Остров дьявола - Иван Шевцов

Когда Дикс прочил Веземану в невесты Кэтрин, у Макса не было и мысли всерьез отнестись к советам старого вдовца. На Кэтрин он и в самом деле смотрел, как на младшую сестру, нуждающуюся в покровительстве и заботе. Ему доставляло удовольствие делать приятное юному созданию, которым он вначале любовался, как любуются гениальным произведением искусства. В глубинных хранилищах его тонкой, возвышенной души лежал нетронутым огромный запас горючего материала, из которого в свое время при определенных обстоятельствах вспыхивает ярким пламенем неугасимый огонь любви, нежности и ласки.

По своей психологии люди делятся на две категории: одни испытывают внутреннюю потребность делиться с ближними своими сокровищами. Обладая огромными богатствами души, они безмерно щедры, внимательны и добры. Другие - полная им противоположность. Они алчны, завистливы и жестоки. Их внутренняя сущность - эгоизм. Они любят только брать у ближнего, ничего не давая взамен. Собственно, им нечего давать, их души пусты и убоги. Они ненасытные прожорливые паразиты-грабители. Количество тех и других среди рода человеческого, их соотношение в разные эпохи и времена бывали разные. Существовали и существуют классы паразитов, шайки, кланы, племена. Есть "неорганизованные", одиночки-паразиты, уроды даже в одной семье. Веками человечество стремилось избавиться от них, но они, подобно крысам, обладали - и обладают! - огромной живучестью. Коварные лицемеры, циники и демагоги, они умеют рядиться в одежды добродетели и пробираться на вершины власти. И там, прикрываясь фальшивыми лозунгами неустанной заботы о благе своих сограждан, думают только о своем благе и благе своего клана.

Макс Веземан принадлежал к первой категории людей. Особый характер его деятельности заставлял делать насилие над собой, подавлять в себе благие порывы души, но природа, она не терпит насилия и всегда оставляет за собой последнее слово. Волей судьбы оказался Макс в условиях, где преобладали двуногие существа, относящиеся к категории хищников. В такой атмосфере трудно дышалось ему. Это только в пословице легко говорится: с волками жить - по-волчьи выть. Ох, как трудно выть по-волчьи Человеку с большой буквы длительное время. Душа не выдерживает, она требует отдушины, она ищет себе подобное, чтобы вдохнуть в себя чистого воздуха, просит общения с прекрасным и светлым. Она боится зачерстветь, грубеть и запачкаться среди стаи негодяев и подлецов. Как рыба в грязном, отравленном нечистотами водоеме, душа ищет чистую свежую струю.

Такой струей Максу показалась Кэтрин. Он ничего от нее не хотел, никаких планов и расчетов не строил. Он искал просто человеческого общения. Он любовался ею и был рад и доволен. Делать ей приятное, видеть в ее глазах вспышку радости и трогательного смущения стало для него внутренней потребностью. Он считал, что в Кэтрин, в ее внешнем облике, в грации, в обаятельной женственности воплотились лучшие черты разных племен и народностей - испанцев, индейцев, германцев и славян. Сплавленный в удивительную гармонию, этот монолит обладал неотразимой притягательной силой, и не внешней, потому что красоту ее нельзя было назвать броской, ослепительной. Нет, красота ее скрывалась под оболочкой холодной, капризной беспечности, под этим простеньким покровом клокотал неистовый огонь души, который однажды должен был вырваться наружу с испепеляющей силой. А природа была начеку. Нечаянно брошенные семена симпатии попали на благодатную почву и стали давать сильные молодые всходы. Они росли бурно и стремительно. Настало время, когда Макс не мог не думать о Кэтрин. Мысли о ней наседали на него неотступно, и он не в состоянии был с ними справиться. И когда он сдался, покорился под напором неожиданной стихии и уже с удовольствием предавался думам о Кэтрин, к нему подкралась еще одна страсть - желание видеть ее, слышать ее голос. И он, часто помимо своей воли и желания, искал повод, чтобы случайно встретиться с ней, обмолвиться хотя бы одной фразой, произнести ее имя. Из его уст оно звучало по-особому, и в этом отношении наблюдательная Мануэла была права: он произносил ее имя не голосом, а сердцем. Впрочем, это замечала не только Мануэла. Однажды Штейнман спросил его в своей грубой манере:

- Какие у тебя отношения с Кэтрин Гомес?

В ответ Макс недоумевающе повел плечами и ответил, поправляя темные очки:

- Извини, Карл, но я не понимаю, что ты имеешь в виду?

- Ты к ней неравнодушен? - Он нервно погладил свой узкий лоб, и тонкие губы его скорчили сатанинскую ухмылку, невыразительные глаза-щелочки оставались холодными и колючими. - Я понимаю, ты человек холостой, твое право, Я просто интересуюсь из любопытства, как старший товарищ, ну, и если хочешь, как начальник.

- Да, хочу, именно хочу ответить тебе, как начальнику, - холодно сказал Макс, и в напряженном голосе его послышались раздражительные нотки: - Помнится, у тебя были подозрения насчет благонадежности Кэтрин Гомес. Ты в чем-то ее подозревал.

- Да, да, были и есть, - с торопливой нервозностью перебил Штейнман. - Ее увлечения фотографией. Она слишком много фотографирует. Не расстается с фотоаппаратом. Местность, сотрудников. К чему бы это? А представь себе, что сейчас, вот в данную минуту наши с тобой портреты работы Кэтрин Гомес лежат в Москве в КГБ.

- Не думаю, чтоб мы с тобой представляли интерес для КГБ, - вяло поморщился Макс и продолжал ровным, без интонации, голосом: - Но тем не менее я решил поинтересоваться личностью сеньорины Гомес и ее родителей. Не сразу, постепенно мне удалось получить ее расположение и впоследствии - доверие. - Макс преднамеренно сделал долгую паузу в расчете на нетерпеливость шефа, и расчет этот оправдался.

- Ну-ну, - заерзал в кресле Штейнман и хищно насторожился, - что ты узнал?

- Пока ничего подозрительного. В нашей монастырской обстановке, в изоляции от внешнего мира люди ищут отдушины. Это естественная потребность отвлечься от повседневной будничной работы…

- Ты хочешь сказать, что фотография - это ее хобби? - снова с чувством превосходства перебил Штейнман, и тонкие пальцы его беспокойно отбили дробь по полированному столу, а узкое вытянутое лицо излучало самодовольство. Он был мнителен и не умел этого скрывать. Его мнительность, предубеждение и глупое самодовольство раздражали Макса, вызывали отвращение. Штейнман был ему противен, особенно тем, что он сует свой нос в сугубо личное, сокровенное, в тайники души, куда посторонним вход категорически запрещен.

- Именно это я хотел сказать, - твердым решительным голосом ответил Макс и, заметив на надменном лице шефа, на его тонких губах раздражительную насмешливость, прибавил: - По крайней мере - пока. А дальше будем смотреть.

- А ее брат? Ты выяснил, где ее брат?

- В Мексике.

- Так она говорит. Чем он там занимается, мы не знаем и она не знает. А вдруг знает? А?.. - Он смотрел на Макса испытующе, настороженно, словно и его в чем-то подозревал. - А вдруг он и не в Мексике, а на Кубе? Ты можешь дать гарантию, что он не на Кубе?

- Гомесы не имеют связи со своим сыном. Он им не пишет, и они не знают его адреса.

- Это они так говорят? А на самом деле?

- Мы контролируем переписку, и до сего времени нам не удалось установить их почтовую связь. Посмотрим, что будут дальше.

- Ну-ну, смотри дальше и глубже. И главное, с холодным беспристрастием, - манерно хитрил и лукавил Штейнман и был доволен собой.

Две недели Генри Левитжер отсутствовал на Острове. Перед его отъездом на материк в одну из клиник ЦРУ с Острова был отправлен гаитянин по имени Хусто - первый подопытный Куна, которому в пищу была подложена совсем крохотная толика серой массы, той самой, над изобретением которой так долго и самозабвенно колдовал Адам Куницкий. По расчетам изобретателя, созданный им яд замедленного действия должен поражать кровь. Через неделю после "опыта" у Хусто появились первые симптомы: сонливость, общее недомогание, потеря аппетита. Как было заранее запрограммировано, в таком состоянии больной направлялся в клинику, где опытные врачи должны были принять все меры для спасения Хусто, а изобретатель получить свидетельство о надежности его изобретения.

Яхта Левитжера пришвартовалась у пирса в полдень. У причала его встречали Штейнман и Мариан Кочубинский. Левитжер легко и прытко соскочил на берег, холодно, кивком головы, как бы мимоходом, поздоровался с встречавшими и, ни к кому персонально не обращаясь, спросил:

- Где Кун?

Штейнман и Кочубинский в некотором смущении переглянулись. Начальник охраны торопливо взглянул на часы и с привычным подобострастием, не подобающим бывшему графу, ответил:

- Должно быть, обедает, мистер Левитжер.

- Разыщите и пригласите ко мне.

- Слушаюсь, мистер Левитжер, - тем же раболепным тоном отозвался Кочубинский и быстро побежал выполнять приказание. Штейнман стоял "навытяжку", как ефрейтор перед генералом, впиваясь преданным взглядом в этого шустрого и деятельного хозяина Острова - фактического хозяина, заносчивого и властолюбивого.