Требуются герои, оплата договорная - Елена Муравьева

— Кхе-кхе, — раздалось многозначительное покашливание. Николай Антонович повторно не приветствовал откровений.

— Ладно, ладно, — принял к сведению Иван Иванович, — молчу.

Не получилось. Из-за угла дома появились двое парней в камуфляже. Рядом с ними уныло плелся крепкий пожилой мужчина. Почти старик. На руках его позвякивали наручники, ворот рубахи был оторван, на скуле набирал цвет синяк.

— Мать твою ити … — ахнул Иван Иванович. — А я что говорил!

— Этот тип подкатил со стороны трассы, открыл замок своим ключом, оказал сопротивление, при себе имел тротиловые шашки, — сообщил один из камуфляжных молодцов.

— Здравствуйте, господин Сытин! Вот и свиделись! — Иван Иванович засмеялся нервно.

На лице задержанного не дрогнул ни один мускул.

— Не узнаешь? Что ж, время никого не щадит. Ты постарел, я не стал моложе. Как жизнь? Как здоровье? Про дела не спрашиваю, сам знаю, плохи. Плохи твои дела, Сытин. Ох, плохи!

— Простите, — вмешался Николай Антонович, — Ирина Сергеевна, не в обиду, погуляйте, не для ваших ушей наши беседы.

Устинова подчинилась. Она уже боялась услышать что-нибудь лишнее. Она уже боялась этих людей. И распорядительно важный Демин, и несчастный Кравец, и милый ее сердцу Петр, и особенно старый Иван Иванович на глазах превращались из занятых работой мужчин в гончих псов. Они ухватили след и, не замечая ничего вокруг, бежали вдогонку зверю.

На встречу в сопровождении очередного спецназовца спешил мужичок кавказской наружности. Бари Рустамович Чичвидзе, догадалась Ирина Сергеевна. Сейчас у него выпытают, где и сколько проиграла Трюхина. И зачем, снова задаваясь вопросом, лучше бы Катю искали.

— Ирина, — раздалось неожиданно. Петр натужно улыбался. — Не волнуйся. Мы контролируем ситуацию. Все идет прекрасно. Этот Сытин — сводный брат Трюхиной, подручный в самых грязных делах. На нем крови — не меряно. Он — редкая дрянь, садист и подонок. По нему давно пуля плачет.

Милые речи! У Петра дрожали от возбуждения и ненависти ноздри. Эту плачущую по Сытину пулю, он мог собственными руками загнать в ствол пистолета. И спустить курок. Нет! Ирина Сергеевна раздраженно мотнула головой. Хватит, подумала сердито. Отдайте мне Катю и Борю, и отпустите с миром к нормальным обычным людям, которые не охотятся друг на друга и не знают, по ком плачут пули.

—Ты убивал людей?

Петр нахмурился:

— Да, — ответил прямо.

— Наверное, у нас ничего не получится.

— Не стоит торопиться с выводами, — почти безразлично попросил Петр. И напоролся на стену молчания. Устинова уже приняла решение, неприятное для него и себя.

— Я убивал врагов. Я солдат, мне по штату положено, у меня работа такая.

— Ты убивал людей.

— Нет. Они — враги, — настоял Петр. — Если твоя Катя не вернется домой, ты поймешь меня.

— Может быть, но…

— Я — не палач, — перебил Петр. — И если нужен тебе, ты примешь меня. Если нет — найдешь десяток изъянов. Я стрелял в людей, орудовал ножом, воровал документы, у меня пять боевых ранений. Я почти каждый день на войне. Я — нелегкая добыча и дешево жизнь не отдам. Я умею за себя постоять и, если удастся, отомщу за товарища. Кровь за кровь. Таков закон войны.

— Но…

— Хватит болтовни. Выбор за тобой. Мне пора работать.

— Вот и работай.

— Что ж…

— Петя…

Петя — очень смахивало на капитуляцию.

— Прости меня. Я беру свои слова назад.

— У меня такая профессия: или я, или меня. Третьего не дано.

— А поменять профессию можно?

— Нет. Это мое призвание.

Устинова покаянно вздохнула. Волна неприятия отхлынула. Легко быть чистенькой, спасая за операционным столом детей. А Петр вынужден быть на передовой. Там, где свистят пули и смерть — обычное дело. Руки в крови? Это кровь врагов, враги — не люди, они — нелюди. Они стреляли в Петю, они могли его убить, они украли маленькую Яну, они угрожают Кате. Они… они… Маленький шаг от гуманизма к основополагающей разделительной доктрине «свой — чужой» был сделан. Твердая мужская рука перевела через рубеж, подтолкнула в спину, перетянула на свою сторону.

— А что Чичвидзе говорит?

— Говорит; старуха играла круто. Взяла банк, потом зарвалась, спустила все под чистую, потребовала реванш. Позавчера вечером отбила бабки, деньги брать не стала; сказала, на днях подошлет человека.

— Вы за ним проследите, — сообразила Устинова.

— Да, — подтвердил Олейник и поинтересовался, — инцидент по поводу моей работы исчерпан окончательно?

— Да. И не смотри на меня так, — прошептала Ирина Сергеевна смущенно.

— Хочу и буду.

Хочу и буду! Звучало как обещание!

— Петр, куда ты опять подевался? — раздался голос Ивана Ивановича. — — А… любезничаете. Давайте, давайте. Пара из вас хоть куда, классика жанра. У наших жены, как на подбор, если не училки, то докторши непременно.

— Сытин сказал что-нибудь? — увел разговор на безопасное русло Петр.

— Нет. Но понятно, зачем он сюда пожаловал. Оставлять портрет для всеобщего обозрения ни как нельзя. Поэтому наш голубок с тротилом и приехал в лагерь. Наши ребята сейчас проверяют контакты Сытина. В его мобильнике сегодня десять входящих звонков. Взгляните, Ирина Сергеевна, вдруг попадется знакомый номер.

Устинова помнила только свой номер, потому с сомнением посмотрев на ряд цифр, сразу хотела сказать «нет». Но не успела. Последний звонок на телефоне Сытина был от …Богунского.

— Вы уверены? — оторопел Иван Иванович. Он ни как ни рассчитывал на положительный ответ.

Петр тоже смотрел с удивлением.

— Конечно. Когда Катюша переехала к Степану, я взяла его номер. Оказалось, он такой же, как мой, только от другого оператора.

Иван Иванович захохотал:

— Я же говорил! Я сразу понял! Одна удача за другой! Ваша Катя сильнее Трюхиной, — старик задыхался от счастья и довольства, — Эй, Кравец! — почти крикнул он подошедшему Павлу Павловичу. — Выше нос! Я тебя обманывал когда-нибудь? Нет? Считай Янка уже на свободе! Ничего у Трюхиной не получится! Не на ту напала! Наша Катя — всем Катям Катя! Ее голыми руками не возьмешь! Сама из любой дыры вылезет и девчонку вытащит! Я вам говорю! Мое слово верное! Кончился Танькин фарт. Был и вышел! А ну-ка, Ирина Сергеевна, поведайте нам о славном юноше Степане Богунском.

– Степан — бизнесмен, ухаживает за Катей с апреля. Производит впечатление очень порядочного человека. На Катю разве что не молится.

— Он приглашал Катю путешествовать?

— После смерти матери Катерина сильно переживала. Степан, чтобы развлечь ее, затеял поездку в Италию. Но Борис спрятал Катин заграничный паспорт и фактически сорвал тур.

— Украл паспорт! И никакой Италии! — восхищенно крякнул Иван Иванович.

— Я ничего не понимаю, — вздохнула скорбно Устинова.

— Все складывается одно к одному. Мы Игорька нашли, он нас на Сытина и лагерь вывел. Здесь мы портрет Трюхиной обнаружили, про проигрыш ее узнали, разоблачили вашего Степана Богунского. Это неспроста. Это значит, Катя ваша удачливая до невозможности, а мы сидим на хвосте у ее фарта. Я тонны книг про везение прочитал, и знаю, что говорю!

Казалось: старик сошел с ума, он бредит. Однако, Иван Иванович, был абсолютно здоров. В учреждении, котором он работал, иных не держали.

Невзирая на преклонный возраст, каждый божий день старик являлся на службу, в нарядный особнячок в одном из переулков «тихого центра». Что это было за заведение, жители окрестных домов не знали. Наивные верили табличке на высоком бетонном заборе: «Областной архив. Городской филиал». Более наблюдательные замечали, что посетители и хозяева не очень похожи на обычных клерков. На самом деле особняк занимал аналитический департамент одной очень серьезной организации. А его обитатели занимались поиском, поимкой и уничтожением людей, коих организация считала своими закоренелыми и давними врагами.

Татьяна Трюхина была большим врагом организации и самым главным врагом Иван Ивановича. Поэтому в силу высокой профессиональной подготовки и благодаря личному энтузиазму, старик знал о своей противнице все. Когда раздался телефонный звонок и старый ученик Коля Демин сказал:

— Дед, не волнуйся, но, кажется, твоя рыбка кружит в наших водах. — Он чуть не упал замертво от счастья. По дороге в пионерский лагерь он молился, просил, умолял Бога:

— Отдай мне ее! Отдай!

Он требовал от Дьявола:

— Возьми что угодно, отдай мне ее!

Он был атеист. Он верил только в разум и собственные силы.

— Я тебя достану, сука! Дай срок! Я тебя достану.

Нарисованная на стене старуха взирала на мир насмешливо и грозно. Но Иван Иванович теперь плевать хотел на гонор Трюхиной. Сердце трепетало от радостного предвкушения. Он знал, чувствовал, его час пробил.