Дама выбирает кавалера (СИ) - Нотт Тэффи

От тяжёлых мыслей меня отвлекли звуки выстрела. Я прильнула к окну, жадно вглядываясь в темноту. Во мраке парка, между деревьями, всё дальше и дальше по мере хода нашей кареты, искрились потешные огни. Бахали фейерверки и шуточные, праздничные залпы. Жаль, я так хотела взглянуть на апогей торжества поближе.

— Простите, что не дал Вам насладиться праздником сполна. — Послышался тихий голос из глубины кареты. Я быстро отпрянула от окна.

— Что Вы, Сергей Александрович. Спасибо, что вытащили меня оттуда. — Я пыталась рассмотреть лицо графа, которое время от времени освещалось пятнами света от проносящихся мимо фонарей. Но понять что-либо было сложно. Голицын лишь тихо хмыкнул и до самого дома не проронил больше ни слова.

У дверей мы распрощались. Граф коротко поблагодарил меня за компанию, пожелал доброй ночи и отправился к себе, по всей видимости, не настроенный разговаривать. Я же всё оставшееся время дороги планомерно себя накручивала, так что теперь меня распирало от желания поговорить. На второй этаж я практически взлетела, высоко задрав юбки. Врываясь к себе в покои, я, едва не выдирая пуговицы с мясом, стягивала с себя шуршащую накидку.

Голицын и раньше был не больно разговорчивым, но в последнее время мне казалось, что между нами наладился какой-то мостик взаимопонимания. Даже больше — взаимных чувств, какими бы сильными они ни были. И теперь он берёт и замыкается, превращаясь в неприятного типа, каким был в первые дни нашего знакомства.

Я принялась вынимать из причёски ленты и шпильки, присев на край кровати. Волосы были жёсткими и неприятно пахли хмелем. Ужасно хотелось всё это помыть.

Может, он не поверил в искренность моей благодарности? Конечно, я воспринимаю всё происходящее вокруг больше как игру. В которой нельзя умереть, нанести настоящий вред, а если что, можно откатиться назад и переиграть. Эту игру нельзя поставить на паузу, но в какой-то момент она закончится, и я целая и невредимая вернусь домой. Так было проще. Не упасть в панику, не начать рвать волосы на голове и бегать по всему Петербургу в пустых попытках вернуться домой. Если бы это было возможно, Уваров уже давно бы что-нибудь придумал. Но всё это не значит, что мои чувства… Что они неискренне. И что можно вот так вот от меня отворачиваться и уходить.

Я решительно встала с постели, хлопая себя по коленям. Нет, так просто я это не оставлю. Иначе до утра сгрызу себя догадками до самых косточек.

Уже через несколько минут я решительно стучала в хозяйскую дверь. Я всё ещё была в бальном платье, правда, волосы так и не собрала в своём решительном желании расставить все точки над i. Даже дошла до спальни Голицына без свечи, уже знавшая особняк как свои два пальца.

Дверь распахнулась не сразу.

— Аглая, иди спать… — Граф застыл на пороге, глядя на меня сверху вниз. Тот тоже едва успел начать раздеваться ко сну. Рубашка была выпущена поверх брюк, волосы взъерошены. Сергей Александрович нахмурился. — Вера Павловна, что-то случилось?

А я вдруг ни слова вымолвить не могла. Взгляда не могла оторвать от благородного лица, решительной линии скулы, сильных плеч, едва скрываемых под тонкой рубашкой, выступающих ключиц. Я торопливо подняла взгляд, пытаясь избавиться от наваждения, но тут же попала в плен зелёных глаз. Внимательных и будто бы немного насмешливых. Невыносимо.

Я сделала решительный шаг навстречу, переступая порог и оказываясь вплотную рядом с мужчиной, встала на цыпочки, обвивая его шею руками. Голицыну ничего не оставалось, кроме как, обнять меня в ответ. Поцелуй вышел чувственным и столь сладким, что мне свело скулы от захлестнувших чувств.

— Я хотела… — Переводя дух, попыталась объяснить я, объятий, впрочем, не размыкая. — Поблагодарить…

Меня технично снова заткнули поцелуем, впрочем, я не была против. Одной рукой Голицын захлопнул за мной дверь, второй с поразительной лёгкостью подхватил за талию и перенёс на тёплый ковёр. Мои босые ноги от души его благодарили.

— Замёрзнешь. — С улыбкой проговорил граф, чуть отстраняясь. Но прав он был лишь отчасти. Замёрзнуть мне не грозило, потому как внутри меня разгорался пожар, который на этот раз я не собиралась унимать, даже если небеса начнут рушатся. — Вера… — Он вздохнул, скользнул взглядом по моему лицу, задержался на губах. — Давайте обойдёмся без поступков, о которых потом будем жалеть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Подрагивающие пальцы убрали с моего лица хмельной локон. Вопреки своим словам, рука на талии прижала меня к себе ещё ближе. Сквозь слои одежды чувствовалось, какой Голицын горячий. Я недовольно поджала губы.

— Я буду жалеть лишь об одном — что позволила Вам проявить своё благородство и уговорить меня уйти из этой комнаты. — Голицын уже было открыл рот, чтобы возразить, я видела, как в зелёных глазах скользнула тень, но я не дала ему сказать и слова. — Молчите и целуйте меня, иначе я Вас ударю.

Навряд ли моя угроза была столь ужасающа, но граф подчинился. И когда я первая нарушила очередной оплот интимности между нами, скользнув пальцами под его рубашку, оглаживая плечи, Голицын понял меня правильно. Принялся возиться с завязками на платье, правда, безуспешно. В итоге буркнул себе под нос: «Да к чёрту», усадил меня на кровать, задирая ткань юбки. Я охнула, чувствуя поцелуи на внутренней стороне бёдра, там где заканчивались белоснежные чулки.

А дальше слова уже были не нужны. Мы разговаривали на языке более древнем и понятном — языке тела. С удивлением замечая, что понимаем друг друга гораздо лучше, чем стремление пробиться сквозь тонны этикетных правил, в попытках объясниться.

Уже поздней ночью, лёжа на плече засыпающего мужчины, я наблюдала за тем, как вздымается его грудь при каждом размеренном вздохе, с удивлением подумала, что Голицын не задал ни единого вопроса. Хотя было очевидно, что я оказалась… хм, гораздо опытней, чем он ожидал. Думаю, просто не хотел услышать ответ. Хотя искренняя правда наверняка отличается от его версии, какой бы она ни была.

— Сергей? — Тихо позвала я, чуть приподнимая голову.

— М? — Голицын лениво приоткрыл один глаз, с трудом вырываясь из объятий Морфея.

— Почему ты ни о чём меня не спрашиваешь? Ни о поручике, ни о Толстом… — Меня накрыла рука, притискивая ближе к себе.

— Потому что я люблю тебя, Вера. — Сонно проговорил мужчина, снова закрывая глаза. — А любовь — она безусловна. Ты либо веришь и любишь, либо не доверяешь, и никакой любви нет.

Я поспешно спрятала горящее огнём лицо, хотя Голицын уже, кажется, снова заснул. Внутри меня растекалось блаженно-горячее море взаимного чувства, которое грозилось меня утопить.

Глава 20. Полная скелетов в шкафу

Поутру первое, что я услышала, был суровый голос Аглаи.

— Разнежились вы, барин. Уже десятый час. — Экономка прошествовала к окну, распахивая тяжёлые шторы. Голицын нехотя открыл глаза, поворачиваясь к женщине, я поспешила натянуть одеяло до подбородка. — Нехорошо опаздывать к завтраку. Вера Павловна…

В этот момент экономка увидела картину маслом: графа по пояс обнажённого, сладкого потягивающегося и присаживающегося на подушках. И меня, мечтающую слиться с кроватью. Аглая умолкла на полуслове. Интересно, что она сказать хотела-то? Попрекнуть Сергея моим именем за опоздание?

Вместо комментариев, экономка вообще была не из болтливых, Аглая покачала головой и с таким укором посмотрела на графа, что мне захотелось немедленно провалиться под землю. Оно и ясно, со стороны выглядело так, будто Голицын воспользовался удобным моментом и соблазнил честную девушку. И замуж не зовёт. А почему, кстати, не зовёт? Не то чтобы мне это было нужно, но как-то выбивалось из моего представления о поведении мужчин в это время и графа в частности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я принесу Ваше платье. — Проворчала Аглая и была такова. Я зарылась в одеяла, умирая от неловкости. Откуда немедленно была выловлена Голицыным. Тот в своей молчаливой манере никак не стал комментировать произошедшее, здесь вообще все были не очень разговорчивыми, что мне, признаться, нравилось. Но зато увлёк меня в тёплые и успокаивающие объятия.