Послушник дьявола - Эллис Питерс

В слабом свете, проникающем в сарай, широко раскрытые, напряженные глаза Мэриета горели, как у кошки. Тихим голосом, но решительно, медленно, делая упор на каждом слове, он повторил признание, которое сделал брату Марку. Мэриет старался, чтобы речь его звучала убедительно, поэтому охотно и терпеливо позволял раскапывать подробности. Кадфаэль, слушая его, с тревогой вынужден был признать, что все, что говорил Мэриет, похоже на правду. Кажется, и Хью думал так же.

Хью задавал вопросы медленно, ровным голосом.

— Ты видел, как гость уезжает, сопровождаемый твоим отцом, и не возражал. А потом ты тоже покинул дом — верхом или пешком?

— Верхом, — с готовностью отвечал Мэриет; ведь если бы он ушел пешком, как бы он успел сделать круг и опередить всадника, двинувшегося вперед после того, как провожающие расстались с ним и вернулись домой? Кадфаэль вспомнил, что Айсуда говорила, как Мэриет в тот день приехал домой под вечер вместе с отцом и его спутниками, хотя уезжал не с ними. Она не сказала, ехал он на лошади или шел пешком. Это надо будет проверить.

— У тебя было намерение убить его? — мягко добивался своего Хью. — Или эта мысль пришла тебе в голову неожиданно? Что ты мог иметь против мастера Клеменса, чтобы желать его смерти?

— Он слишком вольно вел себя с невестой моего брата, — отвечал Мэриет. — Я был возмущен — священник, а ведет себя, как кавалер, и так уверен в своем превосходстве перед нами. Человек, у которого и манора нет, только ученость и имя его патрона вместо земли и благородного происхождения, а смотрел на нас свысока, хотя наш род имеет очень древние корни. Обидевшись за брата…

— Но твой брат даже не пошевелился, чтобы потребовать прекратить ухаживание, — проговорил Хью.

— Он ушел в Линде, к Розвите… Накануне вечером он провожал ее домой, и я уверен, они поссорились. Он ушел очень рано, даже не попрощался с гостем, ушел мириться с ней… Он вернулся домой только поздно вечером, — ясно и отчетливо сказал Мэриет, — после того, как все давно кончилось.

Верно, и Айсуда так говорила, подумал Кадфаэль. После того, как все кончилось и Мэриета привели домой как уличенного убийцу; а домочадцы увидели юношу только после того, как он заявил о своем решении удалиться в монастырь. Он был готов сдержать слово и потому приехал в аббатство как послушник, полностью отдавая себе отчет в том, что делает. Так он и сказал своей проницательной и наблюдательной подруге детских игр, сказал спокойно, совершенно владея собой. Он делал то, что хотел делать.

— Но, Мэриет, когда ты уехал, ты собирался убивать мастера Клеменса?

— Я ни о чем не думал, — ответил Мэриет, в первый раз заколебавшись. — Я уехал один… Но я был рассержен.

— Ты изрядно торопился, если догнал уехавшего гостя, — проговорил Хью мягко, но настойчиво. — Ведь ты отправился по кружному пути, а потом, как ты говоришь, обошел и перехватил его.

Мэриет вытянулся на постели и застыл, не сводя расширенных глаз со спрашивающего. Он сжал челюсти.

— Я торопился, хотя определенной цели у меня не было. Я был в глубокой чаще, когда услышал, что он едет в мою сторону, едет не спеша. Я приблизился и спустил стрелу. Он упал. — Пот выступил под повязкой на бледном лбу Мэриета. Он закрыл глаза.

— Хватит! — сказал Кадфаэль, трогая Хью за плечо. — С него довольно.

— Нет, — возразил Мэриет упрямо. — Дайте досказать. Когда я подошел к нему, он был мертв. Я убил его. И мой отец застал меня в тот самый момент. Собаки — с ним были собаки — учуяли меня и привели отца ко мне. Он решил скрыть содеянное ради меня и ради нашего честного имени, но если он и поступил незаконно, чтобы сохранить мне жизнь, то винить надо меня, я — причина всего. Но преступления он не простил. Он обещал скрывать его в течение всей моей жизни с условием, что я покину мир и уйду в монастырь. Что сделали с телом потом, мне никто никогда не говорил. Я принял наказание, добровольно согласился с ним. Я даже надеялся… я пытался… А теперь забудьте все, что было сделано для меня, и дайте мне заплатить за мое преступление.

Мэриет решил, что беседа окончена, и у него вырвался тяжелый вздох. Хью тоже вздохнул, пошевелился, как будто хотел встать, а потом спросил как бы невзначай:

— В котором часу, Мэриет, отец застал тебя на месте преступления?

— Около трех часов пополудни, — не задумываясь, ответил юноша, попадая в расставленную ловушку.

— А мастер Клеменс уехал сразу после заутрени? Долго же он ехал какие-то три мили, — произнес Хью обманчиво мягким тоном.

Глаза Мэриета, полузакрывшиеся было от усталости и напряжения, широко распахнулись в испуге. Ему стоило судорожных усилий овладеть своим голосом и лицом, однако он справился с этим — решимость стоять на своем помогла ему, преодолев смятение, найти правдоподобный ответ.

— Я говорил кратко, желая скорее покончить со всем. Когда это случилось, было, наверное, не позже полудня. Но я убежал и оставил его лежать на дороге, а сам бродил по чаще в ужасе от своего поступка. В конце концов я вернулся. Мне казалось, лучше спрятать его в кустах подальше от дороги, где бы его никто не нашел, а я мог бы потом прийти ночью и похоронить его. Мне было страшно, но я все-таки вернулся. Я не жалею, — сказал в заключение Мэриет, сказал так просто, что в этих последних словах почувствовалась правда. Однако он никогда не стрелял в человека. Он наткнулся на мертвого, лежавшего в луже крови, и был так же ошеломлен и так же застыл на месте, как когда он увидел окровавленного брата Волстана, распростертого под яблоней.

«Да, в трех милях езды от Аспли, — с уверенностью подумал Кадфаэль, — но далеко после полудня и после того, как отец выехал из дома с соколом и собаками».

— Я не жалею, — повторил Мэриет совсем тихо. — Хорошо, что меня там застали. И еще лучше, что я теперь все вам рассказал.

Хью поднялся. Лицо его было непроницаемо.

— Ладно! — произнес он, глядя на Мэриета. — Трогать тебя сейчас нельзя, и я не вижу причин, почему бы тебе не остаться здесь под присмотром брата Марка. Брат Кадфаэль говорит, что тебе еще несколько дней придется прыгать на костылях. Так что это вполне надежное место для тебя.

— Я мог бы дать слово, но вряд ли ты поверишь ему, — печально произнес Мэриет. — Марк даст слово за меня, а я буду ему подчиняться. А тот, другой, — ты отпустишь его?

— Не бойся, с него сняты все обвинения, кроме обвинения в воровстве с целью набить свой желудок, а про это забудут. Лучше подумай о себе, — добавил Хью серьезно. — Сдается мне, тебе нужно позвать священника и исповедаться.

— Я уже исповедался тебе, а священника мне заменит палач, — ответил Мэриет, и на его губах мелькнула кривая болезненная улыбка.

— Он одновременно и лжет, и правду говорит, — безнадежно и с некоторым раздражением вздохнул Хью, когда они ехали по предместью обратно в замок. — То, что он говорит об отце, почти наверняка правда. Отец застал его рядом с убитым Клеменсом, решил, что Мэриет — преступник, и вынес приговор. Так он у вас и оказался. Вот почему во сне он вел себя по-другому, не так, как днем, когда бодрствовал. Но это не дает ответа на вопрос, кто убил Питера Клеменса. Ясно одно — Мэриет не убивал. Он не подумал и ошибся во времени, когда я его подловил. И если учесть, каким неожиданным был этот вопрос для него, довольно ловко все объяснил. Однако слишком поздно. Он ошибся — этого достаточно. И что нам теперь делать? Предположим, мы оповестим всех, что младший сын Аспли признался в убийстве и сунул голову в петлю? Если он действительно жертвует собой ради кого-то другого, ты думаешь, тот человек выйдет вперед, развяжет узел на его шее и наденет петлю на свою, как это сделал Мэриет для него?

— Ни в коем случае, — убежденно сказал Кадфаэль. — Если он, спасая свою драгоценную шкуру, допустил, чтобы жизнь невиновного превратилась в ад, сомневаюсь, что он попытается снять его с виселицы. Да простит меня Бог, если я неверно сужу о нем, но на совесть здесь полагаться нечего. Ты вынудишь и себя, и закон лгать ни за что ни про что, а парня заставишь страдать еще сильнее. Нет. У нас есть еще немного времени, пусть все останется как есть. Через два или три дня к нам в аббатство начнут съезжаться на свадьбу, и Леорика Аспли можно будет спросить, каково было его участие в этом деле, но, поскольку отец абсолютно убежден в виновности сына, вряд ли он поможет нам найти настоящего убийцу. Только не трогай Леорика, Хью, пока свадьба не закончится. Предоставь его мне на это время. Я тут кое-что придумал.

— Поступай, как считаешь нужным, — сказал Хью. — Дело приняло такой оборот, что, черт меня дери, я и сам не знаю, что делать. Проступок Леорика касается больше Церкви, чем закона, которым я ведаю. Грех лишения мертвого человека христианского погребения и полагающегося ритуала не моя епархия. Аспли — покровитель аббатства, вот пусть господин аббат и будет ему судьей. Человек, которого я ищу, — это убийца. Я понимаю, ты хочешь вколотить в голову этому старому деспоту, что он плохо знает своего младшего сына, — даже те, кто знаком с парнем всего несколько недель, больше верят Мэриету и лучше понимают его, чем его собственный отец. Желаю тебе успеха. Лично меня, скажу тебе, Кадфаэль, больше всего беспокоит вот что: я, хоть убей, не могу понять, кому в этих краях — Аспли, Линде, Фориетам или кому другому — могло понадобиться, чтобы Питера Клеменса не стало на свете. Застрелить его за то, что он был слишком самоуверен и слишком заигрывал с девушкой? Чепуха! Назавтра он уезжал, никто никогда раньше его не видел, вряд ли кому-нибудь пришлось бы увидеться с ним потом еще раз. Жених, похоже, был озабочен только тем, чтобы помириться с невестой после размолвки. Убить из-за этого? Нет, если человек не совсем сошел с ума. Ты говорил, что девушка готова строить глазки любому обожателю, но никто еще не умирал ради этого. Нет, тут что-то кроется, тут должна быть совсем другая причина, но, убей меня, я не понимаю, в чем она.