Все оттенки черного - Вадим Панов

Спальня пропахла мускусом. Роскошное супружеское ложе Куприяновых пребывало в полнейшем беспорядке. Подушки валялись по всей кровати и даже на полу, скомканное одеяло сиротливо белело в углу, простыни выглядели просто изжеванными, а из приоткрытой двери ванной доносилось негромкое пение:

Эй, моряк, ты слишком долго плавал,Я тебя успела позабыть…

Грудной голос с легкой хрипотцой.

У Веры задрожали губы. Она сделала шаг и споткнулась о блестящие черные туфельки, на огромной шпильке и толстенной платформе. Еще один шаг, и ее взгляд уперся в черные кружевные трусики, небрежно лежащие на тумбочке.

Мне теперь морской по нраву дьявол,Его хочу любить…

Анна нежилась в пенной, наполненной до краев ванной, лениво положив на бортик стройные ноги. Черные волосы свободно спадали на плечи, а руки умиротворенно скользили по груди.

— Котик, это ты?

Смуглая, не загорелая, а именно смуглая, что говорило о примеси восточной крови, с большими черными глазами, потрясающе длинными ресницами и высоким лбом, Анна была необычайно хороша собой.

— Котик? — чуть капризно протянула брюнетка.

— Это не Котик. — В горле запершило, но Вера постаралась, чтобы соперница этого не заметила.

— А кто?

Анна спокойно поднялась на ноги — Вера с завистью оглядела ее тугую, подтянутую фигуру, — перешагнула через бортик ванной и накинула на мокрое тело тончайшего шелка халатик. Невысокая, с упругой грудью, на правом полушарии вытатуирована черная ящерица, с четко очерченной талией и стройными, но несколько полноватыми ножками, она игриво потянулась, словно хвастаясь перед Верой своим замечательным телом, взмахнула огромными ресницами, и поинтересовалась:

— А кто вы такая? — В ее черных глазах сквозило подлинное веселье.

Вера с трудом пересилила себя:

— А кто вы?

— Я? — Полные губы девушки скривились в легкой, презрительной улыбке. — Я Анна. Я здесь живу. С мужем.

— Какое совпадение, — все еще спокойно, но чувствуя нарастающий гнев, произнесла Вера, — я тоже здесь живу. И тоже с мужем. И с детьми.

— С их помощью вы здорово испортили себе фигуру, — хихикнула Анна.

Она спокойно обошла опешившую Веру и вышла из ванной в спальню:

— Котик, откуда у нас в доме эта женщина?

Пару мгновений Вера пребывала в настоящем, оцепенении, а затем бросилась в спальню. Но брюнетки там уже не было.

— Котик, — донесся ее голос из коридора. — Где ты спрятался?

Отпечатки влажных ступней Анны на ковре спальни и блестящем паркете коридора отчетливо показывали Вере, куда направилась брюнетка. В малую гостиную. Вера влетела в комнату и резко остановилась. Мокрые следы доходили до центра гостиной и пропадали.

Можно было бы предположить, что ноги незнакомки высохли и она перестала оставлять следы, но Вера почему-то понимала, что это не так. Анны не было в комнате. Были только ее мокрые следы, доходящие до центра и пропадающие там.

С улицы донеслось урчание двигателя. Не помня себя, Вера опрометью бросилась вниз по лестнице и, выскочив из дома, столкнулась с поднимающимся на крыльцо Константином.

— Где она?

— Кто? — Куприянов удивленно посмотрел на жену. — Кто она, Вера?

— Где женщина, которая была в доме? Анна!

— Она у нас дома?

Тоска победила. Вспыхнувшие глаза Кота сказали Вере все. Лучше всяких слов.

— Ты ее знаешь?!

Он перебирал черные четки. Взгляд отчужденный…

«Тьма забирает только свое!»

— Ты ее знаешь? — Гораздо тише, обреченно.

Ответить Куприянов не успел. Дверь особняка медленно открылась, и на крыльцо вышла молодая черноволосая женщина в облегающем черном платье.

— Костя, извини, я приехала, хотела сказать… — Она осеклась.

Из сада донесся детский смех.

Анна, не сводя с поникшей Веры черных глаз, подошла к Куприянову и положила руку ему на плечо. Константин мягко обнял девушку за талию.

«Тьма забирает только свое!»

Вера отвела глаза:

— Я ухожу.

Он рисовал с невероятной, лихорадочной быстротой, словно боялся не успеть. Кисть стремительно летала по холсту, создавая неповторимые и прекрасные контуры обворожительного лица черноволосой и черноглазой женщины.

Анна. Опять она. Всегда она… Может быть, на этот раз ему удастся уничтожить, стереть печать Зла с ее чарующего образа?

В палате царила мертвенная тишина, но он, хотя и был полностью поглощен работой, сумел уловить ее появление.

Анна.

Ивов обернулся, радостно прищурился:

— Ты пришла.

— Ты звал меня, я чувствовала.

На ней было глухое черное платье с длинным, до пят подолом. Очень пуританское.

— Я хотел увидеть тебя. — Он подбежал, провел ладонью по ее щеке, взял за руку. — Ты пришла.

В глазах не было лихорадочного блеска. Счастье.

— Почему ты не хочешь забыть меня, Аркадий? — Грудной, с легкой хрипотцой голос полон грусти.

— Я не могу.

— Ты должен. Забудь. Выбрось меня из памяти.

— Из памяти, может быть. Но из сердца не получится. — Он поцеловал тонкую смуглую кисть. — Пока мое сердце бьется, я буду помнить тебя. Я буду помнить твои глаза и твои волосы, твои ресницы и губы. Я закрываю глаза и вижу только тебя. Я открываю глаза и вижу только тебя.

— Аркадий… — Чарующий голос задрожал. — Ты не должен… Мне больно.

— Я должен показать тебе кое-что. — Ивов покопался и вытащил из кучи бумаг набросок. Единственный рисунок, на котором была изображена не Анна. — Я написал его вчера. Заснул днем, но что-то разбудило меня. Я проснулся, и рука потянулась к карандашу.

Анна пристально посмотрела на набросок. Мягкие линии, точные тени, даже в этой, сделанной наспех работе Аркадий блестяще передал образы. Два лица. Ничем не выделяющийся молодой мужчина с короткой стрижкой и холодным взглядом и юная девушка с гладкими волосами до плеч, тонкими губами и нежной линией шеи.

— Кто они?

— Не знаю, — художник снова взял ее за руку, — не знаю. В последнее время я писал только тебя и вдруг — этот набросок. Я чувствую, это что-то очень важное. Что-то опасное и связанное с тобой. Поэтому я решил позвать тебя. — Аркадий помолчал, улыбнулся, поцеловал ей руку, счастье в его глазах жгло Анну каленым железом. — И ты меня услышала.

— Я услышала, — эхом повторила девушка.

Она медленно свернула рисунок, положила его в сумочку, подняла черные глаза на Аркадия.

Каленое железо счастья…

— Ты по-прежнему рисуешь только меня?

— Только тебя, — подтвердил художник. — Я больше ничего не вижу. После того как я познакомился с тобой, я больше не вижу образов, достойных моей кисти. Я не вижу звезд, горящих ярче твоих глаз. Я не знаю, что может быть прекраснее твоей улыбки. Ты мой свет и моя тьма. Ты вознесла меня на чарующие высоты, а потом безжалостно бросила вниз, во мрак. Я познал рай, а теперь ты убиваешь меня.

— Я не хотела, я… — Анна провела пальчиком по холсту на мольберте. — И снова я.

Она не видела, насколько похожи были все работы Ивова, не видела то, что видел он и видела Вера. Или не хотела видеть. Аркадий не просто передавал разные эмоции: грусть и веселье, тревогу и беззаботность, он сумел отразить тысячи оттенков ее улыбки, ее глаз. Запертый в четырех стенах клиники, он не находил другого способа увидеть свою любимую. Свою музу. Свою богиню. Свою убийцу.

— Я приказал, чтобы после моей смерти все эти работы доставили тебе, — тихо произнес Аркадий. — Если, конечно, они тебе нужны.

— Мне будет очень приятно… — глаза Анны удивленно расширились: — После твоей смерти?

— Это случится скоро, — просто сказал Аркадий. — Я чувствую.

— Ты болен?

— Я умираю.

— Но от чего?

— Ты действительно не понимаешь?

— Я? — Анна беспомощно смотрела на художника.

Аркадий нежно взял ее руки, поцеловал горячие ладони.

— Миллион лет назад ты сказала, что мы никогда не будем вместе. Разве это не причина для смерти?

— Аркадий, я…

— Жизнь кончилась. Все, что ты видишь сейчас, — это агония.

— Не говори так. — Ее полные губы дрогнули. — Скоро ты поймешь, что жизнь…

— Я уже все понял и все решил. — Художник отпустил руки черноволосой красавицы и повернулся к мольберту. — Уходи. Я хочу закончить эту работу.

Современный особняк клиники профессора Талдомского еле угадывался за плотным строем деревьев. Он был тих и умиротворен, как была тиха и умиротворенна вся эта сонная улочка, вырванная чьей-то неведомой волей из московской суеты.

Анна медленно пересекла пустынную мостовую, села за руль своего «Мустанга», привычно включила зажигание, сильно надавила на газ и резко вывела автомобиль на проезжую часть. Она любила так стартовать: быстро, стремительно, чтобы сразу почувствовать силу и напор мощного двигателя, поэтому все ее жесты и движения были бездумны, доведены до автоматизма. Руки знали, как вывернуть руль, ноги не путали педали, глаза машинально проверили зеркальце заднего вида. Анна была спокойна и холодна.