Воспоминания корниловца: 1914-1934 - Александр Трушнович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня мне приходится нередко слышать, что старая Россия не давала возможности рабочим и крестьянам отдавать своих детей в университет. Многое о старой России приходится слышать, в том числе и о белых медведях, бродящих по окраинам Москвы… Были некоторые ограничения, но в последние годы перед войной свелись до минимума. И почему приписывать все только России? Детям рабочих, крестьян и других небогатых людей добиться высшего образования было трудно и на Западе.
Большевики заявили о полном уравнении физического и умственного труда, что логически вытекало из их мировоззрения и системы. Однако на этом их идеологи не остановились, а разработали теорию о моральном превосходстве физического труда над умственным. И поскольку умственные, интеллигентные профессии стали одним из видов уравненного труда, не требующего общей культурной подготовки, то и медицину стали считать таким же ремеслом, как слесарное или портняжное.
Культура создает интеллигенцию, а следовательно, и черту между обладающими и не обладающими культурным образованием. Коммунистическая власть, строившая «бесклассовое» общество, допустить этой черты не могла. Альтернативой было или поднять рабочий класс, диктаторский, правящий, до уровня средней трудовой интеллигенции, или понизить общий культурный уровень образовательной системы. Большевики с самого начала пошли по второму пути и всеми силами стремились опустить всю образовательную систему до уровня бездушного практицизма. Этого они достигли понижением требований при поступлении в ВУЗ и упрощением общеобразовательной программы.
«Фельдшеризм»
В 1920 году, при первом приеме студентов на медфак, была еще примерно сорокапроцентная прослойка интеллигенции, окончившей старые средние учебные заведения. Все фельдшера тоже получили право на поступление в ВУЗ, и в первые годы число их доходило до тридцати процентов, если не больше.
Фельдшер, получивший четырехлетнее техническое медицинское образование, должен был, казалось, стать хорошим практическим врачом. Однако здесь мы столкнулись с еще малоизученным в истории русской общественности явлением «полуинтеллигенции» или, как мы его тогда называли, «фельдшеризма». У людей, оторвавшихся от земли или ремесла и достигших не общекультурного уровня, а получивших только «технические знания», создалось особое мировоззрение, проникнутое материалистическими узкоутилитарными понятиями о жизненных ценностях. О них говорили, что они «отставшие и не приставшие». Вся советская система была создана на базе «фельдшеризма».
Фельдшера держались надменно, образовав свою касту среди студенчества. Они с презрением относились ко всем областям медицины, кроме хирургии. Экзамены сдавали средне, выдающихся врачей из них не выходило. Многие из коллег говорили мне, что пятилетнее пребывание на факультете им почти ничего не дало. Общебиологическое и философское понимание медицины, которое, кроме прочего, отличает врача от фельдшера, их не коснулось. Как поступили фельдшерами, так фельдшерами и вышли: их ум был направлен только в практическую сторону. Никому в голову не пришло бы сравнивать их со старыми земскими врачами. Были, конечно, и подтверждающие правило исключения.
Половину из этих новых врачей составляли бывшие ротные фельдшера, то есть санитары из солдат, в отличие от настоящих фельдшеров прошедшие только курсы оказания первой помощи и ухода за ранеными. Здесь уже ни о культуре, ни об образовании говорить не приходилось. Они были не вполне грамотными и проникнуть в суть медицины были не способны. На моем курсе их было не то двенадцать, не то четырнадцать. Нас они сторонились.
Была группа санитаров, желающих получить дипломы. Они считались рабочими и были хозяевами положения. Один из них, поступивший в двадцатом и окончивший в двадцать восьмом году, служил мальчиком в аптекарском магазине, а потом санитаром. В годы революции он был старшим врачом госпиталя. Коммунист, естественно.
Почти вся эта полуинтеллигенция — медицинская, техническая, канцелярская — приняла революцию, которая немедленно произвела их во все чины. Почти у всех были «заслуги перед революцией», и они еще долго пользовались у большевиков доверием как люди, «обиженные в прошлом». Стоит вспомнить как культурно-исторический факт производство фельдшера во врачи на митинге в поволжской деревне, резолюция которого заканчивалась словами «потому что как народ теперь все может».
Упомянутый мальчик из аптекарского магазина нетвердо знал арифметические действия. Я сам в этом убедился. И если бы в институте не было нескольких авторитетных и нетрусливых профессоров, он бы стал врачом наравне с другими. Но большинство профессуры, терроризированное ячейкой и студкомом, пропускало коммунистов, комсомольцев, агентов ГПУ и им подобных почти без экзамена. И только некоторые профессора не подчинялись воздействию коммунистов. Так, аптекарский мальчик сдавал общую патологию семнадцать раз, и каждый раз профессор Савченко гнал его после первых же фраз. Не буду приводить его ответы, так как знаю их в пересказе. Но ответы бывшего слушателя анатомического факультета Харьковского университета я слышал сам. На третьем семестре я был с ним в одной группе. Все кости скелета он знал превосходно, но анатомии мозга постичь не мог. По физиологии проваливался шесть раз.
Возмущенный таким «контрреволюционным» поступком профессора, он нахамил ему на улице, обратившись на «ты», и нажаловался на него в ячейку. Ячейка вызвала профессора, который описал скандальные ответы и полную неспособность студента к дальнейшему обучению. Ячейка настойчиво, но вежливо попросила повторить экзамен, который тоже окончился провалом. Ячейка уже невежливо объявила профессору о решении назначить экзаменационную комиссию. В комиссию входило двое от студкома и ячейки, и декан, или помощник ректора по учебной части, как их называли.
— Во что превращается жир при нагревании?
Студент долго думал и не смог ответить.
— Ну, какой вид принимает жир? Сохраняется ли он в таком виде, какой имел до нагревания?
— Нет.
— Так во что же он превращается?
— В шкварки…
Ответ протоколируется.
— Что такое микрон?
— Это ведь по физике, вы меня по физиологии спрашивайте.
— Но вы ведь видели, что в физиологической лаборатории стоит микротом. Значит, он нужен и в физиологии.
Думает, не отвечает.
— Ну, большой он или маленький? Больше аршина или меньше? Или это весовая единица?
— Весовая…
— В таком случае, сколько он весит?
— Меньше четверти фунта, но точно не знаю.
Дальше экзаменовать профессор отказался. Но декан, боявшийся за свое политическое прошлое и за судьбу семьи, принял экзамен.
Подобных примеров я мог бы привести немало. Некоторые такого же уровня, но без партбилета, постепенно отставали и уходили.
На моем курсе было несколько человек, поступивших с рабфака. Там понижение культурного уровня проводилось путем приема малограмотных студентов и замены общеобразовательных предметов политическими. Принимали по социальному отбору почти только рабочих от станка и батраков. По большевицкой программе в ВУЗ предполагалось в будущем принимать только с рабфаков. Один окончивший рабфак студент, человек разумный, не раз жаловался:
— Разве я могу здесь понимать так, как другие? Я же знаю, чему учили в старой школе и чему учат на рабфаках. Мне бы лет пять проучиться в гимназии, тогда я смог бы учиться и в университете.
А ему, как рабфаковцу, шли навстречу, профессора опасались упреков в жестком обращении с воспитанниками этой пролетарской кузницы новой красной интеллигенции.
Но нужно сказать, что многие из рабфаковцев понимали недостатки советского образования и, обладая природными дарованиями, неутомимо над собой работали, с успехом заканчивая институт.
На моем курсе соотношение уровня образованности и культуры было примерно такое же, как на двух предыдущих. Впоследствии студентов, окончивших старые школы, уже не было: в ВУЗы поступали только из школ второй ступени, медтехникумов и рабфаков. Тяга к учению продолжалась. Но узаконенный большевиками упрощенный метод постижения всех наук, имеющий целью заменить «буржуазную интеллигенцию» новой, советской, привлекал кроме желающих учиться и людей, в смутное время отвыкших от физического труда и надеявшихся с помощью образования занять командные должности и вести легкую и приятную жизнь. Появились «командированные», посланные обучаться партией, профсоюзом и иными советскими учреждениями.
В 1920 году у мединститута в Екатеринодаре не было собственной анатомички. Обучение на трупах происходило на лужайке за войсковой больницей. Студенты сами вываривали трупы и составляли скелеты. Сами выносили трупы на траву и потрошили под открытым небом. Трупов было так много, что студенты стали выбирать: одному нравились рыжие, другие предпочитали мужчин… Надо отдать справедливость советской власти: трупы она поставляла всегда в большом количестве.