему ты не сообщил о своем приезде? Мы пришли бы на вокзал. Ты отлично выглядишь. Хотя немного похудел, не правда ли?

— Не думаю. Тебе кажется так, потому что мы год не виделись. Расскажи, как отец, как мать?

Пока мы шли к дому, Труди попыталась за несколько минут выложить все новости. Мать сияла от счастья. За год после моего последнего отпуска она извелась в ожидании и даже не спрашивала о войне. Ее интересовали только мое здоровье и аппетит.

— Ты мог бы послать нам телеграмму, тогда я испекла бы к сегодняшнему дню пирог, — сказала она.

Тем не менее в это утро пирог был все же испечен. Я позвонил по телефону отцу. Он закрыл на весь день свой офис и прибежал домой. Отец тепло приветствовал меня. Мы пожали друг другу руки, как два старых солдата.

— Здравствуй, сынок, сколько продлится твой отпуск на этот раз? — спросил он.

— Я не в отпуске, папа. Остановился проездом по пути к Балтийскому морю. Могу побыть дома не больше 30 часов.

— Печально. Но погоди. Дай мне подумать, что можно сделать, чтобы ты получше провел это время.

Затем он начал расспрашивать меня. Как я заслужил свою награду? Что представляет собой битва за конвои? Как влияют бомбардировки глубинными бомбами на лодку и экипаж? Он хотел знать мое мнение о перспективе войны с англичанами и обо всем, что касалось моих боевых походов. Постепенно наш разговор коснулся тем, которые, кажется, его особенно тревожили.

— Не думаешь ли ты, что наши войска на континенте слишком растянули свои коммуникации? Достаточно ли у нас живой силы, чтобы контролировать оккупированные территории? Сколько еще фронтов мы можем позволить себе открыть? — задавал он мне тревожные вопросы. Я не ответил, так как сам испытывал смутное беспокойство. И перевел разговор на более приятные темы.

Этот и следующий вечер, проведенные в родном Убермингене, успокоили мою душу. Быть дома значило оказаться в безопасности, укрыться на островке спокойствия и родственных чувств среди военной стихии. Несмотря на настойчивые просьбы отца, я почти не рассказывал ему о подлодках и своих ощущениях в бою. Я хотел внушить впечатление, моя служба не представляет смертельной опасности и я всегда стану навещать дом.

Когда мой поезд прибыл в Берлин, дул ледяными резкими порывами северо-восточный ветер. Марианна со своей обычной пунктуальностью ожидала меня на вокзале. Мы шли по почти пустынным улицам к роскошному отелю «Фюрстендорф», в котором я решил остановиться. Апартаменты были гораздо комфортнее и дороже, чем та скромная комната, которую мы наняли во время нашей предыдущей встречи. Но теперь я мог себе это позволить. Марианна тоже изменилась — стала менее сдержанной. Ее ласки заставили меня забыть о том, что шла война, что я сам провел в море все лето и осень. В ее объятиях окружающий жестокий мир исчезал, а воздушная тревога не вызывала беспокойства.

В течение двух дней моего пребывания в столице мы бросались от одного развлечения к другому. В условиях войны культурная жизнь Берлина пошла на убыль, а художественный уровень спектаклей театра и оперетты значительно понизился. Другой заметной потерей стало ухудшение качества блюд, подаваемых в ресторанах на Курфюрстендамм. Нет, Берлин был уже не тот. Но моя ласковая Марианна превращала холодный город в обетованную землю. И я был опечален — возможно, слишком опечален — необходимостью снова упаковывать багаж и проститься с ней.

Когда я прибыл в последний день ноября в Кенигсберг, было холодно, 15 градусов ниже нуля. Окончательно прозябнув в своей легкой морской форме, я сел на местный поезд, идущий до Пиллау, небольшого порта на Балтийском побережье. В купе я чувствовал себя словно в холодильнике и, доехав до места назначения, буквально превратился в сосульку. Уже в полночь я прибыл на борт комфортабельного лайнера «Претория», резиденцию командования и учебный дивизион Первой подводной флотилии.

За завтраком состоялся большой сбор курсантов. Я обменивался рукопожатиями со многими бывшими сокурсниками и отмечал расставание со многими другими в баре. Мы прибыли из всех уголков Европы, участвовали в самых крупных сражениях и потопили приличное количество кораблей союзников. Между нашим выпуском в апреле и нынешним морозным декабрем прошло семь месяцев. Для большинства из нас подводная война прошла без серьезных потерь. Это был хороший повод для торжества.