Улица младшего сына - Лев Кассиль

— Ну, Дубинин, на этот раз поздравляю! — сказал Николай Семенович, когда все поднялись снова на вершину. — Еще немножко поработаешь — назначим тебя инструктором, новеньких обучать. Теперь могу сказать: своего добился.

Володя так и не понял, кто добился своего: сам он или Николай Семенович. Он не стал уточнять. Ему было очень хорошо. Пространство, уходившее внизу в густеющую синь вечера, теперь казалось ему досягаемым. Он там словно рукой ко всему прикоснулся. Стоя на вершине Митридата, он глубоко вдохнул в себя становившийся прохладным душистый вечерний воздух. Запахло морем, травой, далеким дымом — словом, всеми ароматами жизни, необъятность которой он сейчас вдруг ощутил…

И Володя снова запустил свою модель; а рядом с ним, выпущенные из верных рук его друзей, «юасов», взмыли вверх, понеслись по прозрачным, воздушным скатам, кружась, взлетая и приземляясь, ловко сработанные модели, за которыми ревнивыми и мечтательными глазами следили стоявшие на вершине древней горы мальчики, гордые покорители воздуха.

Глава IX Испытания

— Вот, значит, какие у нас были главные перелеты, — закончил свой рассказ Володя и строго оглядел сидевших перед ним малышей. — Потому что наши летчики — лучшие из всех в мире, они — смелые соколы! Им ничего не страшно. И конструкторы — это которые выдумывают и строят новые самолеты — у нас тоже самые лучшие. Ну, я все понятно рассказал?

— Все понятно! — радостно заторопились малыши. — Еще расскажи!..

— А раз все понятно, так я вас сейчас буду вызывать… Ну, то есть спрашивать, кто что запомнил.

С этого года Володя, уже перешедший в шестой класс, выполняя пионерское поручение, проводил беседы с ребятами первого класса. Началось все с того, что Володя как-то заступился на школьном дворе за маленького первоклассника, к которому приставал здоровенный парень из седьмого класса. Обидчик был на голову выше Володи, которому с ростом никак не везло: Володя все еще продолжал оставаться самым маленьким в классе. Но Володю, когда дело доходило до драки, рост не очень смущал. У него даже выработались особые приемы, сообразно росту. Он обычно налетал снизу и так ловко подсекал высокого противника, что тот кубарем летел через него. Прием этот Володя разработал, испробовав его на терпеливом Жене Бычкове. Впрочем, до настоящей драки на этот раз дело не дошло. Услыхав, что малыш плачет и просит отдать отнятый у него красно-синий карандаш, Володя нагнал долговязого грабителя и сказал:

— И не совестно… у маленького?!

— Ты-то сам больно велик! — отвечал тот.

— Велик не велик, а на тебя хватит!

— Чего хватит?

— Да всего хватит. Ума, например.

Далее беседа шла в чисто парламентских выражениях.

— А известно тебе, что бывает с некоторыми, которые имеют привычку чужое хватать? — задал вопрос Володя.

— А я твое брал? — не сдавался обидчик.

— Сейчас узнаешь, чье брал.

— Отскочи, тюка цел!.. Нет у меня желания с тобой связываться.

— Тогда отдай, что у маленького взял.

— А ты кто такой выискался? Короток еще командовать!

— Короток, да до тебя достану. Не знаешь еще, кто повыше!

— Ну на, померься: ты мне с головкой — по шею.

— Ну, значит, ровные.

— Как так — ровные? Я ж вон тебя на голову…

— А кто твою голову в расчет брать станет? От нее толку-то никакого.

Тут далее последовало то, что обычно называется в газетах «бурная сцена в парламенте». Получив сверху «леща» по макушке, Володя успел ударить лбом под ложечку противника, отчего тот перегнулся разом в поясе, весь скрючился, а Володя, забежав сзади, ловко вскарабкался к нему на спину, колотя по шее и крича:

— Кузнец Вакула на черте! Отдай, что взял, а то я на тебе домой поеду!

И, как ни вертелся тот, стараясь сбросить с себя Володю, как ни пытался он стукнуть его о стену, пришлось сдаться и отдать Володе отнятый карандаш.

— Ну и все, — объявил Володя. — Можешь быть свободным. Только в следующий раз помни, что у меня такое слово: если сказал — значит, уж не отступлюсь.

Потом он вернулся к плакавшему малышу и вручил ему карандаш. Тот долго не мог успокоиться — очень уж велика была обида — и все всхлипывал. Володя сел перед ним на корточки, раскрыл свою сумку, поискал в ней бумажку и, так как свободной не нашлось, вырвал, не думая о последствиях, листок из тетрадки. Быстро переворачивая в пальцах карандаш, он нарисовал малышу синее море, красный корабль, из труб которого валил синий дым, а над ним синий самолет с красными звездами на крыльях. И малыш, окончательно осчастливленный, пошел домой, неся перед собой надетый на карандаш в виде флага этот дивный рисунок.

С того дня Володю стали окружать во дворе школы малыши, с восторгом разглядывая его, дивясь силе и смелости этого тоже на вид не очень большого, но, очевидно, уже умудренного жизненным опытом мальчика. Володя охотно рисовал первоклассникам самолеты и корабли. Бумажные же голуби, которыми он одаривал малышей, побивали в первом классе все рекорды дальности полета.

И кончилось тем, что председатель штаба пионерского отряда Светлана Смирнова, должно быть по наущению Юлии Львовны (так, по крайней мере, подозревал сам Володя), нагрузила пионера Дубинина культурно-шефской работой в первом классе. Так и было записано в протоколе сбора.

Сперва Володя и слышать об этом не хотел: «Что я, нянечка, что ли, им? Ну их, этих малят! Носы вытирать?.. О чем я говорить им стану? Модели они строить еще не способны. Ну, назначили бы, в крайнем случае, по футболу тренировать их или плавать учить. Это я бы еще — туда-сюда. А то — веди работу! Как ее делать-то, эту культурно-шефскую?» Но потом с ним поговорила Юлия Львовна. А Юлия Львовна умела так говорить, что самые простые, обыкновенные вещи вдруг оказывались необыкновенно интересными, а самые сложные дела на поверку становились не такими уж трудными. Юлия Львовна посоветовала рассказать малышам о том, что интересует прежде всего самого Володю.

— Что же, я им буду про гражданскую войну, про Чапаева, что ли, рассказывать?

— Очень хорошо. Перечитаешь, что надо, и расскажешь.

— И про самолеты можно?

— И про самолеты.

— Они же ничего не поймут.

— А ты, когда такой был, разве ничего не понимал?

— Так тож я… Я же в их возрасте уже побывал везде.

— Ох, Дубинин, мало тебе, видно, попадало еще!

— С меня хватит, Юлия Львовна.

— Нет, еще добавить придется.

Пошутить пошутили, а за дело пришлось браться серьезно. Ребята задавали иной раз такие вопросы, что Володя попадал впросак. Поэтому он стал основательно готовиться к занятиям, чтобы не уронить перед малышами высокого звания шестиклассника. Сегодня он провел беседу «Исторические перелеты советских летчиков». Ребята слушали его хорошо. Володя держал малышей строго.

— Чтоб мне было тихо! — говаривал он и стучал указательным пальцем по столу. — Вы у меня смотрите! Я разгуливаться не дам. У меня главное — дисциплина. Понятно?

Он во всем старался подражать Юлии Львовне, ввертывая словечки, слышанные от Ефима Леонтьевича, а иногда применял отцовские выражения.

— Ну, кто хочет рассказать, повторить или вопрос какой задать? — спросил он, кончив беседу о перелетах.

— Володя, я хотела спросить… — начала было маленькая первоклассница, но Володя остановил ее.

— Что это за разговор — «я хотела»? На всякое хотенье есть терпенье. Желаешь спросить — подними руку. Спросят — отвечай.

— Можно, я спрошу? — проговорила та же девочка, подняв руку.

— Теперь спрашивай.

— А Чкалов, когда был маленький, хорошо учился? Володя поглядел на нее строго, оправил куртку, сказал веско, совсем как отец:

— Учился хорошо. По всем предметам на «пять», Но по тому времени, конечно, поведение было у него иногда слабое, потому что не знал еще дисциплины. Понятно тебе это? И вообще, когда про таких людей учишь, имей в виду: надо не их ошибки повторять, а изучать, как они их преодолели.

Володя прислушался сам к своему голосу. Ничего… Звучит совсем как у Юлии Львовны.

Малыши смотрели на Володю доверчиво и почти влюбленно. Им нравился этот старшеклассник, сам он не очень большой, но все знающий и, должно быть, силы необыкновенной — иначе он побоялся бы отлупить того долговязого… Увлеченный назидательной беседой, Володя долго не замечал, что сбоку один паренек все время тянется вверх, подняв уже затекшую руку. Наконец девочка, только что спрашивавшая его о Чкалове, опять вскинула руку вверх.

— Что? Опять у тебя вопрос?

— Нет, — сказала девочка, вставая, — я хочу сказать только, что Илюша Сыриков хочет вас спросить что-то. Он давно уже руку держит.

Тут только Володя заметил, что сидевший сбоку Илюша Сыриков не только поднял руку, но уже подпирает ее под локоть другой рукой.

— Ну, спрашивай, Сыриков.

— Володя Дубинин, можно вас спросить? — сказал, робея, паренек, — А вы тоже хорошо учились, когда были маленький?