Врата Атлантиды - Андрей Николаев

Взяв медальон в ладонь, Корсаков сжал его так, что побелели костяшки пальцев. Металл откликнулся едва ощутимой вибрацией, вверх по руке побежала мелкая дрожь. Игорь разжал пальцы. На ладони отпечатались драконы, совмещенные в виде свастики. Отпечаток был похож на рисунок двух скрещенных топоров. Корсаков задумчиво потер ладонь и медленно потащил медальон с головы. Цепочка зацепилась за воротник, Игорь потянул сильнее. Затрещала материя. Разозлившись, он рванул цепь со всей силы. Рубиновые глаза драконов налились огнем. Казалось, они заглядывают в душу, уносят сознание, оставляя испуг, страх, мысль о том, что снимать медальон нельзя, иначе… дочка, Анюта, Воскобойников, Марина… С ними случится что-то ужасное. Только присутствие драконов оберегает маленький мирок, который Корсаков создал с таким трудом.

Он понимал, что это наваждение, гипноз, внушение или что-то в этом роде. Пальцы тряслись, медальон метался в ладонях пойманной мышью, цепь охватила шею, перекрывая дыхание. Корсаков рванул ее, наклонил голову, рванул снова. Удушье и страх парализовали, но он все рвал и тянул, задыхаясь и хрипя. В глазах заплясали круги, во рту стало сухо, комната наполнилась скрежетом и лязгом, словно под окном маршировали закованные в броню легионы гростов. С яростью угодившей в капкан лисы, Корсаков вцепился в цепь обеими руками, и мир взорвался, лопнул на осколки, обрушившиеся на него с силой и неистовством горного обвала…

Сознание возвращалось постепенно. Сначала он увидел далекий свет, который становился все ближе, пока не превратился в переливающиеся хрустальные подвески в люстре. Игорь почувствовал, как сводит мышцы и дрожат руки, будто после тяжелой упорной драки. Пальцы тряслись. Он провел ладонью по лицу, стирая обильный пот. Вернулись звуки: капала вода в неплотно завернутом кране в мойке, тихонько гудел холодильник, тикали антикварные часы на стене. И кто-то настойчиво, видимо, уже не в первый раз стучал в дверь.

Игорь огляделся. Медальон лежал на полу возле кресла, порванная цепь напоминала мертвую змею, блеск металла погас, словно кто-то отключил внутри медальона батарейку. Корсаков потрогал шею, ощутив под пальцами вдавленный след от цепи. Встал, глубоко, с наслаждением дыша, и врезал по медальону ногой. Диск сверкнул в свете люстры, мелькнула цепь, и медальон скрылся внизу, под лестницей.

В дверь колотили все настойчивее.

— Подождете, — пробормотал Корсаков и пошел в ванную.

Багровая борозда с побелевшими краями охватывала шею ниже кадыка, кожа в некоторых местах была содрана. Корсаков выругался и сунул голову под кран. Постояв так минут пять, он почувствовал, что приходит в себя — выровнялось дыхание, исчез звон в ушах. Напившись из сложенных ковшиком ладоней, он растерся полотенцем и посмотрел на себя зеркало.

— Ну, господа, если Бальгард — это я, то вам придется очень постараться, чтобы я был на вашей стороне.

Вернувшись в холл, он отыскал среди Анютиных вещей шелковый платок и, завязав его на шее, спустился по лестнице.

В дверь уже ломились, будто в ворота средневекового замка. Корсаков нащупал ключ в полутьме лестницы и вспомнил обещание, данное Анюте.

— Чего надо? — спросил он, подивившись своему хриплому голосу.

— Скажите, это здесь живет и творит великий живописец Игорь Корсаков? — осведомился вкрадчивый голос.

Игорь откашлялся.

— Господин Корсаков переехал на постоянное место жительства за границу, — прогундосил он.

— А в какую страну?

— Э-э-э… в Мексику. Сикейрос, знаете ли, всегда был ему близок.

— Врешь, сукин кот! — рявкнули за дверью так неожиданно, что Корсаков попятился. — Никогда он не любил этого мазилку. Открывай, стервец, я уже все ноги отбил о твои ворота. Это твой старый добрый царь Леонид.

— Леня… — Корсаков загремел замком, распахнул дверь.

На пороге стоял Леонид Шестоперов, он же Леня-Шест. Он был в гавайской рубахе навыпуск и розовых бермудах. На голове его была разноцветная панамка, а к груди он нежно прижимал пакет, из которого торчали горлышки бутылок.

— Ну-ка, возьми у меня продукт, — Леня сунул Корсакову пакет, и тот увидел, что кисти рук и предплечья у гостя в гипсе. — Ишь какие баррикады от друзей возвел.

Глава 8

Прижимая подбородком к груди пакет с бутылками, Корсаков запер дверь. Шестоперов уже топал вверх по лестнице.

— Куда, спрашиваю, други, подевался мой любимый художник Корсаков? А мне говорят: у него теперь собственный особняк! — Леня обернулся к Игорю. — Собственником стал? Зазнался?

— Леня, в бубен хочешь?

— Не хочу. Хватит, достаточно, баста. Мне рыло и без тебя начистили. Месяц почти в больнице, а ты так и не навестил.

— Здра-а-асьте вам! — Корсаков устроил пакет в кресле. — Я два раза приходил: первый раз — ты даже глаз не открыл, паразит, а во второй смотрел на меня, как на пустое место, хотя медсестре подмигивал обоими глазами.

— Да? Обоими? Это я молодец, только не помню ничего. Вернее, помню, но говорить при ней не хотелось. — Леня прошелся по холлу. — А ничего ты устроился. Водочку в холодильник положи. В морозилочку. Здесь у нас что? — Он открыл дверь в ванную. — Ба-а-а, джакузи! Игорек, мы будем сидеть в джакузи, нас будет овевать прохладная пузырчатая вода, а мы будем пить водку и…

— Джакузи я принимаю только с женщинами.

— Никита Сергеевич Хрущев в свое время сказал, что все художники — педерасты, значит так тому и быть!

— Леня, тебе руки поломали или мозги отбили?

— Шучу я, шучу. А где мы работаем? — Шестоперов прошел в спальню. — Здесь? — он указал на кровать. — Высший класс! Я бы даже перекуры не делал при таком качественном рабочем месте.

— Что-то у тебя сегодня игривое настроение, — заметил Корсаков.

— Прощальная гастроль, — пояснил Шестоперов, подходя к мольберту. — Завтра вечерней лошадью я отбываю к берегам туманного Альбиона, сиречь — в Лондон.

— Лошадью к берегам… это да…

— Импресарио задолбал, понимаешь, — Леня откинул тряпку, закрывающую картину, — требует новые работы, а у меня с гулькин… — он замолчал, задумчиво потер подбородок загипсованной рукой.

Корсаков встал рядом. Шестоперов смотрел на картину нахмурившись, будто вспоминая что-то. Он взял со стола несколько эскизов, перебрал их, задержался на рисунке с Хельгрой.

— Что-то меня на фэнтези потянуло, — сказал Корсаков.

— Да? Там тяжело пробиться — Варгас, Ройо, Сараяма, Валледжо и еще сотни три-четыре эту жилу разрабатывают. Я пробовал: дохлый номер, — Леня отложил эскизы. — Старичок, а ты мне лапшу не вешаешь? Вроде бы я видел подобный пейзаж. Может, заказ на копию получил?