Лебединая Дорога - Мария Семёнова

Халльгрим только молча кивнул. Чему удивляться, если дед этого Харальда – Гудрёд Охотник – когда-то согнал с наследной земли и их с Хельги деда? И тот скитался не год и не два, и лишь сыну, Виглафу, удалось крепко сесть на берегу…

– Люди передают, – продолжал Хельги, – будто Харальд недавно посватался к одной девушке по имени Гида. Это дочь Эйрика, конунга хёрдов. И ты знаешь, что она велела ему передать? Что, мол, пойдёт за него, и с радостью, но только если он прежде станет конунгом всей Норэгр. А то конунг, у которого всего пара фюльков, ей совсем ни к чему!

– Красивая, наверное, – сказал Халльгрим. – Но глупая. Хочет, видать, чтобы он и вправду со всеми схватился. И начал при этом с её отца!

– Может, и так, – ответил Хельги. – Однако надобно тебе знать, что Харальд и в самом деле поклялся не стричь и не чесать волос, покуда не станет конунгом всей страны. И его уже прозвали за это Харальдом Косматым. И весь Вик его слушается, будто так тому и следует быть.

Халльгрим сказал задумчиво:

– А Рунольв ходил служить его отцу Хальвдану. И тот, как говорят, водил с ним дружбу, пока не утонул в полынье. Так что вряд ли Харальду охота будет разбираться, кто здесь нарушил закон, мы или Рунольв. Если уж кто жаден, тот не насытится половиной куска!

Оба понимали, что предзнаменования были недобрыми. И Хельги заметил:

– Вот уж верно сказано, не зарекайся утром, что вечером уляжешься здесь же. Это хорошо, брат, что у нас теперь есть ещё один корабль…

Впрочем, до лета было далеко.

Однажды Видга и Скегги отправились на охоту. Днем раньше над побережьем белой северной совой пролетела метель; эта метель пригнала из заваленной снегом тундры великое множество куропаток, лакомых до заледенелых ягод и почек, ожидавших тепла на ветках берёз… Видга надеялся на добычу, и поэтому Скегги тащил за собой берестяные салазки. Когда они выходили за ворота, Скегги сказал так:

Не гляди, что в санкивпряжен мёд вкусивший.Будешь благодарнаскальду за поклажу!

К кому он обращался, оставалось неясным. Наверное, как это часто бывало, к Ас-стейнн-ки. Видга двинулся первым, прокладывая лыжню. Малыш весело затрусил следом за ним.

Мальчишек ждали к вечеру… Но ещё до полудня Скегги что было духу примчался обратно к воротам – один.

– Меня Видга послал, – кашляя, объяснил Скегги удивлённым и встревоженным сторожам. – Он сейчас придёт, он человека нашёл.

Скоро сын хёвдинга и впрямь показался из леса. Его лыжи тяжело приминали пушистый искрившийся снег: Видга тащил спасённого на плечах. Тот слабо шевелился, видно хотел идти сам, но сил не хватало. Видга вошёл во двор, и человека сняли у него со спины.

– Это женщина, – сказал внук Ворона и вытер снегом распаренное лицо. – Отнесите её в женский дом, пускай разотрут…

– Мы увидели сугроб, из которого шёл пар, – возбуждённо рассказывал Скегги. – Тогда Видга велел мне забраться на дерево, а сам приготовил копьё и стал ворошить этот сугроб. Мы думали, что там зверь, но потом Видга мне крикнул, чтобы я слезал. Мы долго её тормошили, и она сперва только стонала, а потом очнулась. Мы её спрашивали, кто такая, но она не сказала. Видга её потащил, а меня послал вперёд. Вот!

К вечеру любопытные молодые хирдманны вызнали у женщин, что Видга спас девушку, и притом совсем молоденькую, никак не старше себя самого. Что у девчонки были волосы по колено длиной, густые, как водоросли, и рыжие, как осенние листья. И кожа белее всякого молока. И глаза – карие, блестящие и большие, но не слишком весёлые. И она действительно не могла говорить. Хотя оборачивалась на голос и понимала, если к ней обращались.

– Может, ей мой голос понравился бы? – спросил один из парней. – Уж я бы её развеселил и научил заодно, как произносить моё имя…

Видга, слышавший эту похвальбу, только усмехнулся.

– Я не разглядывал, так ли она красива… Но она не застряла бы там в лесу, если бы не сломала лыжу, можешь мне поверить. И ещё я приметил, какой нож висел у неё на поясе… подлинней твоего! Думай дважды, если вправду решишь её обнимать!

Сам Видга женщин ни о чём не расспрашивал. Был зол – девчонка испортила ему охоту. Правду сказать, он не встречал ещё ни одной, от которой следовало бы ждать добра…

Откуда шла найденная в лесу и где стоял её дом, расспросить так и не удалось. Зато очевидно было, что в Сэхейме ей нравилось и уходить отсюда она не собиралась. Отлежавшись, девчонка принялась помогать по хозяйству, и грязная работа пугала её меньше всего. Но почему-то ей особенно нравилось в конюшне, среди вздыхавших и косившихся лошадей… Скоро там у неё завелся любимец: большой серый жеребец, тот самый, на котором когда-то ездил Рунольв. Со времени гибели хозяина жеребец сильно скучал – стоял понурый, плохо ел и бока у него запали. А славный был конь и мог дать совсем не плохих жеребят. И радостно было видеть, как потянулся он к рыжеволосой. Встречал её ржанием, обнюхивал с ног до головы, ловил пальцы ласковыми губами… Скегги видел однажды, как она сидела там, в стойле, и кормила жеребца из рук чем-то вкусным. Конь тихо пофыркивал, а девчонка, как обычно, молчала, но Скегги почему-то померещилось, будто они разговаривали. Ему стало страшно, и он убежал. Он никому не стал рассказывать про этот колдовской разговор и про свой страх. И про то, как странно блестели у рыжеволосой глаза…

Несколькими днями попозже Видга разыскал её во дворе:

– Пойдём… Отец хочет на тебя поглядеть.

Потом он вспоминал, что она мгновение промедлила и вроде даже призадумалась, опустив глаза… И пошла за ним к дружинному дому.

Халльгрим увидел её, когда она только ещё входила в дверь. И умолк на полуслове, забыв, о чём разговаривал с братом. Может быть, жили на свете девушки красивее этой рыжеволосой. Наверное, жили, но теперь Халльгрим знал, что такие ему не встречались. И больше не встретятся. Потому что перед ним было лицо, которое он искал тридцать четыре лета и столько же зим. Второго такого не видала земля…

Она шла к нему по длинному дому – высокая, почти как Видга, одетая по-мужски. Сидевшие в доме посматривали на неё и весело шутили, но она не глядела ни вправо, ни влево. Подошла к лежавшему Халльгриму и остановилась, и пламя очага отразилось в карих глазах.

И Халльгрим подумал про себя, как скверно, когда не заживают раны и эта красавица должна видеть перед собой не вождя, а беспомощную развалину под одеялом…

– Мои люди называют меня старшим сыном Виглафа, – сказал он ей хмуро. – А это Хельги, мой брат.

Что он ещё собирался ей сказать, этого он никогда впоследствии припомнить не мог. Потому что как раз тогда-то они и услышали её голос. Голос девчонки, не умевшей говорить!