Вампиры в верованиях и легендах - Август Монтегю Саммерс

В данном случае перед нами подражание, осуществленное демоном с качествами вампира. Гуаццо, Нидер, Базен и авторы трактата Malleus Maleficarum («Молот ведьм») обсуждали: могут ли демоны принимать облик какого-нибудь благородного или безгрешного человека, чтобы навлечь на них обвинение в колдовстве или запятнать каким-нибудь позорным скандалом.

У отца Крамера и отца Спренджера есть поразительный пример (Молот ведьм. Ч. 2):

«Как был нанесен урон репутации, показано в истории блаженного Иеронима, когда дьявол превратился в святого Сильвана, епископа Назарета, друга святого Иеронима. И этот дьявол приблизился ночью к постели благородной женщины и сначала возбуждал и соблазнял ее непристойными словами, а затем предложил ей вступить с ним в греховную связь. А когда она позвала на помощь, дьявол в облике праведного епископа спрятался под кровать. Когда его начали искать и нашли там, он заявил, что он епископ Сильван. А наутро, когда дьявол исчез, этот безгрешный человек был опозорен. Но его доброе имя было восстановлено, когда дьявол признался у могилы святого Иеронима, что он сделал это, приняв облик епископа».

Из истории, рассказанной Мэпом, неясно, кто был тот незнакомец, который обнаружил обман. Мы можем предположить, что это был ангел или святой. А если он был обычным путешественником, который случайно оказался в тех краях, то причина, по которой он мог бодрствовать, состояла в том, что все домочадцы в определенный момент попали под действие усыпляющих чар, а так как эти чары были насланы до его приезда, он смог не смыкать глаз, раз колдовство не было направлено на него.

Жерваз из Тилбери в своем рассказе о ламиях пишет, что их называют так потому, что они разрывают на части детей.

У Уолтера Мэпа есть и другие рассказы, которые больше похожи на рассказы о вампирах и в которых показано, что идея об ожившем человеке, возвращающемся, чтобы досаждать живым, считалась реальной возможностью и опасностью. В главе 27 второй части своей книги он пишет: «Самая удивительная вещь, о которой мне известно, случилась в Уэльсе. Английский солдат Уильям Лоден, человек чрезвычайно сильный и храбрый, отправился к Жильберу Фолио, который в то время был епископом Херефорда, а ныне является епископом Лондона, и сказал ему: „Отче, я пришел спросить у вас совета. Недавно в моем доме умер один злодей валлиец, который заявлял, что ни во что не верит. Прошли четыре ночи, и он стал возвращаться каждую ночь и каждый раз звать по имени одного из жильцов. И как только он называл имя кого-нибудь из них, тот заболевал и в течение трех дней умирал, так что теперь их осталось совсем мало“. Сильно пораженный, епископ ответил: „Возможно, Господь дал такую силу злому ангелу этого проклятого негодяя, чтобы тот мог подниматься и выходить из своего мертвого тела. Пусть тело выкопают, а ты перережь ему шею и побрызгай тело и могилу святой водой, а затем перезахорони его“. Все это было сделано, но тем не менее жильцов продолжал мучить бродячий дух умершего. Теперь случилось так, что в одну ночь, когда осталось уже совсем немного людей в доме, сам Уильям услышал, как его трижды позвали по имени. Но так как он был смелым и энергичным человеком и знал, кто его зовет, он внезапно выскочил, размахивая обнаженным мечом. Злой дух быстро исчез, но солдат преследовал его до самой могилы и, когда тот оказался в ней, отрубил ему голову. И тотчас преследования, которым люди подвергались со стороны этого демонического создания, прекратились, и с тех пор ни самому Уильяму, ни кому-либо другому больше не был причинен никакой вред подобного рода. Мы знаем, что это правдивая история, но причина такого явления злого духа остается необъясненной».

Глава 28. Еще одно чудо. Известно, что во времена Роджера, епископа Вустерского, некий человек, который, как донесла молва, умер не раскаявшимся в своих грехах атеистом, стал бродить по окрестностям. Его встречали многие люди и видели, что он одет во власяницу. Наконец жители тех краев окружили его в саду. Утверждают, что его видели там в течение трех дней. К тому же известно, что этот самый епископ Роджер приказал поставить крест на могилу этого несчастного, чтобы его дух улегся в нее. Но когда злой дух подошел к могиле — а за ним по пятам шла огромная толпа людей, — он в страхе отпрыгнул от нее, как мы полагаем, при виде креста, и скрылся в неизвестном направлении. Тогда люди, действуя согласно мудрому совету, убрали крест, и демон ринулся в могилу, засыпав сам себя землей. Сразу же после этого крест был вновь на ней поставлен, и злой дух, лежа под ним, больше не причинял никому беспокойства.

В четвертой части своего произведения Уильям Мэп рассказывает известную историю De sutore Constantinopolitano fantastico, которую можно озаглавить как «О заколдованном сапожнике из Константинополя» и которая, безусловно, претендует на связь с преданиями о вампирах. Эту историю на самом деле называли «Ужасный случай некрофилии», и не было в то время рассказа более известного, чем этот. Его можно найти в Otia Imperialia Жерваза из Тилбери, где упоминается вместе с заливом Саталии. Он записан Роджером из Ховедона, который взял ее из Gesta Regis Henrici, и рассказан также Джоном Бромптоном и сэром Джоном Мандевиллем. Он входит в сказание о Мерлине, но можно заметить, что только у Мэпа его героем является сапожник.

Мэп повествует, что приблизительно в то время, когда «Герберт процветал в сказочном блаженстве», жил-был в Константинополе молодой сапожник. Герберт — имя папы Сильвестра II, который правил в 999–1003 гг. и о котором из-за его необычайной учености возникли и ходили самые нелепые легенды, что будто бы он обладал оккультными способностями и мог творить чудеса. Этот молодой сапожник по своему мастерству и трудолюбию превзошел мастеров своего дела. Он мог не только сделать за день больше, чем все остальные — за два, но и результаты его спешки люди предпочитали тщательности других мастеров. Следует помнить, каким сложным и важным предметом гардероба были в те времена башмаки, и часто им придавали самый фантастический вид — этот обычай сохранялся долго, если вообще можно сказать, что он исчез у нас. Дюфур в «Истории проституции» (гл. 6) замечает: «В X веке башмаки с острыми, загнутыми кверху носками с когтем или клювом на концах, предаваемые анафеме папами и проклинаемые проповедниками, всегда считались у средневековых казуистов самыми гнусными символами бесстыдства. На первый взгляд нелегко увидеть, почему эти башмаки, заканчивающиеся львиным когтем, орлиным клювом, носом судна или другой металлической деталью, имели такую дурную репутацию. Отлучение от церкви, наложенное на обувь такого рода, предшествовало дерзкому изобретению какого-то распутника, который стал носить башмаки с загнутыми носами в виде фаллосов — мода, которую подхватили и женщины. Башмаки такого вида были названы „Божьим проклятием“ и запрещены королевскими указами (см. письмо Карла V от 17 октября 1367 г. об одежде женщин в Монпелье)». Беззаботный и веселый Абсолон у Чосера носил башмаки с резными носами. Похожие украшения делали молодые ремесленники для знатных людей Константинополя. Да их и не стал бы делать молодой сапожник, если бы человек не был самого высокого происхождения. И такой искусный он был мастер, что без окончательной примерки мог сделать башмак на любую босую ногу, хромую или здоровую, ему достаточно было лишь взглянуть на нее. Золото рекой текло в его сундуки, и он был здоровым и красивым парнем, и не было никого, кто превзошел бы его в борьбе и любых видах спорта: его везде приветствовали как чемпиона. Теперь случилось так, что однажды к его окошку подошла очаровательная девушка, сопровождаемая большой свитой, и, показав ему свою босую ножку, пожелала, чтобы он изготовил для нее пару туфелек. А в Риме, как пишет Дюфур в «Истории проституции» (ч. 2, гл. 18), «обнаженная женская ступня была признаком проститутки, и блистающая белизна ноги притягивала взгляды и вызывала желания». Но молодой человек был уже очарован красотой девушки и глядел на нее, широко раскрыв глаза, а когда он сделал для нее и продал ей туфельки, то, начав с ножки, он впустил в свое сердце и всю женщину и глубоко глотнул несчастья, от которого совершенно пропал. Будучи простым работягой, он захотел лакомств с королевского стола, а какие у него были основания надеяться? В своем безумстве он покинул дом, продал все и даже отцовское наследство и стал солдатом, чтобы благодаря оружию возвыситься до знатного человека, и если бы он получил отказ, когда стал бы просить ее руки, то, по крайней мере, это прозвучало бы более учтиво. Прежде чем осмелиться открыться своей возлюбленной, он решил сделать себе имя на поле брани и действительно благодаря своей силе и отваге вскоре занял такое видное положение среди рыцарей, какое в былые времена занимал среди городских сапожников. Он стремился к желаемому союзу, но, хотя считал себя достойным, не получил от отца девушки согласия на брак. Бывший сапожник пылал страшной яростью и ничего больше не желал, лишь увезти силой невесту, отец которой ему отказал по причине его низкого происхождения и бедности. Тогда он стал пиратом и готовился на море отомстить за отказ, который получил на суше. Вскоре он возглавил пиратов, и его действительно боялись и на суше, и на море, потому что ему всегда сопутствовал успех. Когда он совершал один из своих кровопролитных набегов, сметая все препятствия на своем пути, до него дошла весть о том, что его возлюбленная умерла. Со слезами на глазах он немедленно заключил перемирие и поспешил на торжества по случаю ее похорон. На похоронах он тщательно заметил место, где она была погребена, и на следующую ночь, вернувшись туда в одиночку, откопал умершую и вступил с ней в половую связь, как будто она была живой в его объятиях. Совершив этот ужасный грех, он встал с тела и услышал голос, просящий его вернуться в то время, когда она сможет родить того, кого он зачал. Прошло соответствующее время, он вернулся, раскопал могилу и получил от умершей женщины человеческую голову с предостережением о том, что он не должен никому показывать ее, за исключением врагов, которых он хочет уничтожить. Он тщательно закутал голову и положил в ящик. Полностью уверившись в своей силе, он отказался от морских сражений и решил делать это на суше. Какие бы города он ни осаждал, он выставлял на обозрение эту ужасную голову горгоны, после чего несчастные жертвы превращались в камень, так как это зрелище было таким же ужасным, как и сама Медуза. Все его боялись и признавали своим господином и хозяином, потому что мужчины тряслись от страха, чтобы он не наслал на них внезапную смерть. Никто и в самом деле не понимал причин заразной чумы и мгновенной смерти. Как только люди видели голову, они испускали последний вздох без единого слова, без единого стона. На крепостных стенах их вооруженные защитники умирали, не получив ни единой раны. Крепости, города, целые провинции сдавались бывшему сапожнику, и никто не осмеливался оказывать сопротивления. Но все страшно горевали оттого, что так легко пали жертвой столь легкой победы врага. Многие считали его колдуном; некоторые объявляли богом. Но чего бы он ни искал, он никогда не встречал отказ.