Опция поиска. Книга четвертая из серии «Сказки мегаполиса» - Авторская редакция

можешь проверить тоже. Пяти секунд, которые будут в распоряжении твоих

телохранителей, не хватит, чтобы высвободить твою руку, за это я тоже ручаюсь. Так

что, шах тебе и мат, Антон Андреевич. Ну как, ты согласен, что я выиграла?

– Похоже, что я у тебя в заложниках, – хрипло проговорил Ефремов с

каменным выражением на лице.

Лера неспеша и аккуратно расплела их руки и без улыбки произнесла:

– Никакой ты не заложник, Антон. Этой мой муж у тебя заложник. И я хочу

знать цену выкупа.

Антон Ефремов расслабленно развалился на заднем сидении своего «ягуара»,

который умело вел по ночной Москве угрюмый Витек, но мысли его не были столь же

небрежно-расслаблены, как поза. Ефремов напряженно думал. Разговор с Валерией

Буровой, внезапно исчезнувшей из его бизнеса и жизни в начале нулевых и так же

неожиданно сегодня объявившейся, произвел на Антона неоднозначное впечатление.

Неоднозначное, но, безусловно, сильное.

С ней было так всегда, и в этом плане она ничуть не изменилась. Ефремову

сделалось досадно, что активное беспокойство Валерии вызвал какой-то мужчинка,

по всему видно слабак и недотепа. Возможно, досада была с примесью ревности. Но

Антон Ефремов не был дураком и всегда умел правильно разобраться в ситуации и в

людях. Пытаться взять реванш по прошествии стольких лет смысла не имело. Он

только напрасно потратит время, стараясь склонить ее на любовную авантюру.

Слишком сильно любит Лерка своего дебила, если решилась на такой борзой

поступок, который выкинула нынче в ресторане.

Но наглая ее выходка заслужила уважение, и он отослал пацанов к барной

стойке пить колу. Злые от унижения, они отправились в другой конец зала.

Предложение Буровой его озадачило, а готовность выложить за мужчинку

сумму зеленых по запросу и не торгуясь, вообще поставила в тупик. Кажется,

Валерия действительно здорово отъехала от экстремального бизнеса, работая

мелким клерком в конторе, если жаждала поменять заработанные непосильным

трудом бабки на никчемного представителя московской мелкой фауны. Но Ефремов

не стал делиться с Буровой своим сарказмом, а коротко произнес: «Я подумаю, что я

для тебя могу сделать». Теперь вот ехал и думал.

От ужина она отказалась. Встала, уперлась в него тяжелым взглядом и

размеренно произнесла, однако ее спокойный тон Ефремова обмануть не смог:

– Жду до утра. До девяти часов утра.

И ушла. Она что, ему так грозила? Смешно. Смешно и забавно.

Он запоздало поинтересовался у проштрафившихся архаровцев, на какой

тачке приехала гостья. Услышав ответ, задумался еще больше. Тяжелый

внедорожник «мерседес», увешанный кенгурятниками, шестифарной «люстрой» и

прочими агрессивными шнягами, не может быть у мелкой служащей нищего офиса,

жены слабака и дебила. Да и платьишко на Лерке… Впрочем, про тесное платьишко и

все, что под ним весь вечер вырисовывалось, лучше не вспоминать. Одно слово –

оторва. Сексапильная оторва. Повезло же этому Воропаеву Леониду. Ефремов

хмыкнул. Хотя бы в этом.

Лера заехала в супермаркет и купила какой-то салат и какую-то нарезку.

Приехав домой, обнаружила, что нет хлеба. Это ее огорчило, и она расплакалась.

Нарыдавшись, стянула через голову дурацкое платье и отбросила в кресло.

Платье до кресла не долетело и осталось валяться на полу сдувшимся резиновым

шариком. Лера задумчиво на него посмотрела, подняла. Размеренными шагами

подошла к платяному шкафу, распахнула дверцу, извлекла пустую вешалку.

Повесила платье на вешалку, сунула в шкаф. Нужно перестать психовать. Толку-то от

истерик.

Утром она позвонит Ефремову, чтобы узнать, что он решил. Навряд ли его

номер будет доступен. Поэтому затем она пойдет в полицию. Валерия

благоразумная, уравновешенная женщина, поэтому она пойдет в полицию.

И она настолько тотально благоразумна, что сейчас поужинает салатом без

хлеба и ляжет спать. Примет снотворное и ляжет. И заснет.

Стрелки на часах показывали начало седьмого, когда ее разбудил телефонный

звонок. Но звонил не Ефремов и даже не кто-то из его свиты. Звонил Паша Горячев.

И Горячев был явственно на взводе.

Он сказал, что Лёня нашелся. Он сказал: «Одевайся, я сейчас за тобой заеду.

Ничего брать не надо, Леонид пока не пришел в себя».

Паша сказал: «Его нашли ночью в каком-то подъезде, он лежал без сознания и

весь избитый. Жильцы вызвали скорую помощь. Я случайно узнал, представляешь?

Мне позвонил Борька-монтажник и сказал, что видел, как Леонида на каталке везли

по коридору. Борька в той больнице со сложным переломом. Прикинь, как совпало».

Одуревшая от смеси радости и тревоги Лера выскочила из подъезда, не

дожидаясь, когда приедет Пашка и вызовет ее по домофону. Только бы с Лёнькой

ничего серьезного не было!

Все-таки не абсолютный гад ее бывший босс, а нынешний бонза Тоха

Ефремов. Конечно, никакое это не благородство, а эффектный жест ради жеста, но

ей наплевать. К тому же Тоха хитер и осторожен, потому и вернул Леониду свободу

таким незамысловатым способом. Теперь вряд ли кто-то будет искать связь между

видным чиновником Ефремовым и средне-малым предпринимателем Воропаевым,

на которого напала местная шпана.

Однако, нагнала ты страху, подруга, на этого упыря! Какая же ты, Лерка,

молодец! У тебя получилось! Теперь главное, чтобы с Лёнькой ничего страшного не

было. Она его заберет из больницы, вылечит, выходит, а потом все ему выскажет.

Все-все.

Обычно уравновешенный Павел сегодня вел машину уж как-то слишком по-

итальянски, резко кидая «мазду» из ряда в ряд и поочередно вдавливая до упора

педали газа и тормоза. Всю дорогу он возбужденно недоумевал, за каким хреном

Воропаеву понадобилось переться в тот подъезд, где его подстерегли подонки,

отобрав документы и телефон. И как все-таки повезло, что его доставили в больницу,

где «парится Борька».

Для пробок было еще достаточно рано, и торопливая «мазда» сумела прошить

Москву с южных до северо-восточных окраин минут за сорок, а потом они еще минут

двадцать ехали по спальному району, пыльному, неухоженному, однообразному. «Где

мы?» – спросила Пашку Валерия. «Уже приехали», – пробормотал Горячев, паркуясь

вблизи стальных решетчатых ворот, за которыми открывался унылый больничный

вид: центральный корпус этажей на шесть, несколько корпусов поменьше и

барачного вида строения на периферии.

Горячев произнес коротко: «Пошли», и Валерия поспешно выбралась из

машины. Они пересекли пустынный больничный двор и направились к дверям

двухэтажного здания, стоящего на отшибе.

– Вы куда? – недовольно поинтересовался человек в униформе, когда они

вошли в полутемный предбанник.

Павел помахал у него перед носом бумажкой, и тот протянул:

– А, в «Фактор». Чего в такую рань?

– Куда?! – нагоняя быстро идущего по длинному коридору Пашку, недоуменно

переспросила его Лера. – Какой еще фактор?

– Представления не имею, – пожал тот плечами. – Закидон у этого гоблина,

должно быть. Или местный сленг. Может, тут так реанимацию называют.

– А нас пустят в реанимацию? – запоздало всполошилась Лера.

– Ну даже, если и не пустят?.. Нам, главное, убедиться, что с Леонидом все

нормально, и с лечащим врачом поговорить, спросить, может, нужно что из лекарств.

Ты же видишь, что тут за обстановка… – раздраженно проговорил Горячев, когда они

спускались по бетонной лестнице в цокольный этаж. – Можешь себе представить

уровень, если у них отделение интенсивной терапии расположено в цоколе?

Лера ничего не ответила, но было понятно, что здешняя обстановка ей тоже не

нравится.

– А вот и ответ на твой вопрос, – облегченно произнес Паша, когда они

остановились у предпоследней двери коридора, больше напоминающего узкий

технический тоннель.

Надпись на двери гласила «Фактор».

«Аббревиатура какая-то, что ли?», – растерянно подумала Лера, входя в

дверь, предупредительно распахнутую другом Пашкой.

Каждый раз, когда он приходил в себя после наркоза, память к нему

возвращалась не сразу. Сначала он бездумно смотрел в потолок с неопрятно

заштукатуренной трещиной, доползшей почти вплотную до грязно-белого пластика

плафона, потом переводил взгляд на кафель стены напротив, который клали не

иначе, как во времена кукурузного бума, а потом пугался. Он не мог вспомнить, где он

и почему он именно здесь, и пугался. Через долгие пять секунд, а иногда десять,

память просыпалась. Остро-ноющая боль изломанных костей и глухое жжение

кровоподтеков в этом здорово помогали.

Очень хотелось пить, и он решил позвать кого-нибудь, чтобы дали. Язык не

слушался, а во рту пересохло настолько, что, даже если язык и подчинится,