Камрань, или Последний "Фокстрот" - Крутских Юрий Николаевич

На первый взгляд, лет ему казалось около сорока, одет был в обрезанные чуть выше колен старые джинсы и в разодранную до середины груди майку-тельник. Густая чёрная шевелюра поблёскивала под лунным светом какими-то стеклянными вкраплениями. Он часто моргал, то и дело прикладывая к лицу ладони, и постоянно что-то сплёвывал. Массивная, чуть ли не с якорную толщиной, золотая цепь на шее, татуировки соответствующей тематики на груди и руках, особого колорита ругательные словечки, которыми он беспрестанно сыпал, – всё говорило о том, что наконец-то нам повезло встретить настоящего одессита и, несомненно, морского волка.

Грузно перевалившись через комингс, человек опустил на палубу волосатые, обутые в засаленные китайские кеды, ноги и остался сидеть на крышке люка, потряхивая время от времени головой, словно стараясь прийти в себя или сосредоточиться. Даже в темноте было видно, что взгляд его замутнен и какой-то блуждающий.

Заметив нас, человек встрепенулся, в его глазах появился смысл. Он попытался встать, но вновь тяжело опустился на люк. Порывом ветра до нас донесло мощное спиртовое амбре. Подойдя ближе, мы расположились таким образом, чтобы отрезать путь к ближайшему борту, на случай если он тоже захочет сигануть вниз. Но человек повёл себя смирно. Представившись, я с опаской протянул руку и, удостоившись ответного пожатия, поинтересовался, что произошло и нужна ли какая помощь. В ответ незнакомец вновь тряхнул головой, отчего на палубу, звякнув, упали несколько кусочков стекла. Словно продолжая прерванный рассказ, он негодующе затараторил:

– А я ему «стой!» говорю! А он мне гаечным ключом… «Ты что, падла, делаешь?» – я ему. А он у меня из рук бутылку хвать – и хрясь по голове! Спирта, литровую! Вот, полюбуйтесь – весь мокрый. А я иду, смотрю – он в кандейке копается. «Стой!» – говорю, а он мне в рыло… Вот сюда… и сюда тоже… гаечным ключом… и бутылкой ещё. Где эта тварь? Не видели? Мелкий такой, стриженый, мегомметр у меня стащил, на шее болтается… Гаечным ключом… сюда… и сюда тоже. Литр «Рояля»… о голову… Ты посмотри, какая шишка! Хорошо, глаза успел закрыть. Пойдем, поймаем, он где-то здесь прячется… Я его, гада, сейчас утоплю…

Сумбурный монолог Бориса, а именно так звали нашего нового знакомого, электромеханика теплохода «Колыма», кое-что прояснил. Мы поспешили его успокоить, сообщив, что искать, а тем более топить, никого не требуется, что уже и так... А если ему очень нужен мегомметр, злосчастный гаечный ключ и прочий похищенный инструмент, то мы знаем, где это добро лежит, покажем место, и если за ночь никто не упрёт, то завтра же можно нанять водолазов и всё поднять.

Хорошая новость подействовала на Бориса самым благотворным образом. Он взбодрился, просиял и перестал ругаться. Выражение его лица сначала стало недоверчиво-недоумённое, потом быстро сменилось на благодарное и даже слегка заискивающее. Он, правда, иногда ещё посматривал на нас с некоторой опаской, думая, что мы утопили хунтота собственными руками, может быть, побаиваясь и за свою жизнь, но в конце концов нам удалось рассеять его сомнения. Этому способствовал наш совершенно херувимский вид и две предъявленные бутылки хунтотовки. Совершенно успокоившись, Борис нашёл силы подняться, стряхнул с головы остатки стекла и, подойдя к борту, долго смотрел туда, где утонул его незадачливый обидчик. Затем он решительно плюнул, сказал, что к жмурику не полезет, пусть остаётся с тем, что добыл, чёрт с ними, с этими железяками проклятыми. Самому ему ничего не надо, мегомметр запасной есть, а ключей разных и прочих инструментов ещё много в заначке имеется.

Мерно и мелодично плескалось море в узком канале между бортом и стенкой пирса. Вязкий, насыщенный йодом и тропическими испарениями туман наползал на залив со стороны мелководной лагуны. Тёмные домики с редкими проблесками электричества на вьетнамской стороне, ярко освещённые береговыми огнями здания, корабли и пирсы на нашей, – всё постепенно размывалось, обволакивалось и тонуло в липкой призрачной дымке.

Издалека с моря донеслось сухое тарахтение хунтотовской джонки. Скрипучий голос судовой трансляции на корабле за несколько пирсов от нас затребовал кого-то на ГКП. На рейде тонко звякнула рында, сухо щелкнул выстрел, затем ещё два где-то поблизости на берегу. Обычные, привычные в своей повседневности запахи и звуки сейчас воспринимались гораздо острее. Возникшее ещё в заведении у Хуаня ощущение полноты и остроты жизни требовало продолжения банкета. Времени было всего около девяти часов вечера, и наши приключения ещё только начинались.

Глава 24 На «Колыме»

В каюте, куда привёл нас благодарный Борис, было густо накурено, наругано матом и веселье в самом разгаре. Проникновенно, с кабацким надрывом хрипел из дребезжащего двухкассетника Вячеслав Добрынин, выводя и накручивая мелодичную вязь популярного шлягера. Переполненные пепельницы дымились скрюченными окурками. Сизая пелена надёжно окутала нас, едва мы переступили через высокий порог.

Раскрасневшиеся лица присутствующих двоились, а то и троились в мигом наполнившихся слезами глазах. Многократно тягуче повторяемое: «Не сыпь мне соль на ра-ану-уу…», гул пьяных голосов, звяканье посуды и немой вопрос в глазах жаждущих выпивки морских волков: «Спирт принёс?»

Последняя бутылка хунтотовки была опорожнена мгновение назад, и в данный конкретный момент ею заряжался торпедный аппарат. Один из почётных гостей – минёр с МПК «Небздящий», ой, извините… «Бесстрашный» – чётко, совершенно по уставу, отдавал команды, а маленький худощавый одессит в натянутой до ушей чёрной офицерской пилотке (минёра) их проворно выполнял. Вот по команде «аппарат к стрельбе торпедой приготовить!» бутылка легла на комингс открытого иллюминатора горлышком вперёд. По команде «товсь!» одессит задрал повыше заднюю крышку и по команде «пли!» отпустил её. Крышка хлопнула по донышку бутылки и вытолкнула её наружу. Снизу раздался характерный плеск, народ одобряюще загудел. «Торпеда вышла, откат нормальный!» – залихватски козырнув, доложил новоявленный торпедист довольному, расплывшемуся в сладчайшей улыбке минёру. Была ли поражена какая-нибудь цель – неизвестно, но одно я узнал совершенно точно: за сегодня это был уже десятый торпедный залп. Промелькнула мысль: если судно простоит здесь хотя бы с неделю, то на карту можно будет смело наносить новую навигационную опасность – рукотворный бутылочный риф.

Между тем наша с Васей благоразумно сделанная заначка пришлась очень кстати. Две бутылки хунтотовки от друга Хуаня спасли не только положение, но и беднягу Бориса от линчевания. Его робкие попытки оправдаться, предъявление шишек и порезов на голове вызывали лишь хохот и язвительные шутки:

– Тебя только за смертью посылать!

– Это точно! Взял вот, душегуб, утопил хунтота…

– Борь, эк он тебя отоварил!!! Хорошо ещё, что не ограбил, карманы не вывернул и вообще не раздел! – юродствовал, разливая водку по стаканам, говорливый дракон-боцман по кличке Бельмондо. Каюта, в которой происходило мероприятие, была его, и Жора Бельмондо изо всех сил старался изображать гостеприимного хозяина.

Кроме Жоры и Бориса в каюте находилось ещё много народу. Был тут и наш друг Гена, механик с МПК. Обрадовавшись нашему появлению, будучи здесь уже за своего, он растолкал народ и определил нас на лучшие места. Мы стали знакомиться, представляться, жать друг другу руки, но я тут же забыл, кого и как зовут. Помню только, что младшего штурмана теплохода «Колыма» звали Вадик Шишаморов (почти однофомилец Гены), а одного из мотористов – Мыкола Забейгроб. Помню, что Мыкола сначала придуривался, говорил по-украински, но как напился, стал путаться и перешёл на русский.

Между тем подначки проштрафившегося Бориса продолжались.

– Ты же, Боря, боксёр, как же так? Неужто на каратиста нарвался? Нахрена ты ему бутылку-то отдал? Подержать, что ли? А, понимаю! Чтобы руки освободить, получше размахнуться и в рог зарядить с правой! – зубоскалил, не отставая от боцмана, стармех-дед. Был он уже достаточно пожилой дядечка, лет под шестьдесят, звали его Демократ Иванович, и фамилия была под стать – Кржижановский.