Повелитель вещей - Елена Семеновна Чижова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По этой ли причине или чтобы Бог не подумал, будто она ценит собственную финансовую стабильность выше человеческой жизни (в данном случае жизни охранника Петра, во здравие которого она принесла свою бескровную жертву: поставила не самую толстую, но и не самую тоненькую свечку), Анна не беспокоила Его просьбами о спасении себя от увольнения, положившись на то, что житейские вопросы решатся так и так. Ходом вещей.
Больше всех тревожились ипотечники. Но если главбух Виктория Францевна (на днях, убираясь в бухгалтерии, Анна заметила, как та, погрузившись в свои мысли, ломает пальцы под столом), несмотря на предпенсионный возраст, в общем и целом держалась молодцом, разве что стараясь лишний раз не обеспокоить начальство, не входить к нему в кабинет с несвоевременными просьбами, Василий, ее заместитель, хоть и балагурил на людях – где, мол, наша не пропадала! таких-то, да с бухгалтерским опытом, с руками-ногами оторвут! – но, по всему видно, растерялся. Даже спал, что называется, с лица.
Теперь, если он и спорил с Викторией Францевной – скорее по привычке; без прежнего огонька.
Вчера, когда, закатив пылесос и развесив тряпки, Анна заглянула в мужской туалет проверить, не пора ли заменить картридж в освежителе воздуха (с начала недели там подозрительно подванивало, как в уборной на даче), она услышала странный разговор. Странность заключалась не в словах: «Сказал же – поговорю… да помню я, помню… Как только, так сразу…» – а в том, что Василий вел его не у себя в отделе. И даже не в коридоре. А в туалетной кабинке, запершись от посторонних ушей.
Все эти разноплановые, однако собранные в один пучок события поднимали со дна Анниной души протуберанцы самых нехороших ожиданий (как иные сказали бы: алармистских). Ими Анне хотелось поделиться, обсудить, поговорить – только не держать внутри. Но Светлана, единственная, на кого она могла рассчитывать как на чуткого, внимательного слушателя, заглядывала в гости все реже, от случая к случаю, по той простой причине, что все свободное от работы время сидела со своей бабушкой: основательница семейной парикмахерской династии день ото дня слабела и, судя по всему, доживала последние дни.
Ролью сиделки Светлана нисколько не тяготилась – напротив, находила удовольствие в бабушкиных безумных пророчествах, которые пересказывала охотно и со смехом:
– Знаете, что она сказала? СССР, говорит, вернется. Но ненадолго. – Светлана сделала страшные глаза и сложила руки крест-накрест. – А потом – всё!
На испуганный Аннин вопрос: «Как в девяностых?» – Светлана ответила, что этого она не знает. Бабушку не поймешь.
После этого разговора Светлана и вовсе исчезла, оставив Анну в полном недоумении.
А тут еще совпало: в пятницу, когда Анна бежала на работу, она едва не столкнулась с теткой, раздающей бесплатные газеты у метро. Извинившись, Анна хотела было нырнуть под козырек, в плотную толпу по-утреннему хмурых пассажиров, но женщина в форменном фартуке ее окликнула – протянула газету и сказала со значением: «Возьмите. Не пожалеете. Тут на будущую неделю гороскоп…»
Признаться, Анна не усмотрела в ее словах никакого промысла; газетку она взяла из вежливости – отчего бы не помочь человеку, который все утро на ветру, притом не просто так стоит, а работает, – сунула в сумку и вспомнила на обратном пути, когда какой-то парень, не то узбек, не то таджик, короче говоря, из этих, вдруг встал, уступая ей место: можно было не цепляться за поручень, а сесть и спокойно почитать.
В гороскопы Анна верила не особо. К тому же ей не раз приходилось слышать, что все эти гороскопы – галиматья, какую пишут не настоящие астрологи, а сами журналисты, работники газетных редакций, что называется, от балды. Но, когда найдя свой знак, она обнаружила, что наступающая неделя не принесет ей никаких удач в решении денежных вопросов, зато сулит неожиданное знакомство – многообещающую встречу, которая на этой неделе случится с теми Девами, кто, прислушиваясь к себе, старается руководствоваться не чужим мнением, а собственной интуицией, – Анна вдруг подумала: кто бы эти слова ни написал – эти добрые люди правы: сколько можно сидеть на берегу, ждать у моря погоды; пора подняться и взять от жизни то, что причитается каждой женщине, если она готова взять на себя ответственность за свою судьбу.
В понедельник Павлик весь день шлялся, вернулся домой поздно; во вторник мамочка ни с того ни с сего заявила, что пора мыться и менять постельное белье; вечер среды Анна провела на кухне: как назло, прокисли свежие щи, мамочка, разумеется, унюхала, пришлось готовить и первое и второе; вечером в четверг у нее совсем некстати разболелась голова; в пятницу Анна затеяла большую глажку – скопилось за неделю, особенно постельного белья; в субботу мамочка плоховато себя почувствовала; в воскресенье опять пришлось готовить: мамочка, наотрез отказавшись от куриного бульона, потребовала рассольник с почками, с солеными огурцами – ни в коем случае не с перловкой – и тушеное мясо на второе. Анна всех накормила, перемыла посуду, села за пустой, чистый, вытертый насухо стол – и осознала: неделя заканчивается. Это ее последний вечер. Роковая черта, за которой створки жизни снова захлопнутся. Словом, сейчас или никогда.
Прежде чем принять облик своей безвестно канувшей молодости, она предупредила сына, что собирается прогуляться. Немного пройтись.
Павлик буркнул на ходу:
– Давай, иди, сами разберемся, – и закрылся с бабушкой в ее комнате.
Глянув на часы (казалось, даже часы этим вечером тикают быстрее), Анна поняла, что для настоящей подготовки – в том значении слова, которое вкладывала в него Светлана, – времени совсем не осталось. Но Светланы рядом не было. И вот решив, что по-настоящему краситься не будет, Анна пригладила волосы. Наскоро подвела карандашиком глаза. Вспомнив о проблемных зонах, прошлась по ним консилером – хотя бы чуточку сгладить, убрать припухшие подглазья. Торопливо переоделась как «на выход». На мгновение задумавшись, надела романтическую шляпку с вуалью (которая скоро, буквально через пару часов, грозит превратиться – только не в тыкву, а в самую что ни на
