В конечном счете - Жорж Коншон

Но вы дали себе зарок не смотреть на вещи трагически. Вам показалось бы довольно глупым думать, что мальчик из Немура работал уже на Женера. Это трагическая мысль, притом дурного вкуса. Молодой человек, подающий надежды, ни на что не смотрит трагически. Он для этого слишком умен. Вы, правда, уже не молодой человек, подающий надежды, но еще не утратили чувства меры.

— Меня зовут Марк Этьен. Не скажете ли вы господину Ансело, что я хотел бы его видеть?

Молодая, густо накрашенная секретарша, наконец, соблаговолила поднять на него глаза.

— Вы условились с ним встретиться?

— Нет.

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Этьен.

Он заметил, что она очень умело моргает глазами, показывая изогнутые ресницы. Должно быть, она немало времени провела перед зеркалом, изучая способы производить впечатление на людей. Без особого успеха.

— Боюсь, что господина Ансело сейчас нет, — сказала она.

— Это глупое опасение, — сказал Марк. — Ступайте, моя крошка.

Он видел маленькую «М. Г.» Ансело, стоявшую на улице Аркад. Поэтому, собственно, ему и пришла в голову мысль подняться к нему.

— Я не люблю, чтобы со мной говорили таким тоном! — громко сказала секретарша и добавила еще громче, явно надеясь, что ее слова будут услышаны за перегородкой. — Я не обязана выполнять ваши приказания, господин Этьен!

— Нечего кричать, — сказал Марк. — Это дело вас совершенно не касается. Делайте, что вам говорят.

Секретарша встала и вышла с презрительным и оскорбленным видом.

Она тихо закрыла за собой дверь, но, несмотря на все ее предосторожности, Марк отчетливо услышал, как щелкнул ключ в замочной скважине. На мгновение он задумался над тем, что он скажет Ансело и действительно ли скажет ему что-нибудь. В тот вечер, когда его родители вместе с ним нанесли визит комиссару Ансело, Жак увел его в глубину сада, и они долго оставались там, глядя на Луен и от робости не говоря ни слова. Они вернулись, держась за руки, и кто-то из взрослых заметил, что они будут очень дружить, что подобные обстоятельства скрепляют дружбу. «Этьен, — сказал господин Ансело, — теперь я могу вам признаться: вначале я не был в этом уверен, но, выслушав вас, я сразу понял, что вы не виновны». Мадам Этьен всплакнула при этих словах, и мадам Ансело тоже.

Минуты через две дверь открылась, и в приемную вышла вторая секретарша — маленькая, тощая, некрасивая, в туфлях на низких каблуках, фланелевой юбке и вылинявшем от стирок свитере.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Господин Ансело будет огорчен, когда узнает о вашем визите, но он только что уехал.

— Я думаю, что это неправда, — сказал Марк.

Секретарша, решительно очень некрасивая, но с виду гораздо более умная, чем ее товарка, улыбнулась и сказала:

— Да, он был здесь. Но он уехал. Мне кажется, он не жаждал вас принять.

— Я тоже так думаю. Но как же он вышел?

— Через другой выход.

— Другого выхода нет, — сказал Марк, опускаясь в кресло.

— Вы ошибаетесь! Не стоит настаивать. Вы попусту теряете время.

— Не имеет значения. У меня много времени. Вы можете ему сказать, что теперь в моем распоряжении сколько угодно времени.

Секретарша вышла, пожав плечами.

На столе валялся экземпляр «Банк д’Ожурдюи». Он пробежал статью, в которой шла речь о нем, и сразу пожалел, что отказался прочесть ее, когда его просила об этом Дениза. Он не мог предположить, что она до такой степени гнусна. Если бы он это знал, он посмотрел бы на вещи по-другому. Познакомившись с этой статьей, в которой его обливали грязью, он пришел бы в гнев, и это придало бы ему силы… Подняв глаза от газеты, он увидел, что вернулась первая секретарша. Она села за свой стол, достала пудреницу и принялась мазаться. По правде говоря, он всегда испытывал чувство неловкости по отношению к Ансело, словно у него была совесть нечиста. Никто не мог бы сказать, что он отбил у него Денизу, но он признавал за ним известные права на нее. До этой минуты он даже толком не знал, зачем пришел сюда.

— Я закрываю помещение, вам лучше уйти, — сказала секретарша и добавила, кокетливо улыбаясь: — Если у вас машина, с вашей стороны было бы очень мило отвезти меня домой. Я живу далеко.

— Это очень заманчиво, но все-таки не настолько, чтобы я ушел, — сказал Марк.

— Что же, вы так и будете здесь сидеть до скончания века?

— Мы можем, пожалуй, немного ускорить дело, — сказал Марк. (Это была фраза Льеже-Лебо. Та самая фраза. Вам казалось, что вы очень умно договорились в лифте с Льеже-Лебо. Он хотел ускорить дело, но вы все же не думали, что все произойдет так быстро.) Он поднялся. У него почему-то дрожали руки, и он спросил себя, не теряет ли он чувство меры, на что, впрочем, имел теперь право, не будучи больше молодым человеком, подающим надежды.

— То есть? — сказала секретарша.

Марк поднял со стола большую пишущую машинку «Ремингтон». Он даже не ожидал, что она такая тяжелая.

— Что вы делаете? — закричала секретарша.

Он раскрыл руки. Клавиши разлетелись во все стороны.

— Вы что, свихнулись? — сказала секретарша.

— Я сделал это в ваших же интересах. Разве вы видите другое средство заставить его выйти?

— Я вызову полицию, — сказала она. — Тогда с этим будет сразу покончено.

Марк смотрел на дверь.

— Вы ищете, чего бы еще разбить?

— Только если это будет необходимо, — сказал Марк, — но боюсь, что все-таки придется.

Почти в ту же минуту открылась дверь.

— Господин Этьен, — объявила секретарша, — я считаю своим долгом предупредить вас, что вызову полицию.

— Подождите, — сказал Марк, — я не уверен, что он хочет вмешивать в это дело полицию.

— И все-таки я это сделаю.

— Хорошо, — сказал Марк.

Он ногой придержал дверь, не давая ее закрыть. Секретарша с минуту сопротивлялась, но она была такая худенькая и легкая, что ему не составляло никакого труда ее оттолкнуть. Он это и сделал, внутренне иронизируя над самим собой. Потом запер изнутри дверь на ключ.

Теперь он находился в узком вонючем коридоре, куда выходили три застекленные двери. Ни одна не была освещена. Он наугад толкнул одну из них и зажег свет. Ансело с тусклым взглядом сидел за своим письменным столом, положив перед собой руки.

— Ты боишься света? — сказал Марк.

— Нет, — проговорил Ансело, — я не боюсь света. Я…

Он встал. Он был не лишен изящества, недурен собой и походил на актера кино — не на такого-то или такого-то, а на любого, словно заимствовал свои черты у них всех, так что при взгляде на его лицо казалось, что вы уже где-то видели этого человека. На улицах и в кафе женщины обращали на него внимание. Он вышел из-за стола и остановился перед Марком.

— Ну? — сказал он. — Все еще сердишься? — И протянул ему руку.

Бывает много невероятного в отношениях между людьми. Однажды Ансело сказал: «Я искренне желаю вам счастья и думаю, что ты действительно будешь счастлив с Денизой: я неплохо сформировал эту женщину». Теперь он протягивал ему руку.

Вы, разумеется, ходили в гимнастический зал. Все молодые люди, подающие надежды, ходят в гимнастический зал. На этом настоял Женер. Он не хотел, чтобы вы одрябли и закисли, преступно подрывая свое здоровье. Он сам выбрал для вас гимнастический зал на улице Ром, дни и часы занятий с таким расчетом, чтобы вам было легче заходить к нему после каждого сеанса. В последнее время Бетти готовила вам чай, который вы не очень-то любили, и к нему всякие вкусные вещи. Вы ходили в гимнастический зал, но вы не могли вообразить, до чего вы сильны, не представляли себе, как вы бьете кого-нибудь, и не знали, что значит получить от вас пощечину. Уже много лет вы ни с кем не дрались. Со времени лицея. И вам казалось, что для вас время драк минуло. А если не считать детских потасовок, вы, собственно, еще ни разу в жизни не ударили человека.

Ансело попятился к письменному столу. Он машинально поглаживал щеку. Слегка наклонив голову, он смотрел на Марка с удивлением, с неподдельным удивлением, почти без злобы.

— Осторожно, — сказал он. — Теперь прошу тебя выйти. Не поступи опрометчиво.

Только тут Марк заметил, что, поглаживая одной рукой щеку, Ансело в другой держит револьвер. И, по-видимому, на лице Марка было написано недоверие, потому что Ансело несколько раз подряд кивнул головой в знак того, что он действительно выстрелит, что он твердо решил это сделать. Но Марк не испытывал никакого страха. Он лишь находил, что Ансело с револьвером в руке донельзя смешон, и это зрелище неизвестно почему доставило ему облегчение.

У Марка болела голова. Ему надоела вся эта история. Пощечины было достаточно. Он собирался вернуться домой, принять таблетку аспирина и лечь в постель. Впоследствии он часто спрашивал себя, какой инстинкт или какие кадры из фильмов, застрявшие в памяти, побудили его броситься на Ансело и что было бы, если бы он не схватил так проворно его руку и не вывернул ее, хотя его этому не учили в гимнастическом зале. Если бы Ансело действительно выстрелил. Впрочем, Марк не верил и никогда не поверит, что он был способен выстрелить.