Адъютант Бонапарта - Мариан Брандыс

Высмеиваемые и презираемые солдатской средой, интеллектуалисты с первой же минуты оценили дружественное отношение и покровительство образованного адъютанта командующего. Об этом говорят чудесные воспоминания в их трудах и записках. Я не хочу здесь преувеличивать роли Сулковского, но мне кажется весьма вероятным, что как самый первый информатор и советник Бонапарта по восточным делам, а вместе с тем единственный выдающийся интеллектуалист в его штабе, он должен был сыграть большую роль в самом учреждении "научно-художественной миссии". Во всяком случае, из писем известно, что он с самого начала был в близком контакте с учеными, что лично подготавливал для них научное снаряжение, что исполнял обязанности связного между руководством исследовательской группы и Бонапартом.

В то время как Сулковский боролся со смертью в полевом лазарете в Эль-Сальхия, в Каире готовились к торжественному открытию Египетского института. Это восточное отделение Французской Академии, сосредоточившее выдающихся научных деятелей экспедиции, должно было служить "расширению прогресса и просвещения в Египте, исследованию, изучению и публикациям в области натуры, промышленности и истории Египта, подготовке суждений по вопросам, в коих будет надобность со стороны правительства..."

В подобного рода предприятии интеллектуалист Сулковский не мог не участвовать. Сразу же после выхода из госпиталя герой Эль-Сальхия был введен в состав института как член секции политической экономии. Едва делая первые шаги после ранения, он уже принялся за свою новую работу со свойственной ему страстью. О круге и разнообразии его занятий лучше всего свидетельствуют отчеты очередных научных сессий.

На торжественном заседании в день открытия, 23 августа 1798 года (следовательно, через неполных две недели после битвы под Эль-Сальхия), Сулковский вошел в состав комиссии, которая должна была собрать для Бонапарта необходимые материалы относительно "египетского законодательства, организации гражданских и уголовных судов, состояния просвещения и возможных и отвечающих пожеланиям населения улучшений, кои в этих областях надлежало бы провести".

На следующем заседании, 28 августа, вместе с четырьмя французскими языковедами он получил задание подготовить французско-арабский словарь, "который дал бы французам возможность объясняться с жителями Египта, насколько того требуют общие жизненные надобности".

На третьем заседании, 2 сентября, он прочитал членам института свое последнее публицистическое произведение "Описание пути из Каира в Эль-Сальхия". Эта работа, являющаяся чем-то средним между путевым очерком и социолого-экономическим исследованием, вызвала общий интерес ученых, а присутствующего на сессии художника Денона восхитила "очаровательностью и образностью стиля".

На четвертом заседании, 7 сентября, неутомимый Сулковский информировал ученых французских коллег о результатах самодеятельной археологической экспедиции, которую он предпринял в селении Феране на Ниле. Там он нашел древний бюст богини Изиды и два камня, покрытые древнеегипетскими иероглифами, и добился, чтобы эти находки перевезли в помещение института в Каире. (Обожающий легенды Ортанс Сент-Альбен дополняет эту документированную информацию не очень достоверным утверждением, что иероглифы Сулковский "вполне удовлетворительно расшифровал сам".)

Следующие недели внимание Сулковского приковано к планам строительства Суэцкого канала. Прикрепленный к научной экспедиции, занимающейся подготовкой этих планов, он в октябре должен был выехать с Бонапартом в Суэц для рекогносцировки. Назначение его не было случайным. Он обладал знаниями, необходимыми для этого, как и для составления арабского словаря или для изучения административной структуры Египта. Генерал Михал Сокольницкий, бывавший в свое время в Рыдзыне, утверждает в своих воспоминаниях, что Сулковский уже десятилетним мальчиком поражал окружающих каким-то гениально-простым проектом постройки канала в рыдзынских владениях. Да и Бонапарт во всех высказываниях о своем адъютанте подчеркивал его выдающиеся познания в инженерном деле.

Помимо разносторонней научно-организационной деятельности, помимо обычного выполнения обязанностей "первого адъютанта" командующего, Сулковский деятельно продолжал заниматься литературным трудом.

"Выпускал перо только из руки, натруженной саблей", - скажет о нем позднее один из его французских товарищей. За последние месяцы он написал три больших произведения: "Письмо с Мальты", "Заметки о египетской экспедиции" и уже упоминаемое "Описание пути из Каира в Эль-Сальхия". Все вместе это могло составить порядочную книгу.

Египетские произведения Сулковского можно смело признать его лучшим писательским достижением. "Описание пути из Каира в Эль-Сальхия", а также некоторые фрагменты "Заметок о египетской экспедиции" и по сей день поражают красотой стиля, глубиной наблюдений и современным методом материалистической интерпретации социальных явлений. Сулковского в первую очередь интересовало положение египетских крестьян. Из этих произведений видно, как серьезно расценивал он декларацию Бонапарта об освобождении Египта из-под ярма беев и как много он возлагал надежд на улучшение жизни коренного египетского населения. Справедливо написал о нем один из польских историков: "Он старался улучшить судьбу египетских феллахов, поскольку ему не было дано, как он мечтал, облегчить долю польского мужика".

Уже одно перечисление произведений и занятий Сулковского на протяжении каких-то двух месяцев - с 28 августа до 22 октября - вызывает легкое замешательство.

Просто трудно поверить, что со всем этим мог справиться человек, обессиленный потерей крови, с незажившими ранами, с ног до головы ослепленный пластырями, затрудняющими каждый шаг и доставляющими лишние муки. А ведь нужно еще помнить, что это необычное излечение происходило знойным африканским летом, которое может обессилить и оглушить самых здоровых европейцев.

В иконографии египетской экспедиции сохранился карандашный портрет Юзефа Сулковского, нарисованный художником Дютертром. По этому портрету можно составить себе некоторое представление о тогдашнем психическом и физическом состоянии нашего героя. Сулковский выглядит там человеком за сорок, хотя - по самому старящему подсчету историков - ему было от силы двадцать восемь лет. Нелегко поверить, что это изображение молодого человека, которого еще недавно принимали за "красивую девушку, переодетую мальчиком". Нет уже в этом портрете "львиного выражения, внутреннего огня, пламени, бьющего из глаз", которое так восхищало французских биографов Сулковского.

Грустное, утомленное лицо. Выдавшийся вперед хрящеватый нос. Волосы явно поредевшие и точно слипшиеся от пота... Грустный вид отчаявшегося человека, в котором "внутренний огонь" служит только самосожжению.

Как складывались в это время отношения между Сулковским и Бонапартом? У историков мы не находим ответа на этот вопрос, а у творцов литературных легенд искать его не стоит. Единственным внушающим доверие документом, связанным с этим, являются воспоминания уже дважды цитированного библиотекаря египетской экспедиции А. В. Арно. Их этих воспоминаний мы узнаем, что Сулковский в Египте "осуждал своего командующего с нередко почти предельной суровостью" и что "ненавидел его, одновременно восхищаясь им".

Слова Арно в определенном смысле заслуживают особого внимания. В предыдущие периоды жизни Сулковский никому, за исключением, может быть, ближайших политических друзей, не жаловался на своего командующего. Еще за два месяца до отъезда в Египет, в Париже, уже зная о Бонапарте все, он несколько раз говорил о нем с Михалом Клеофасом Огиньским, ни словом не упоминая о своих обвинениях или претензиях. Если бы было иначе, то остывший впоследствии к Наполеону Огипьский не преминул бы написать об этом в своих "Записках".

Так что свидетельство Арно дает основание заключить, что только в Египте создалась такая ситуация, когда Сулковский уже не мог скрывать ненависти к командующему и даже перед французскими друзьями осуждал его с предельной суровостью.

Первой причиной этой новой ситуации должны были быть, несомненно, так называемые "объективные условия". Все монографисты египетской экспедиции согласно утверждают, что невыносимый африканский зной в сочетании с подстерегающими повсюду опасностями и сознанием того, что они отрезаны на чужом континенте, приводили всю французскую армию в ужасное нервное состояние. Даже самые уравновешенные генералы впадали порою в истерику. Сулковский, измотанный болезнью, обманувшийся в последних надеждах на овеянный славой поход в Индию и работающий без минуты отдыха, наверняка был издерган не меньше других. Не пощадила "египетская зараза" и нервов Бонапарта. Правда, в рапортах Директории полководец проявлял предельный оптимизм, но личные его письма, отправленные в это время брату Жозефу, были исполнены самой глубокой меланхолии. Помимо неудач общественного характера, имелись и личные огорчения. Из Парижа его засыпали анонимными письмами о том, как изменяет ему обожаемая Жозефина, называемая журналистами Мадонной Победы.