Искатель, 2014 № 05 - Николай Буянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Однако ваша неприязнь основывалась не только на этом, — замечает следователь. — Было, видимо, и кое-что более серьезное?
— Виктор Спиридонов — в прошлом деникинский офицер, — сухо говорю я. — Может ли такой человек быть до конца предан советской власти?
Порфирий Петрович с вежливым удивлением склоняет голову набок.
— А вы сами, гражданин Ощепков? Разве вы не служили у Колчака в девятнадцатом? Да еще и на неплохой должности: переводчик в Отделе военно-полевых сообщений…
— Я был рекрутирован — то есть попал на службу не по своей воле. Это во-первых. А во-вторых, я почти сразу же установил контакт с подпольем РКПб. И стал поставлять для них сведения о белогвардейцах.
— Вот как? Чем же вас не устраивали белогвардейцы?
— Хотя бы тем, что собирались продать японцам наши территории на Дальнем Востоке. А я, знаете ли, всегда был русским патриотом.
— Нуда, нуда… Из своего патриотизма вы даже пропагандировали среди белой эмиграции в Шанхае идею добровольного возвращения в Советскую Россию. И вошли в организацию, возглавляемую полковником Пильщиковым… А вам известно, что под видом таких эмигрантов к нам забрасывались боевики устраивать террористические акты в Москве и Питере?
— Мне не только известно об этом. Благодаря мне многие из этих террористов были обезврежены ОГПУ. И к Пильщикову я был внедрен по указанию советского разведуправления.
— Кто из сотрудников разведупра вас завербовал?
— Моя первая жена, — автоматически отвечаю я. — Екатерина Журавлева.
Я не знал тогда, что Катя работает на разведупр — вряд ли она была кадровой разведчицей, просто ей приказали присматривать за мной в Шанхае. И она действительно первое время присматривала за мной — надо сказать, довольно грубо и прямолинейно. К тому же ей все не нравилось. Не нравилось, что я стригусь наголо, не нравилось мое увлечение дзюдо (что за радость лупцевать друг друга, точно пьяные биндюжники?), она люто ненавидела мой родной Сахалин с его зимними буранами и коротким дождливым летом, и ее до такой степени напугал Китай, что она вскорости сбежала во Владивосток. И уже оттуда прислала мне телеграмму с требованием развода.
Я не стал противиться. Позже, в тридцать пятом, я случайно встретился с ней в Москве, в Измайловском парке. Она шла под руку с каким-то упитанным мужчиной в дорогом пальто и фетровой шляпе — я подумал, что это кто-то из партийной номенклатуры или директор крупного гастронома: все они одевались подобным образом, это был знак их касты, каты неприкасаемых…
Екатерина заметила меня, ее губы презрительно изогнулись, и она отвернулась, будто не узнав. Да… Уж не она ли приложила руку к моему аресту?
Возможно, это был и не сон. Для сна все было слишком реально, слишком неотличимо от действительности: опостылевшие нары в два «этажа», привинченный к полу стол и окно, забранное железным листом в мелкую дырочку и почти на дающее света, — почему символом тюрьмы считается решетка, совершенно непонятно. Однако сейчас все эти атрибуты как-то разом погрузились в темноту и отошли на второй план, оставив в круге света участок стола и мужчину за ним.
Тот не двинулся с места. Не пошевелил губами, но Инок будто услышал в голове голос. «Бывает, предают самые близкие, — говорил он, — и бьют те, от кого удара совсем и не ждешь. Только мне вовсе не хотелось бы, чтобы этот опыт заставил тебя свить петлю вокруг шеи».
«А что делать? — по-прежнему беззвучно, одними губами горько спросил Инок. — Что меня ждет — и здесь, и там, на воле?»
«Как что? — удивился собеседник. — Разве ты уже раздал все долги? Помог всем, кому нужна была твоя помощь? Одолел всех врагов? Я подозреваю, что их у тебя немало…»
«Ау вас?» — поинтересовался Инок.
«И у меня хватает, — признался собеседник. — А еще — я плохо думал об одном человеке. Я был уверен, что он написал на меня донос, а оказалось… Нет, мы с тобой явно прошагали еще не всю дорогу. И уходить нам рано».
Иноку вдруг стало стыдно. Скрученную в жгут простыню он бочком-бочком прикрыл от гостя и задвинул под подушку. Спрыгнул с нар и присел напротив, чувствуя снежный ком в горле. С трудом протолкнул его внутрь, откашлялся и задал вопрос, который вертелся на языке:
— Вы Ощепков?
Человек не отреагировал: понимай, мол, как хочешь. Легко поднялся из-за стола и шагнул к двери — как понял Инок, дверь для него помехой не являлась. Обернулся на полдороге и вскользь заметил: «А форму-то ты подрастерял. Пресс слабоват, и бицепсы… Залежался на шконке?»
Инок пожал плечами: «А как быть? В «хате» особо не попрыгаешь. Да и какой-нибудь ретивый вертухай прицепится, донесет куму, а тот припаяет подготовку к побегу…»
«Вот и в моей «хате» тоже, — вздохнул собеседник, — не распрыгаешься… Ладно, в следующий раз покажу тебе кое-что».
Он не обманул. Не то чтобы показал в прямом смысле — но теперь Инок каким-то образом знал, как тренировать гибкость, не слезая с нар, выносливость, работая на распилке дров, координацию, когда приходит очередь наводить в камере чистоту… Потом он прибавил к этому упражнения, которым обучал капитан в армии — специалист по бою для диверсантов. Брал бумагу с карандашом и рисовал человеческие фигуры, раскладывая их, точно механизмы, на шарниры и оси, вспоминал специальные точки, а затем мысленно, прикрыв глаза, представлял, что на него нападают, а он защищается. Или нападает сам.
Вскорости это ему пригодилось. В один из сырых ноябрьских дней Сверло вдруг окликнул его после переклички:
— Эй, Инок…
— Ну? — хмуро откликнулся тот, ежась от ветра.
— Не ходи сегодня в столярку.
— Это еще почему?
— Малява тут кое-кому пришла с воли. Заказ на тебя.
«От кого малява?» — чуть было не спросил Инок, но одернул себя: вопрос был явно глупый.
— Закоси под больного. Ляг в больничку дня на три — у меня там лепила знакомый, поинтересуется — скажи: Сверло прислал, — зэк поплотнее запахнул на себе телогрейку.
Инок прислонился к стене и подумал, что, если заказ пришел конкретный, «подогретый» серьезными деньгами или чем иным, вопрос о сегодняшнем посещении столярки теряет актуальность. Не достанут в мастерской — достанут в другом месте, хоть на параше со свернутой газеткой.
— А с чего ты меня предупредить решил? — спросил он.
Сверло флегматично пожал худыми плечами:
— Понравился ты мне. Я вот из блатных. Ты вроде первоходок, из «мужиков», а обычаи знаешь. Да и вообще смахиваешь на человека, а это нынче редкость… Короче, я сказал, а там думай, — и заковылял прочь, ссутулясь и засунув руки в карманы.
