Шелепин - Леонид Млечин

Советское руководство хотело, чтобы Запад имел представление о том, что именно обсуждалось на закрытом заседании ХХ съезда. Даже во время холодной войны определенное партнерство было необходимо. Тем более что в Москве взяли курс на улучшение отношений с внешним миром.

Сотрудники госбезопасности вели игру с корреспондентом агентства «Рейтер» с дальним прицелом. После публикации секретного доклада к нему зачастили люди, которых он считал агентами КГБ. Надо понимать: с ним хотели работать на постоянной основе. Превратить корреспондента агентства «Рейтер» в канал влияния, передавать через него ту информацию, с которой Москва желала знакомить Запад. Но через несколько месяцев британский журналист попросил свое начальство от греха подальше забрать его из Советского Союза.

Секретным хрущевский доклад оставался только в том смысле, что его текст не публиковался в открытой печати. А его содержание в стране знали миллионы людей. Через неделю после съезда, 5 марта 1956 года, было принято постановление президиума ЦК КПСС:

«1. Предложить обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик ознакомить с докладом тов. Хрущева Н. С. „О культе личности и его последствиях“ на ХХ съезде КПСС всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников.

2. Доклад тов. Хрущева разослать партийным организациям с грифом «не для печати», сняв с брошюры гриф «строго секретно»».

Доклад был отпечатан в десятках тысяч экземпляров. Его зачитывали в партийных организациях и на собраниях трудовых коллективов по всей стране.

31 марта 1956 года председатель КГБ Иван Александрович Серов отправил в ЦК записку:

«Докладываю, что, по сообщению Управления КГБ Пензенской области, 23 марта сего года в Пачелмском райкоме КПСС утерян экземпляр № 34322 доклада товарища Хрущева Н. С. „О культе личности и его последствиях“.

Принятые меры розыска положительных результатов пока не дали».

Расследование по указанию Москвы проводили работник Пензенского обкома партии и два сотрудника госбезопасности. Выяснилось, что заместитель председателя райисполкома Фролов поехал информировать коммунистов Шеинского сельсовета и там потерял свой экземпляр. Как это произошло, он вспомнить так и не смог. Видимо, большого районного начальника встречали как положено, он расслабился и потерял драгоценную книжицу. Фролова исключили из партии и сняли с работы.

Этот эпизод свидетельствует: не только узнать, что именно говорил Хрущев на закрытом заседании съезда, но и подержать в руках сам доклад было не так уж сложно. Но зачем было сохранять таинственность вокруг доклада на съезде? Она породила множество мифов, нанесла вред и стране, и самому Хрущеву. Стали говорить, что Хрущев выступил против Сталина неожиданно для других руководителей страны и только потому, что хотел отомстить мертвому вождю.

Но Никите Сергеевичу как раз не за что было мстить вождю. Сталин посадил жену Молотова и говорил, что сам «Вячеслав Михайлович ведет себя недостойно», довел до самоубийства старшего брата Кагановича, называл Ворошилова английским шпионом, прилюдно унижал Микояна и требовал, чтобы тот «перестал путать партию». А Хрущев-то как раз ходил у Сталина в любимчиках.

Существует версия, будто сын Хрущева, Леонид, военный летчик, не то попал в плен к немцам, не то убил человека, и Никита Сергеевич чуть ли не ползал на коленях, вымаливая у вождя прощение. Ничего этого не было. Историки и сослуживцы подтверждают: военный летчик Леонид Хрущев был сбит и погиб в бою, тело его найти не удалось, как и останки многих солдат и офицеров Красной армии, которые числились без вести пропавшими.

Теперь, когда рассекречены многие документы, становится понятной драматическая история подготовки секретного антисталинского доклада на ХХ съезде. Он не был ни импровизацией, ни случайностью.

Первые документы о механизме репрессий в стране были представлены сразу после смерти Сталина – правда, весьма узкому кругу людей.

«Членов и кандидатов в члены ЦК знакомили в Кремле с документами, свидетельствующими о непосредственном участии Сталина во всей истории с „врачами-убийцами“, с показаниями арестованного начальника следственной части бывшего Министерства государственной безопасности о его разговорах со Сталиным, о требованиях Сталина ужесточить допросы – и так далее и тому подобное, – вспоминал Константин Симонов. – Чтение было тяжкое, записи были похожи на правду и свидетельствовали о болезненном психическом состоянии Сталина, о его подозрительности и жестокости, граничащих с психозом. Поэтому к тому нравственному удару, который я пережил во время речи Хрущева на ХХ съезде, я был, наверное, больше готов, чем многие другие люди».

В конце 1953 года был устроен суд над Берией и его подельниками. Процесс был закрытым. И обвиняли Лаврентия Павловича главным образом в антипартийной деятельности и работе на британскую разведку. Но всплыли и чудовищные преступления госбезопасности. Текст обвинительного заключения по делу Берии отпечатали в виде брошюры и разослали по всей стране, с ними знакомили районные партийные активы, то есть достаточно широкий круг людей.

После смерти Сталина начался негласный процесс реабилитации невинно осужденных. Начали с тех, кого руководители страны хорошо знали, с родственников, друзей, знакомых, бывших сослуживцев. С убитых снимали нелепые обвинения. Но оправдание одного невинного влекло за собой оправдание и его мнимых «подельников». Выяснялось, что все дела были фальсифицированными. Генеральный прокурор Роман Руденко чуть ли не каждую неделю отправлял в ЦК записку с просьбой разрешить реабилитацию того или иного крупного советского руководителя. Из информации КГБ, МВД, Комитета партийного контроля, прокуратуры складывалась чудовищная картина уничтожения невинных людей.

Какими бы циничными ни были руководители партии, они не могли совсем уж отмахнуться от этого потока разоблачений. На заседании президиума ЦК 5 ноября 1955 года встал вопрос, как отмечать день рождения Сталина. Документов о сталинских преступлениях накопилось так много, что члены президиума ЦК впервые решили не проводить торжественных собраний и не славить вождя.

А через два месяца, 31 декабря, на заседании президиума ЦК глава правительства Николай Александрович Булганин зачитал письмо отсидевшей в лагере старой коммунистки Ольги Владимировны Шатуновской.

«Самым тяжелым и мучительным для меня вопросом, – писала Ольга Шатуновская, – все эти годы было: как получилось в 1937–1938 годах, что многие преданные партии ее члены оказались в советской тюрьме с клеймом врагов народа? И как получилось, что большинство нашего Центрального Комитета, избранного XVII партсъездом, и большинство нашего руководящего партийного актива были объявлены врагами народа и уничтожены?»