Заговор - Сергей Шхиян

— А мы тебя, батюшка, уже заждались, не чаяли, что придешь! — радостно объявила какая-то незнакомая женщина.

Я попытался вспомнить, видел ли ее раньше, но она была из категории людей, которых запомнить в лицо просто невозможно.

— Как же я мог не придти, если обещал! — ответил я по возможности низким «мистическим» голосом. Потом добавил таинственно и многозначительно:

— Солнце еще не село!

Этот неоспоримый факт произвел на зрителей сильное впечатление. Все разом повернулись на запад и удостоверились, что это астрономическое явление еще не произошло.

— Мы ничего, ладно, — виновато сказала та же женщина, — а вот хозяйка волнуется!

К чему она это сказала, я не понял и собрался изречь что-нибудь многозначительное, но с ходуне придумал, каким афоризмом порадовать присутствующих, и просто их перекрестил.

— Пойдем, батюшка, уж все заждались, — вступила в разговор еще одна встречающая.

— Пойдемте, — согласился я.

Попросить указать место, где можно переодеться, я не успел, встречающие заспешили к одному из теремов, пришлось идти вместе со всеми. Не успели мы подойти к крыльцу, как на него из внутренних покоев вышло еще несколько человек встречающих, среди которых я узнал управляющего и хозяйку.

Такой непонятный ажиотаж меня насторожил. Обещание погадать еще не повод устраивать волхву такую торжественную встречу.

Я поднялся на крыльцо и отвесил хозяйке низкий поклон. Она ответила полупоклоном. Сегодня крестная Прасковьи выглядела значительно интересней, чем во время нашей первой встречи. Тогда она была скромно, если не сказать бедно, одета, недавно со сна, не прибрана. Теперь была во всеоружии роскошного убранства и блистала женской привлекательностью.

— А мы тебя, батюшка, уже заждались, не чаяли, что придешь, — как и остальные, сказала она.

То, что все здесь меня называют «батюшкой», было не совсем понятно. Так обращались, как правило, к священникам. Однако поправлять я никого не стал, пусть зовут, как хотят.

— Пришел, как обещал, — ответил я, — к вечеру.

— Проходи, уже все готово, — пригласила хозяйка, уступая мне честь первому переступить порог.

Я кивнул, и мы вошли в терем. То, как меня встретили и, главное, к этому подготовились, мне не понравилось. Я интуитивно почувствовал, что кто-то пытается перехватить инициативу и заставить меня подчиниться своим правилам. Сеанс «черной и белой магии» я собирался провести по своему сценарию, а не пользоваться чужими наработками.

В сенях стояли несколько человек, скорее всего, слуги, и с интересом, меня рассматривали. В горнице, большой комнате с несколькими стрельчатыми окнами, народа оказалось еще больше. Посередине пустого помещения располагался большой стол с единственным стулом в его торце. Остальную мебель, как было принято в это время, составляли встроенные лавки вдоль стен.

Пока я осматривался, сюда же явились все те, кто встречал меня на крыльце, ждал во дворе и сенях. Комната тотчас заполнилась переговаривающимися, нетерпеливыми людьми. Хозяйка сразу же прошла во главу стола и села на стул. Сразу же стало тихо, гости или зрители, не знаю даже, как их правильнее назвать отступили к стенам. Было понятно, что от меня ждут каких-то действий. Камерного общения с глазу на глаз с хозяйкой не получилось.

Нужно было на ходу придумать, чем занять аудиторию, в противном случае меня ждал полный провал. Тот, кто подготовил и организовал эту встречу, рассчитал все правильно, «гадальщик» без подготовки будет вынужден устроить публичный сеанс, провалится и будет с позором изгнан.

Пауза затягивалась. Я один молча стоял посередине горницы, а на меня внимательно смотрело полсотни глаз. Хозяйка уже начинала проявлять признаки нетерпения, зевнула и обернулась к какой-то женщине, услужливо застывшей за ее плечом.

Сверток с одеждой мне мешал. Я, чтобы освободить руки, хотел положить его на стол и вспомнил о том, что в нем лежит. Избавляться от реквизита я раздумал, взял его под мышку и направился е хозяйке. Она прервала разговор со стоящей за спиной женщиной и повернулась ко мне.

— Где моя комната? Мне нужно подготовиться — громко, чтобы все слышали, попросил я.

Ни о какой комнате мы с ней в прошлый раз не говорили, видимо, поэтому она и растерялась, ответила не сразу, с заминкой.

— Марья, — негромко обратилась «крестная» к одной из своих спутниц, — проводи этого человека наверх, пусть он там и готовится.

Эпитет «этот человек» мне не понравился, как и небрежное, «пусть он там и готовится», это уже было явным признаком того, что меня воспринимают, как заезжего шарлатана, а не осчастливившего их своим явлением оракула.

Девушка, откликнувшаяся на имя Марья, поклонилась госпоже и позвала меня следовать за собой. Однако я продолжал неподвижно стоять на месте. Кто-то сказал, что великим артиста делает умение держать паузу. Не знаю, на сколько это верно, никогда не был актером и не имел возможности проверить тезис на практике, но паузы мне держать приходилось. Однако в паузе, как и во всем прочем, главное — не переборщить.

Стоять просто так, ничего не делая, было бы, по меньшей мере, глупо. Тем более, что разочарованные задержкой представления зрители начали перешептываться, и кто-то уже пробирался к выходу, сбивая у публики торжественный настрой. Нужно было придумать, как заставить всех замолчать, однако в голову лезли только глупости, не имеющие к театральному искусству никакого отношения. Я попытался вспомнить, как приковывали к себе внимание толпы великие политические деятели, но на память пришел один только Ленин, выступавший перед революционной братвой с броневика на площади перед Финляндским вокзалом.

— Пошли, батюшка, — опять позвала Марья.

Я не обратил на нее никакого внимания, медленно поднял голову, снял за неимением кепки шапку, зажал ее в кулаке, поднял правую руку как легендарный основатель первого в мире государства рабочих и крестьян, встряхнул головой и закричал, картавя и грассируя:

— Товагищи габочие и кгестьяне, до каких пор нас будут душить кговососы эксплуататогы? Вся власть советам габочих и кгестьянских депутатов! Землю крестьянам, фабрики рабочим! Пролетарии всех стран соединяйтесь! Дойчланд, дойчланд убер аллес! Летайте самолетами Аэрофлота! Демократов и коммунистов в тюрьму! Судью на мыло! Ура, товарищи, наше дело правое, победа будет за нами! — на этом мой первый ораторский запал иссяк, но я вновь набрал полные легкие воздуха и заорал:

— Галина Бланка буль-буль, буль-буль!

Не знаю, что испытывали великие ораторы, когда зажигали энтузиазмом народы и вели за собой толпы, но я помню, какую гордость испытал за свою пламенную речь! Последнее угрожающее «буль-буль» окончательно потрясло публику, зрителей как ветром сдуло. Они бежали отсюда так быстро, как будто им собирались отрубить головы. Исчезла даже моя проводница Маруся. Не успели затихнуть раскаты красивого, мощного голоса, в горнице осталось всего трое: хозяйка, прилипшая к своему стулу, управляющий, жавшийся к дальней стене, и оратор.

— Ну? — спросил я купчиху. — Вопросы есть?

Она, не отвечая, смотрела на меня с мистическим ужасом и даже не пыталась встать, видно, от страха у нее отнялись ноги.

— Сеанс черной и белой магии будет в полночь, — сказал я хозяйке, — нервным лучше не присутствовать. Пойдем, покажешь мою комнату, — обычным голосом сказал я управляющему. — Тебя, кажется, зовут Никифорович?

— Иваном Никаноровичем, — стараясь, чтобы я не заметил дрожи в голосе, ответил он.

— Это не важно, веди, Вергилий!

— Осторожно, тут ступенечка, — суетился он, когда мы поднимались наверх.

Привел меня Никанорыч в небольшую комнату на верхнем этаже. Судя по убранству, тут жила женщина. Я осмотрелся и спросил:

— Чья это комната?

— Раньше одна девка жила, а теперь пустует.

Я подумал, что он говорит о Прасковье, и уточнять, кто и когда здесь жил, не стал. Не нравился мне этот Иван Никанорович, было в нем что-то скользкое, фальшивое, хотя внешне выглядел он вполне респектабельно, даже симпатично: честный взгляд, скромная, аккуратная одежда, приятное лицо, опрятная борода. Я сел на скамью подле оконца, положил рядом с собой сверток с платьем и приказал управляющему, так, как будто имел на это право:

— Теперь пришли ко мне Митьку.

Иван Никанорович поклонился и едва не бегом отправился выполнять поручение.

«Покажу я вам еще чудо в решете», — злорадно подумал я.

Не успел я осмотреться, как в светелку влетел мой недавний собутыльник Митька. Вид у него был взъерошенный, глаз подбит, правда, в отличие от меня, не левый, а правый. Он уставился здоровым оком, узнал и обрадовался, как родному:

— Кеша! Друг! Вот кого не ждал, так не ждал! Недаром мне всю ночь тараканы снились!