Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Мортон

Я сидел со своими хозяевами на их маленькой кухоньке, покуривая и наслаждаясь безмятежным покоем. Нам было хорошо и уютно рядом. Я думал о том, что образование, утонченность — те качества, которым мы придаем непомерно большое значение, — на деле не столь уж важны. Мы все — и утонченные, образованные люди, и совсем простые — отлично ладим… более того, бессознательно тянемся друг к другу, ибо являемся разными полюсами единой человеческой сути. Парафиновая лампа образовывала на столе маленькое озерцо желтого света, в котором лежали забытые от ужина ломти хлеба и двигались две пары загорелых натруженных рук. Мужские руки неспешно разминали и набивали в трубку дешевый, грубый табак; женские — неслышно сновали над шитьем.

Пока руки хозяев занимались привычным делом, их глаза неотрывно смотрели мне в лицо. Тихими голосами, с улыбкой они пересказывали немудрящую историю своей жизни.

Как сорок лет тому назад они переехали в Сент-Энтони и поселились в этом самом домике. Как на протяжении долгих лет обрабатывали одно и то же поле. Как он — своими большими, мозолистыми руками — сорок раз засевал поле и снимал урожай, а она вынашивала и рожала троих детей. Как благодаря неустанным трудам этой женщины крошечный домик превратился в семейное гнездо, где протекала совместная жизнь пятерых человек. И вот теперь дом состарился, а они состарились вместе с ним. Их дети выросли и живут в чужом, непонятном мире, они же остались здесь — в тех же самых стенах, под той же соломенной крышей. Он по-прежнему — как делал это на протяжении последних сорока лет — встает на рассвете и идет к маленькому колодцу в дальнем конце сада. Возвращается с ведром чистой, холодной (аж зубы ломит!) воды и ставит чайник. Ежедневная чашка чая для жены, прежде чем отправиться привычным маршрутом — медленно и тяжело (годы-то берут свое) на все те же, извечные поля…

Самая простая и прекрасная в мире история. Своей красотой и естественностью эти двое стариков напомнили мне цветы. Штормовые ветры, изрядно потрепавшие других мужчин и женщин, казалось, промчались мимо, не коснувшись этой пары. Невзгоды не сумели разрушить их тихий заброшенный рай.

Сухой лист герани скребся об оконное стекло. Дождь припустил сильнее, я слышал его ровный, мерный шум в саду. Темнота снаружи лишь подчеркивала и углубляла тепло и уют, царившие в этой комнате.

Вдруг все мы насторожились. Старики в удивлении переглянулись: с дороги доносился звук шагов. Кого принесла нелегкая? В этой деревне состарившихся отцов и матерей нечасто ходят в гости после наступления темноты. Мы невольно бросили взгляд на будильник над камином — стрелки приближались к десяти.

Незнакомец, кем бы он ни был, остановился перед садовой калиткой, затем тяжело заскрипел гравием на дорожке, ведущей к крыльцу.

— Добрый вечер, — раздался голос соседа, фермера, живущего на холме. — Не хочу заходить, чтоб не наследить. Сегодня льет как из ведра, и у меня все ботинки в грязи.

Он бросил взгляд на меня и продолжал:

— Я подумал… может, вам захочется вечерком послушать с нами радио?

Мои хозяева радостно заулыбались.

— Сходите, сходите, сэр, обязательно послушайте! — проговорил муж. — Радио вообще редкая вещь, а у мистера Т. оно просто великолепно — лучшее в нашей округе. Вы знаете, сэр, приемник у него такой мощный, что запросто ловит Лондон. Речь звучит громко и четко — что твой колокол!

В результате я накинул макинтош и побрел вслед за фермером. Попутно взглянул на свою машину в коровнике — она была совершенно сухой. Рядом посапывал и похрюкивал во сне целый выводок поросят. В отгороженном углу тяжело и неловко возились коровы, а впереди, на вершине холма, гостеприимно светились окна фермерского дома.

— Радио здорово изменило нашу жизнь, — проговорил хозяин, как был — в грязных башмаках и гетрах — усаживаясь возле стола. Он нажал на кнопку и начал крутить ручку настройки.

В свете настольной лампы я разглядел, что в комнате собрались еще трое соседей — две пожилые дамы и один старик. На стенах гостиной висели картины в рамах: «Освобождение Мафекинга», большой портрет лорда Китченера в малиновом плаще и изображение королевы Виктории в парадном облачении — в короне, со скипетром и державой.

— Какая красота… просто чудо! — восторженно заявил старик, указывая трубкой на приемник. — Благодаря ему мы следили за ходом стачки у вас в Лондоне[25], сэр. Причем слышали все, что происходило, — так явственно, словно сами при этом присутствовали

— О да, — поддержала его одна из старушек. — Нам понравился мистер Болдуин, он очень четко выговаривает слова. Прямо кажется, будто он находится в этой самой комнате. Не то что мистер Черчилль — тот мямлит и запинается… просто всю душу вынет, пока выскажется. Порой так и хочется подойти и дать ему хорошего пинка… чтобы помочь.

Все присутствующие рассмеялись.

— Это точно, — вмешался старичок. — А я вам вот что скажу: им всем следовало бы поучиться у того славного джентльмена. Было бы здорово, если б все разговаривали, как он.

— И кто такой этот «славный джентльмен»? — поинтересовался я.

— A-а, так мы зовем парня, который ведет передачу, сэр, — пояснил тот, кто привел меня сюда, — Уж больно у него голос приятный, очень нам нравится, сэр. И я просто уверен, что он отличный малый… Ага, вот и наша волна! Вы только послушайте, сэр. «Лондон для Британских островов…» О боже, уходит… только морзянка слышна! Похоже, батарея садится… Вот, слушайте! Сейчас хорошо слышно…

И я действительно услышал. Через десятки миль пустоты до меня донеслись звуки из отеля «Савой». Дверь отворилась, в комнату неслышно вошла кошка. А я отчетливо различал звон хрусталя (там, в Лондоне, какие-то люди выпили и поставили ликерные рюмки на стол), позвякивание кофейных чашечек и нескончаемый шум светской беседы, перекрывающий ритмичное звучание танцевального оркестра.

— Вот, вот оно! — вскричал фермер, отбивая такт по столешнице. — Слышите, «Голубой Дунай»! Какая чудесная мелодия, обожаю ее! Сегодня отличная слышимость! Это из-за дождя…

Музыка смолкла. Гул голосов в танцевальном зале стал громче. Внезапно — неожиданно четко — прорезался чей-то голос «…я больше не могу!» и тут же потонул в общем шуме. Я словно воочию увидел то, что сейчас происходило в роскошном интерьере «Савоя»: блестящие туалеты дам, белоснежные крахмальные манишки, позолоченные банкетки, оркестр на эстраде готовится к исполнению нового номера… Китченер смотрел на меня со стены суровым взглядом, кошка мирно дремала в углу комнаты. Старичок курил свою трубку, а обе пожилые дамы праздно сидели, скрестив руки на груди. За окном сгустилась уже по-настоящему ночная тьма, шум дождя смешивался с шумом морских волн.