Война за империю - Евгений Белаш

Тот покраснел как вареный рак. По аудитории прошел смешок.

— Не ржать! — рявкнул Солодин, обрывая смех курсантов.

Дождавшись полной тишины, он продолжил. На этот раз очень негромко, как‑то… проникновенно, с искренним участием.

— Ребята, вы поймите одну вещь… Очень важную вещь. Вероятнее всего, вы успеете на настоящую войну, ей конца края нет, будете командовать самоходами и их подразделениями, затем частями. Потом и соединениями, может быть, со временем, станете комдивами, а там, чем черт не шутит, комкорами и далее. И вы должны понимать, накрепко забить себе в мозги, что командир мехчасти — это не тот, кто с гиканьем возглавляет атаку верхом на броне. Механизированное соединение, любое — это не броня и все остальное к ней в придачу. Это сложный организм, призванный решать разнообразные задачи разнообразными инструментами. И бронетехника, артсамоходы ли, танки ли — лишь один из них. Один из инструментов. Грамотный командир не станет использовать дорогой и сложный инструмент, если задачу можно решить проще и дешевле. В частности — нет необходимости жечь дорогие бронеходы, если можно забодать супостата хорошо организованным артогнем и пехотой. Поверьте, повод пожечь технику найдется всегда, поэтому выбирать его нужно очень осторожно. Вот почему грамотный мехкомандир — в первую очередь мастер артиллерии, пехоты, снабжения и еще множества вещей. И только потом — гусеничного железа.

Солодин задумался. Курсанты в гробовом молчании слушали. Лишь стучался в окно отощавший за зиму воробей, пригретый теплым весенним солнышком.

— Было ли мое тогдашнее решение лучшим? Не факт. Я действительно провел образцовую и успешную атаку. Но потерял время и оставил фланг фалангистов без давления, поэтому они перегруппировались, и в свою очередь ирландцы Монтега нажали на десятый интернациональный… С известными результатами. Я считал и считаю, что был прав, а командование сочло, что я саботирую приказ. Вот так то.

— Но, товарищ полковник, — несмело спросил с места другой ученик. — А как же тогда?… Вот вы говорите, что ломать сразу было неправильно, потому что задачу можно было решить подготовившись. И сразу затем говорите, что, может быть, нужно было выполнять приказ и давить и давить. Так как нужно было?..

— А что, требования устава отменены? — приподнял лохматую как у оборотня бровь Солодин, — спрашиваем с места и просто так?

Спрашивающий мгновенно сравнялся цветом со все еще пунцовым Пуховицыным и начал подниматься, Солодин жестом остановил его.

— Чего уже сейчас… Садись. Ладно, вернемся к вопросу. Вот это, мои юные друзья, и есть великая тайна настоящего командира. Уметь выбрать то решение, которое будет правильным здесь и сейчас. И не только в этот момент и в этом месте. Но и завтра, и на соседнем участке фронта. И в этом же сволочная неблагодарность нашей военной работы. Вы никогда не сможете решить точно. И угадать не сможете. Безжалостный приступ, в котором вы до последнего человека положите свою роту, батальон, полк, дивизию, армию может принести облегчение соседу и решить исход сражения. А может быть простой… ошибкой вышестоящего начальства. Такие дела, товарищи будущие командиры. А чтобы в нужный момент вы приняли правильное решение, нужен природный талант и очень много учебы. И запомните, талант можно заменить учебой. Учебу чистым талантом — никогда. Поверьте человеку, который принял первый бой, когда вас еще на свете не было. Так что, как завещал великий классик, 'Учиться и снова учиться!'

Опережая вопросы, готовые сорваться с уст курсантов, Солодин предупреждающе поднял руку.

— На этом закончим, конец занятия. В дополнение к заданному, в следующий раз рассмотрим мои действия в Испании, тот самый приступ. Пуховицын, ты будешь критиковать. Оценишь возможные полезные последствия строгого исполнения приказа Чуйкова. Квливидзе, поможешь ему, ты у нас поклонник немецкой 'старой танковой школы'. С картами, приказами и всем прочим, развернутое объяснение и обоснование. Все свободны.

Дробной трелью прозвенел звонок. Даже они здесь, в тихих стенах звучали негромко, степенно. Ученики потянулись к выходу из аудитории, на ходу козыряя Черкасову. Генерал приветствовал каждого кивком и вежливо — доброжелательной улыбкой. В своей вотчине он стремился практиковать как можно более неформальный стиль общения между командно — преподавательским составом и учениками, не переходящий впрочем, в фамильярность и панибратство. Эта практика многим не нравилась и регулярно вызывала неудовольствие вышестоящих инстанций. Но начальник училища упорно полагал, что армия — одна большая патриархальная семья и жесткая муштра в ней необходима по самому строгому минимуму.

Солодин задержался, стоя спиной к выходу, собирал портфель. Черкасов легким неслышным шагом вошел в аудиторию.

— Здравствуйте, Сергей Викторович, — сказал Солодин, разворачиваясь к начальнику всем корпусом и вытягиваясь в вольном варианте стойки 'смирно'.

— Здравствуйте, Семен Маркович. Вольно. Как ваши успехи?

— Спасибо, движемся понемножку. Хотя, конечно, работать и работать. Но ребята толковые, справимся.

Черкасов подошел вплотную к Солодину. Хотя для своего возраста он был вполне представительным и здоровым мужчиной, рядом с мощным, дышащим здоровьем и хищной силой Солодиным Сергей Викторович казался низкорослым и сухоньким.

— Услышали? — спросил Черкасов.

— Да, — Солодин чуть развел руками в извиняющемся жесте, дескать, ну кто же виноват, что у меня такой чуткий слух. — Прежде всего, заминка в галдеже студиозов, когда они вас увидели и здоровались. А еще пол деревянный, под ногами скрипит. А у каждого человека походка особенная. Вы слишком жестко ставите шаг и чуть подволакиваете левую ногу. Китай?

Черкасов чуть улыбнулся, оценив деликатность подчиненного, предположившего причиной его хромоты исключительно суровое боевое прошлое.

— Нет, обыкновенная старость. А цитатку то вы, Семен Маркович, переврали. 'Учиться, учиться и еще раз учиться'.

В коридоре было умеренно шумно, в узкую щель приоткрытой двери время от времени заглядывал любопытный глаз. Чтобы немедленно исчезнуть.

— Ну, уж простите, в цитатах ваших классиков не искушен…

Черкасов безошибочно уловил это 'ваших' и нахмурился.

— И напрасно, Семен Маркович, напрасно. Собственно, об этом я и хотел побеседовать. Вы ведь на сегодня закончили? Прекрасно. Пройдемте‑ка ко мне в кабинет, поговорим по нашему, по военному, так сказать.

Строго говоря, собственный кабинет у генерал — лейтенанта был, огромный и больше похожий на небольшой заводской цех, но Черкасов его не любил, используя в основном как зал совещаний по особо важным вопросам и для приема столичных комиссий. Своим личным уголком и базой он давным — давно сделал бывшую каптерку, по слухам обставив ее в строгом аскетичном стиле двадцатых. Туда приглашались лишь избранные для особо ответственных бесед. Поэтому Солодин был с одной стороны весьма польщен доверием. С другой, держался настороже.

Кабинет оказался вполне жилой и вполне комфортной угловой комнатой, обставленной скромно, но со вкусом и достатком. О двадцатых напоминали только печка — буржуйка, которой, впрочем, давно не пользовались, да топчан, аккуратно застеленный одеялом в веселую красно — голубую клетку.

— Присаживайтесь, Семен. Поговорим.

Черкасов опустился на приземистый табурет, кивком указал гостю на второй и достал папиросу. Вопросительно глянул на Солодина. Тот, устраиваясь удобнее, отрицательно качнул головой.

— Ну и славно, курить — здоровью вредить, — одобрил генерал. — А я вот никак не могу отказаться. И легкие уже пошаливают и все такое… Зараза вот такая табачная. Ну да ладно. Теперь о серьезном.

Он очень внимательно взглянул в глаза Солодину.

— Семен… кстати, ничего, что я к вам так, по — простому?

Солодин не возражал.

Так вот, вы у нас новый человек. И здесь, в моем заведении, и вообще в Союзе…

Он сделал паузу, как бы предлагая Солодину вступить в беседу.

— Я бы так не сказал, — подхватил тот протянутую руку, — с тридцать восьмого — это уже не новый.

— Новый, новый, — мягко, но непреклонно настоял Черкасов. — Почти все это время вы провели по гарнизонам да полигонам. Ну и на войне. А теперь вы наполовину человек гражданский. И даже преподаватель.

— Ну, в — общем то…

— И не надо со мной спорить в таких вопросах, — в голосе Черкасова явственно прорезался металл, напоминая собеседнику, что перед ним пусть эксцентричный и незлой, но все‑таки заслуженный и вполне себе жесткий генерал — лейтенант, — мне, друг мой, сильно под шестой десяток. Я многое видел и многое знаю. Больше чем вы, Семен, гораздо больше.

Он сделал глубокую затяжку, пустил густое облачко дыма, Солодин терпеливо ждал. Несколько раз затянувшись, Черкасов отложил дымящийся цилиндрик в простую стеклянную пепельницу.