Ферма - Том Смит

Я набрал номер Марка. Он сразу же поднял трубку. Я сказал:

— Сюда едет мой отец. Его самолет уже приземлился. Мама не хочет оставаться в квартире. Нужно найти какое-то место, где мы сможем поговорить. Тихое и уединенное местечко. Такое, чтобы нас не нашел отец.

— Ты уверен, что не хочешь дождаться его приезда?

— Это будет конец всему.

Марк немедленно нашел выход:

— Я забронирую для вас номер в отеле. Вызови такси. Я перезвоню и сообщу тебе подробности. С тобой все в порядке? А с твоей мамой?

— У нас все хорошо.

— Предоставь отель мне. Я перезвоню.

Он положил трубку.

В отличие от стремительности матери, я передвигался, как человек, который слишком много выпил накануне. Правильно ли я поступаю? Или лучше задержаться и позволить отцу догнать нас? После разговора с Марком меня вновь охватили сомнения в том, что я — именно тот человек, который должен принимать решения. Мысль о номере в гостинице даже не пришла мне в голову, а ведь это был самый очевидный выход. Но даже если бы я и додумался до этого, все равно денег, чтобы заплатить за комнату, у меня не было. Да и отец наверняка знал бы, что делать. Если мать все-таки больна, то о ее болезни ему известно больше, чем кому бы то ни было еще. С другой стороны, беглый взгляд на статью не позволял однозначно утверждать, что мать бредит. Более того, еще труднее было объяснить то, почему отец не позвонил, прилетев в аэропорт. Словом, еще несколько минут промедления, и перспектива скандала с дракой станет вполне реальной. Если я позволю отцу застать нас здесь, то совершу предательство и отвергну все, что услышал до сих пор. Хотел я брать на себя ответственность или нет, она уже легла на мои плечи. Не располагая доказательствами того, что мать вводит меня в заблуждение, оставалось лишь верить ей на слово. Совсем недавно она сказала, что мы обязаны верить тем, кого любим. Сейчас мама просила лишь дать ей время и место, чтобы закончить рассказ о том, что случилось с Мией, и я не мог отказать ей в этом.

Я догнал ее у подножия лестницы.

— Подожди!

Она остановилась. Я позвонил в местную службу такси и сообщил, что мы собираемся в центр города, не называя, однако, гостиницы. Они отправили машину на вызов немедленно. Пока мы ждали, мать привстала на цыпочки, глядя через небольшое окошко на муниципальную парковку. Увидев, что там никого нет, она заявила:

— Мы постоим здесь, пока не приедет такси. Я не хочу ждать на улице.

Водитель такси перезвонил через несколько минут, и мы украдкой вышли из вестибюля на парковку. Между моим домом и главными воротами протянулся участок открытого пространства. Спрятаться здесь было решительно негде, мы оказались как на ладони и не сумели бы избежать встречи с отцом, если бы он прибыл в эту минуту. Я буквально кожей ощущал напряжение, охватившее мать, пока мы пересекали этот короткий отрезок, и оба испытали облегчение, добравшись до такси. Но прежде чем я успел предложить план дальнейших действий, мать наклонилась к водителю и попросила:

— Поезжайте до конца улицы и там остановитесь, пожалуйста.

Водитель перевел взгляд на меня, ожидая подтверждения. Необычная просьба удивила меня, но я кивнул, а мать шепотом продолжила, обращаясь ко мне:

— Почему он посмотрел на тебя? Ведь не потому же, что против меня выдвинуты обвинения в умственной неполноценности — он просто не может знать о них. Тогда почему? Я скажу почему. Потому что я — женщина.

Водитель остановил машину на углу узкого переулка, который тянулся поодаль между моим домом и главной улицей. Я сказал матери, что причина, по которой шофер взглянул на меня, заключалась в том, что ее просьба показалась ему странной. Но мать отвергла подобное предположение:

— В ней нет ничего странного. Я хочу, чтобы ты увидел, как он приедет сюда.

— Кто?

— Твой отец.

— Ты хочешь, чтобы мы подождали здесь, пока не приедет папа?

— Это очень важно. Ты должен увидеть все своими глазами. Ты все еще цепляешься за воспоминания о Крисе как о самом обычном человеке. Они не дают тебе покоя. А ведь он стал уже совсем другим. Отсюда ты все разглядишь сам. Подъехать ближе мы не сможем, это слишком рискованно. Как только ты увидишь его, то поймешь все.

Я обиняками высказал наши пожелания водителю, который уже явно начал нервничать. Мы обязательно заплатим ему за простой, но сначала просто постоим здесь немного, а потом уедем. Мать поспешно добавила:

— По моей команде.

Водитель окинул нас внимательным взглядом. Ему, без сомнения, много раз приходилось выслушивать странные и нелепые просьбы пассажиров. Он перезвонил в таксопарк, и там подтвердили мою личность. Договорившись с нами об оплате, он развернул газету и погрузился в чтение.

За пределами моей квартиры, на открытом месте, характер и поведение матери изменились самым радикальным образом. Она больше не раскрывала рта, разве что для того, чтобы отдать распоряжение или указать направление. Она ни на секунду не расслаблялась, развернувшись на сиденье и глядя назад, на главные ворота, у которых и должно было остановиться другое такси. Отвлечь ее разговором мне не удавалось. Мы ждали почти в полном молчании, глядя на мой дом.

Зазвонил мой телефон. Это был Марк. Он дал мне адрес дорогой гостиницы в Кэнэри-Уорф. Номер и мелкие расходы он оплатил заранее. Чтобы вселиться, кредитная карта мне не понадобится. Он предложил подождать нас внизу, в фойе гостиницы или в ресторане, чтобы быть под рукой на случай необходимости. Я согласился:

— Отличная мысль.

Дав отбой, я в общих чертах изложил свой план матери. Мы поедем в гостиницу, где она закончит рассказ, не опасаясь, что кто-то нас найдет. Квартал Кэнэри-Уорф находился достаточно далеко отсюда, и выбор его выглядел необычно. Отец ни за что не догадается, что мы отправились туда, ведь с этой частью Лондона нас ничего не связывало. А мать по-прежнему не сводила глаз с главных ворот. Когда же я настойчиво потребовал от нее ответа, она вдруг схватила меня за руку, заставляя пригнуться, чтобы нас не было видно в окно. Мимо проехало такси. Мы с матерью скорчились в узком проеме между спинками сидений. Мать затаила дыхание. Вот звук мотора другого автомобиля стал слабее. Она медленно выпрямилась, знаком приказывая мне последовать ее примеру. Мы выглянули в заднее стекло, словно высовываясь из окопа под ураганным огнем противника. У главных ворот остановилось черное такси, и из него вышел мой отец.

Я впервые увидел его после расставания в апреле. Он сильно изменился, похудел и постарел, совсем как мать. Остановившись на улице, он закурил и глубоко затянулся, словно приговоренный перед смертью. Я был рад вновь увидеть его. Я очень любил отца и верил ему, и меня охватило нестерпимое желание выскочить из убежища и окликнуть его.

Из такси вышел второй мужчина, и при виде его мать воскликнула:

— О нет, только не он!

Мужчина положил руку отцу на плечо. Это зрелище настолько поразило меня, что я выпрямился на сиденье, выставляя себя на всеобщее обозрение, пока мать вновь не потянула меня вниз, прошипев:

— Они увидят тебя!

Второй мужчина был ровесником отца, но одет чопорно и строго. Раньше я его никогда не видел — ни на фотографиях, ни на вырезках из газет. А отец, кстати, ни словом не обмолвился о том, что приедет не один; тот вопиющий факт, что он промолчал об этом, даже заставил меня усомниться в том, что я до конца прослушал его сообщение, оставленное на голосовой почте. Неизвестный мужчина заплатил водителю черного таксомотора и спрятал блестящий кожаный бумажник в карман. Я почувствовал, как пальцы матери крепко сжали мою руку. Она была напугана.

— Мам, кто это?

Она резко развернулась, коснулась плеча водителя и выкрикнула:

— Поехали! Поехали отсюда скорее!

А тому доселе явно не приходилось играть роль шофера, увозящего сообщников с места преступления, и он принялся не спеша складывать газету, к вящему негодованию матери, которая уже готова была перебраться на переднее сиденье и сесть за руль. Оглянувшись, я увидел, что отец и его незнакомый спутник все еще стоят у ворот и о чем-то разговаривают. Когда водитель завел мотор, отец бросил взгляд в нашу сторону, и мать опять скорчилась на сиденье, пригнув голову.

— Он видел нас!

Она наотрез отказывалась выпрямиться до тех пор, пока через несколько минут я не заверил ее, что нас никто не преследует. Бережно помогая матери усесться поудобнее, я спросил:

— Кто этот человек?

Но она лишь покачала головой, отказываясь отвечать, и вновь приложила палец к губам, как делала в поезде из Хитроу или как сделал Хокан, когда, по ее словам, зашел к ним в гости на ферму. Я вдруг понял, что и мне самому хочется повторить этот жест, чтобы понять, что же в нем такого притягательного.

Всю дорогу до гостиницы мать смотрела назад, провожая взглядом каждую машину, оказавшуюся позади нас в потоке транспорта. Я заметил, что водитель то и дело посматривает на меня в зеркальце заднего вида, спрашивая взглядом, все ли с ней в порядке. Я отвел глаза, не зная, что ответить: то мне казалось, что мать больна и страдает манией преследования и паранойей, то вдруг обнаруживал, что и сам испытываю схожие чувства, и тогда мне тоже становилось страшно. А еще я спрашивал себя, почему отец не сказал, что приедет не один, а с хорошо одетым незнакомцем.