Собрание сочинений в 4 томах. Том 2 - Николай Погодин

Ипполит. Наши мастера ждут вас, Владимир Ильич, а то металл можно переварить.

Ленин. С удовольствием… пойдемте. Маша, ты не пойдешь?

Мария Ильинична. Нет, я видела, я с Дятловым хочу поговорить.

Все, кроме Марии Ильиничны и Дятлова, уходят.

Дятлов. Сядем, Мария Ильинична… Мне сдается, что вы очень устали…

Мария Ильинична. Нет, Дятлов, я не устала… другое. Почему вы перестали бывать у Ильича?

Дятлов. Не те времена, дорогая Мария Ильинична. Дятлов когда-то приехал в Питер с мандатом от своей ячейки охранять вождя социалистической революции… Я тогда и впрямь думал, что без моей железной руки великому вождю Ленину никак невозможно… Романические были времена и святые.

Мария Ильинична. Да, конечно, романические. А вы это слово понимаете в смысле романов?

Дятлов. С ошибками выражаюсь по-прежнему. Поправляйте, не обижусь. Я на вас ни за что не обижусь.

Мария Ильинична. Нет, почему же… Можно сказать и романические. Но то, что вы перестали у нас бывать, очень нехорошо.

Дятлов. Шутка сказать — «у вас». Зайдешь в эти кремлевские коридоры, побродишь и повернешь обратно. То Совнарком заседает, то на приеме самые видные личности… Да что толковать? Государство… руль…

Мария Ильинична. Вы мне позвоните в «Правду», я сама с Владимиром Ильичем сговорюсь. Любит он вас.

Дятлов. Волнует это… не выразишь, как волнует.

Мария Ильинична (перебивая). Вы до сих пор в группе Дзержинского?

Дятлов. Да. Феликс Эдмундович послал меня сюда организовать безопасность. Теперь там у нас дела мало. На какую работу пошлют, не знаю. А Владимир Ильич какой веселый приехал, на редкость! При другом настроении он бы нас за ковер отхлестал.

Мария Ильинична. Он болен.

Дятлов. Как? Кто? Что вы сказали?

Мария Ильинична. Володя болен… очень опасно. Не придает значения, да по-настоящему и не знает. Вы молчите, Федор, это у нас держится в секрете.

Дятлов. Поверить страшно. Не могу. Нет.

Мария Ильинична. Страшно… и все-таки болен… Про Володю всегда говорили, что он великий человек, а что, собственно, такое — великий? Просто это очень трудная вещь. Нэп… как вы думаете — легко? Совершить поворот? Вести в отступление… не в наступление, а в отступление… не дрогнуть? Видите, ничуть не изменился, даже еще воинственнее стал, непримиримее. И все это когда-то возникает в мозгу, обдумывается, превращается в политику… Мы, близкие люди, знаем когда. Всегда. Во время самой кипучей работы… на прогулке… дома… Именно как молния у него возникает мысль. И он бегает по комнате, и руки где-то спрятались, и весь, как в юности, четкий, радостный, лукавый… смеется. Но это нелегко.

Дятлов (горячо). Надо позвать светил науки.

Мария Ильинична. Светила ничего не смогут сделать, если организм сам не справится. Но будет об этом, может быть, Владимир Ильич всех нас переживет.

Дятлов. Кажется, идут.

Мария Ильинична. А жизнь как, товарищ Федор, женились, одиноки?

Дятлов. Одинок… теперь совсем. Отца мы погребли в первую революцию. Матушка ушла недавно… проводил на Ваганьково[38].

Мария Ильинична. Одиночество — вещь неприятная. Вам, Дятлов, еще не поздно полюбить. Вы не любили?

Дятлов. Любил… и сейчас люблю одну достойную девушку, но ей и невдомек, что это так.

Мария Ильинична. Старая история. Неравенство какое-нибудь есть?

Дятлов. Есть. В культуре. Она — врач, умница… а я, ежели меня в корне взять, приват-доцент слесарного ремесла. Не звонко.

Мария Ильинична. Но вы сказали, что она умница.

Дятлов. Очень.

Мария Ильинична. Для умницы вы должны составить партию.

Дятлов. Не очень.

Мария Ильинична. Но почему же?

Дятлов. Эх… это сказка горькая… Идут, идут!

Входят Ленин и остальные.

Ленин (светится). Вы, милые други, очень много потеряли, что не пошли с нами. Какая глыбища этот мастер! Нам бы проводить наши заседания с такой организацией. Я на него смотрел и все время думал: вот что нам надо снизу доверху.

Входит Сухожилов.

Сухожилов. Владимир Ильич, не почтите за обиду и унижение ответить на один мой вопрос.

Ленин. Не почту. Говорите.

Сухожилов. Как вы узнали, что я должен был для вас ковер постелить?

Ленин. Вы же сказали, что я вождь трудового мира. А какой же я вождь, если не могу понять такой простой вещи?

Сухожилов. Вы отшучиваетесь, а я могу задуматься…

Ленин. Но это же так просто. Вы человек старого покроя, и старый покрой вам настоятельно повелевает придерживаться старины. А сейчас многие люди старого покроя честно думают, что у нас пошел возврат к старому. А меньшевики и эсеры помогают так думать.

Сухожилов. Удивительно!

Ленин. Что именно?

Сухожилов. Удивительно не то, что вы жизнь верно подмечаете. Мне удивительно то, что все свои заметки вы на политику поворачиваете.

Ленин. Вы мне сказали лестную вещь, потому что я политик до мозга костей. А вот так организовать дело, как у вас, я, к сожалению, не могу. А хотелось бы.

Сухожилов. Может быть… я не видел. Но ведь смотря что делаешь. Сталь варить и Прошка будет — вон он ухмыляется, — а государством управлять Прошка не будет.

Ленин. Будет.

Сухожилов. Не будет!

Ленин. Обязательно будет!

Сухожилов. Вы тоже говорили, что каждая кухарка будет управлять государством… что-то не получается.

Ленин. Верно. Теперь не получается — потом получится. Обязательно получится, когда каждая кухарка получит такой уровень развития, какой и не снится людям нашего поколения.

Сухожилов. Тогда, Владимир Ильич, и кухарок не будет.

Ленин (очень доволен). Вот об этом я и говорил!.. Только просто и коротко, чтобы люди знали, к чему им стремиться. А Прошка будет… (Проне). Будете?

Проня (радостно). Не.

Ленин. Неужели «не»?

Проня. Ей-богу, не.

Ленин. Зачем же вы меня подводите?

Кузьмич. Это он так… миндальничает! Будет, будет.

Проня. Не… Неохота. Растратишься, а потом в Бутырку[39] полезай. Я к деньгам охочий.

Ленин. Как он меня подвел! Не хочет управлять государством. (Рассмеялся.) Бутырки боится… а?! Вот бы сюда буржуазного сочинителя. Он такое бы написал, что прощай навеки Советская власть и мировая революция. А мы все-таки будем верить и в Прошку и в мировую революцию.

Затемнение

Там же и в то же время. Но теперь действие перенеслось на площадку красного уголка. Рабочие разошлись. Ленин, Мария Ильинична, Дятлов, Ипполит.

Ленин. Да, друзья, вы многое потеряли… Я уж о мастере говорил… А Прошка… очень ловкий! Я ведь верю в нашего российского Прошку в тысячу раз больше, чем он сам верит в себя. Придет время, оно не за горами, когда Прошка осознает свое мировое значение, свое удивительное достоинство, когда он уж не станет называть себя рабской кличкой Прошки… О нет, я не предаюсь мечте, взятой с неба. Я уже теперь в невероятной бездне противоречий вижу людей завтрашнего дня… людей, которыми можно гордиться перед всем миром. Вот почему я бесконечно верю в Прошку. И без этой веры не было бы Октября и человечеству не светили бы бессмертные огни Смольного. Давно в партии, товарищ Ипполит?

Ипполит. Я молодой коммунист… вступил в шестнадцатом году.

Ленин. Да, не старый. Но как это дорого! Инженер, специалист и в то же время член партии. Дятлов, бросайте Чека, начинайте учиться. У нас совсем нет коммунистических инженеров, техников, врачей. Мы все безумные политики, а чтобы сталь варить, делать турбины, паровозы, иголки швейные, черт их побери, — у нас к этому привычки нет. А тут еще в ярости и драке интеллигентов потеряли, виноватых и правых… прироста нет. Все это знают, а учиться не хотят. А вот и Дятлов тоже не хочет учиться.

Дятлов. Дорогой Владимир Ильич, мне уже за тридцать, а надо начинать с дробей. Я с удовольствием стану к тискам.

Ленин. А мы не к тискам пошлем — учиться знанию живого дела отправим вас, чтобы не командовали только и не чванились, что умеем марксизм соблюдать.