Взращение грехов - Чингиз Абдуллаев

— Думаете, что он застрелился из-за опоздания вашего поезда? — вставил кто-то из сидевших на стульях. Возможно, это был прокурор области.

— Нет, — ответил Дронго, — не думаю. Но боюсь, что мое внезапное появление в вашем городе так или иначе спровоцировало подполковника Кичинского на этот непонятный поступок.

— Тогда получается, что вы — главный виновник самоубийства Кичинского, — вставил прокурор. — Вы хоть понимаете, что именно говорите?

— Понимаю. Но я его не убивал. И, конечно, не провоцировал. У меня было к нему очень важное дело. Я хотел узнать насчет погибшего в Новгороде полковника Проталина, с которым они служили еще во время первой чеченской войны.

— Все эти рассуждения очень красивые, — вставил кто-то посторонний, — а живого человека нет. Как мы все могли так его проморгать? Куда мы смотрели?

— Мы же не могли заглянуть в его душу, — возразил начальник УВД. — Нужно будет провести тщательное расследование и выяснить, почему он решился на такой поступок. Что касается вас, господин Дронго, то прошу вас остаться в нашей ведомственной гостинице хотя бы на одни сутки. Я убежден, что мы сумеем провести быстрое и оперативное расследование случившейся трагедии. У кого-нибудь есть вопросы? Нет. Очень хорошо. Господин Дронго, вас проводят.

Дронго посадили в машину и отвезли куда-то далеко, почти за город, где была ведомственная гостиница УВД. Ему выделили небольшую чистую комнату. Здесь не было душа, но была ванная комната — туалет и раковина для умывания. Он решил, что не стоит больше искушать судьбу и, раздевшись, лег в постель. Но заснуть не удавалось. Повсюду слышались голоса, вся гостиница была переполнена офицерами, приехавшими из Москвы и других городов. Новость о странном поступке начальника уголовного розыска потрясла всех прибывших гостей. Дронго закрыл глаза, заставляя себя уснуть. Но заснуть после таких событий было просто нереально. Он поднялся, прошел в ванную комнату, умылся и вернулся в свою кровать.

Итак, в его расследовании появился самоубийца. Кичинский покончил с собой. И сделал это явно для того, чтобы избежать встречи с Дронго. Чего он боялся? Почему так спешил? Что произошло в Новгороде? Может, там все-таки тоже произошло самоубийство? Но тогда в чем причина такого массового безумия? Не офицеры, прошедшие войну, а какие-то истерички. Нет, так не бывает. Кичинский оставил записку, где просил прощения у родных. Считал себя в чем-то виноватым? Тогда почему не дождался Дронго, чтобы все ему рассказать?

И почему вообще он ждал так долго, словно подготавливаясь к самоубийству? Ждал именно звонка из Новгорода. Какая глупость. Что здесь происходит? Сначала убийство Проталина в Новгороде, затем самоубийство Кичинского в Рязани. Может, в данную минуту где-то стреляется третий. Третьим был Широбоков. Дронго достал телефон и набрал номер Славина.

— Добрый вечер, Вячеслав, — быстро произнес он, — это говорю я. Как у тебя дела?

— Все нормально. Как вы добрались?

— Добрался хорошо. Но здесь произошла трагедия. За полчаса до моего прибытия Кичинский застрелился.

— Не может быть! — вскричал Славин. — Вы это точно узнали? Может, его убили?

— Он заперся в своем кабинете в здании УВД, — пояснил Дронго, — запер дверь изнутри. Сотрудники услышали выстрел. Они взломали дверь и нашли Кичинского погибшим. Меня задержали, чтобы я дал завтра показания.

— Что-то серьезное? Вам предъявили какие-то обвинения?

— Нет. Меня попросили остаться и помочь им завтра в расследовании. Ты не волнуйся, все будет нормально.

— Как это нормально, если Кичинский застрелился? Но почему, как они сами считают? Что они говорят?

— Они предпочитают спрашивать у меня, — зло ответил Дронго, — и, как обычно, никто и ничего не понимает.

— Будьте осторожны, — пробормотал Славин, — может, мы имеем дело с какой-то организацией.

— Такой вариант не исключен. Позвони прямо сейчас Широбокову и расскажи ему о самоубийстве Кичинского. Объясни, чтобы сегодня дома не ночевал. Мало ли что. Сумеешь сделать?

— Обязательно, — пообещал Вячеслав, — я все сделаю. Только вы будьте осторожны. Я вас очень прошу. Видимо, мы с вами недооценили опасность. Если Кичинский действительно застрелился, то, возможно, он чего-то или кого-то боялся. Может, вам лучше оттуда сразу уехать? Или вы уже под арестом?

— Не говори глупостей. Я в их ведомственной гостинице. И они попросили меня задержаться. Ты же понимаешь, какая тут суматоха. Они тоже не совсем понимают, что происходит в Новгороде и почему застрелился Кичинский.

— Я буду ждать вашего звонка, — подавленно сообщил Славин, — получается, что это я втянул вас в такую неприятную историю.

— Не говори глупостей. Ты пытался исполнить свой долг адвоката, собираясь помочь невиновному человеку.

— Это мы так считаем. А следователь и сотрудники милиции считают иначе. Может, действительно не стоит строить ложных иллюзий.

— В любом случае завтра никуда не ходи. У тебя есть конкретное дело, ты обязан знакомиться с материалами дела и знакомить с ними своего подзащитного. Вот и занимайся этим делом. Посмотрим, чем все закончится.

Он убрал телефон. В такие минуты хочется просто выть от досады. Как могло так получиться? Он должен был почувствовать изменения в тембре голоса Кичинского, в его односложных репликах. Он сказал: «У меня есть время до вечера», то есть открытым текстом давал понять о своей готовности уйти из жизни. Но мы так заняты своими проблемами, что слушаем других людей, но по-настоящему не слышим их. Как он мог не обратить внимания на эти слова Геннадия Кичинского?

Но почему он должен был так поступить? Боялся Дронго? Нет, это невозможно. Офицер, прошедший две войны в Чечне, дважды раненный. Подполковник милиции, начальник уголовного розыска. Чего он мог бояться? Кого бояться? Нет, нет, это невозможно. Тогда почему Кичинский не приехал на похороны Проталина? Опять испугался? Почему он ничего не говорил? Чего именно он боялся? И чего вообще может бояться боевой офицер, прошедший войну? Как сказал Широбоков, война — это взращение грехов. Наверно, верно подметил.

Дронго заставил себя улечься в постель, но по-прежнему не мог заснуть. Нужно будет завтра проверить, приезжал ли когда-нибудь Вано Тевзадзе в этот город. Кажется, Проталин где-то служил до Новгорода. Он служил… служил… Можно было позвонить снова Славину и все узнать. Но он хотел вспомнить сам. И наконец вспомнил. До Новгорода Проталин служил в Калуге. К Рязани это не имело никакого отношения.

Неужели в первом случае тоже было самоубийство? Тогда почему был произведен вторый выстрел в стену? Для чего? И каким образом так застрелился Проталин, если на его теле не было пороховых следов, которые должны оставаться при обычном самоубийстве? Или Проталин нарочно инсценировал убийство. Но не один самоубийца не может стрелять в себя с расстояния в полметра. Это просто почти невозможно.

Он тяжело вздохнул. Получается, что два офицера, прошедшие Чечню, погибли уже сейчас, в мирное время. И если в первом случае он даже не подозревал о существовании Проталина, то во втором приехал в Рязань на конкретную встречу с Кичинским. И у него ничего не вышло. Тогда все правильно. Именно он сам и спровоцировал гибель Кичинского. Это было ужасно обидно и несправедливо.

В дверь кто-то постучал. Дронго поднялся, быстро оделся и пошел открывать. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Седой, волосы зачесаны назад. Он ему кого-то напоминал. Как только мужчина начал говорить, Дронго вспомнил глуховатый тембр голоса погибшего Кичинского. Это был, очевидно, его старший брат. Он протянул руку.

— Добрый вечер, — отрывисто сказал он, — я брат Кичинского. Старший советник прокуратуры Олег Львович Кичинский. Вы можете со мной переговорить?

— Конечно. Заходите. Я не знал, что у Геннадия Львовича есть старший брат.

— Я был на работе, в прокуратуре, — пояснил Кичинский, усаживаясь на стул, — когда это случилось. А сейчас приехал к вам прямо из дома. Хочу понять, что именно произошло. Мне сообщили, что он назначил встречу с вами и, не дожидаясь, пока вы появитесь, решил застрелиться. Я хочу знать — почему?

— Я тоже хочу знать, почему, — признался Дронго. — Дело в том, что мы с ним сегодня утром разговаривали первый и последний раз в жизни. Я ему сказал, что собираюсь приехать. Он ответил, что будет меня ждать. Вот и весь разговор. Ваш младший брат уточнил, когда именно я приеду, и попрощался. А когда я приехал, то выяснилось, что он уже успел в себя выстрелить.

— Да, — вздохнув, ответил старший брат, — никогда бы не подумал, что он способен на такое. Он казался мне достаточно сильным человеком. Выходит, что я не знал своего младшего брата.

— Самоубийство не всегда слабость, — возразил Дронго, — иногда это свидетельство силы.